Повседневная жизнь дворян. Быт и нравы дворян в XIX веке Сообщение на тему дворянский образ жизни

XVIII век – это период настоящих контрастов. Быт как и образ жизни русского народа, полностью зависел от того какую нишу в обществе занимает человек.

В послепетровской России шикарные светские приемы и надменная роскошь жизни дворянства стояла рядом с голодным и тяжелым существованием крепостных крестьян. К огромному сожалению, это не вызывало никакого дискомфорта со стороны первых. И глубокие различия между жизнью высших и низших сословий, считалось как должное.

Быт дворян в XVIII веке

Престиж, высокое положение в обществе, зачастую подкрепленное материальным благополучием, позволяли русской аристократии вести праздный образ жизни. Общественное безделье – так можно охарактеризовать главное занятие дворянской знати.

Быт родословных семей, казалось, был привязан только к светским приемам. Дома, в которых жила аристократия, были просторными и богато украшенными. На их оформление уже начинает влиять западное веяние просветительского абсолютизма.

В каждом доме были библиотеки, наполнены книгами западных авторов. Гостиная представляла собой широкий зал, часто с камином. Но все старания знати обустроить для себя красивое жилище, заключалось не в желании достичь комфорта, а в первую очередь - не упасть лицом в грязь перед высшим светом, так как в домах очень часто проводились светские приемы и балы.

Однако праздность высшего общества принесла и свои положительные плоды – понятия чести, нравов и образованности, которые были культом дворянства, смогли значительно поднять культуру России. Начальное образование маленьким детям давали специально нанятые учителя- иностранцы.

Позже, по достижению 15-17 лет их отдавали в учебные заведения закрытого типа, где юношей обучали военной стратегии, а девушек – преимущественно правилам хорошего тона и основам семейной жизни.

Распределение семейных обязанностей было довольно размытым. У мужчин не было потребности зарабатывать деньги, так как зачастую на праздную жизнь хватало стабильных доходов от имущества, основной функцией женщины было скорее не воспитание детей, а поиск выгодной партии для них, который начинался фактически с младенчества ребенка.

Провинциальное дворянство

Представители провинциального дворянства чувствовали свою отсталость от столичных сородичей, поэтому строили свой быт так, чтобы во всем им соответствовать. Часто это представляло собой некую карикатуру на аристократию.

Дворянская усадьба часто представляла собой копию домов петербуржской знати. Однако здесь, рядом с красивыми и роскошными домами, находилось множество хозяйственных пристроек, где обитала живность. Основной доход семьи провинциальных дворян получали от налогообложения крепостных.

Их жизнь была беспросветной и лишенной любого культурного развития. Даже образованию своих детей он не придавали особого значения. Очень часто дети дворян заканчивали свой учебный процесс на стадии изучения основ арифметики грамматики.

Необразованность порождала полное невежество, и как результат – пренебрежение их столичной аристократией. Основным досугом мужчин была охота, женщины собирались вместе и вели разговоры о моде и императорском дворе, не имея достоверного представления ни о том, ни о другом.

Быт крестьян в XVIII веке

Шесть дней в неделю крепостные крестьяне вынуждены были работать на помещика. Отсутствие времени и денег определяло их простой быт. По воскресеньям и праздникам они были вынуждены работать на собственных земельных участках, чтобы хоть как- то обеспечить пищей свою семью, в которой зачастую было до 10 детей.

Театральность как специфическое понимание окружающей реальности в разные эпохи и в разных странах проявляет себя в многочисленных явлениях повседневной жизни общества. В те или иные исторические периоды можно говорить о повышении роли сценических эффектов и театральной выразительности в публичных высказываниях и действиях.

Театральность может пониматься и как создание определенного идеологического канона поведения, и как социокультурный тренд, так или иначе влияющий на сознание современников.

Русский быт начала XIX века под воздействием общеевропейских романтических тенденций постепенно стал обретать определенный праздничный характер, сильно отличавшийся от реального бытового поведения. Французский язык, танцы, система «приличного жеста» настолько были удалены от повседневных практических реалий, что их освоение требовало занятий со специальными учителями.

Вероятно, именно это стремление к жизни «напоказ» вызвало несколько позднее противоположное ему требование «верности себе», жизненности и правдоподобия, которое станет идейной основой возникновения русского реалистического искусства.

Интересным показателем театрализованности повседневной жизни начала XIX века является то, что широко распространенные в дворянском быту любительские спектакли и домашние постановки (наследники крепостного театра прошлого столетия) воспринимались как уход из мира условной и неискренней жизни придворного общества, «света», в пространство подлинных чувств и искренности.

Именно это движение от нормативности поведения к воссозданию руссоистского «естественного человека» стало основным идейным течением эпохи. Сентиментальный герой, облекаемый в образ добродетельного дикаря, становится жертвой социальных или религиозных предрассудков, или трансформируется в образ девушки, чьи естественные чувства любви и свободы подвергаются насилию со стороны лицемерной морали и деспотизма.

С точки зрения особого понимания театральности, в начале XIX века логично особое увлечение такими публичными мероприятиями, как маскарады, балы, кукольные спектакли. Российская империя активно участвует в европейских межгосударственных конфликтах, потому военная карьера определила биографии целого поколения молодых людей (обстоятельство, существенно повлиявшее на возникновение декабристов).

Формируется такой тип личности, который под влиянием «случая», знака судьбы может миновать средние ступени общественной иерархии, перескочив снизу непосредственно на вершину. Уверенность в подобном развитии событий была связана с воочию увиденной биографией Наполеона, сумевшего срежиссировать определенный жизненный сценарий и эффектно ему следовать, заставляя весь мир трепетать.

В сознании офицеров образ Бонапарта под Тулоном или на Аркольском мосту прочно ассоциировался с возможностью геройски прославиться: многие, как князь Андрей в «Войне и мире», искали «свой Тулон».

Если в прошлом XVIII столетии импульсы историческому развитию придавали честолюбивые авантюристы, то теперь незаурядная личность стремится оставить свой след в анналах истории.

На протяжении периода рубежа XVIII-XIX вв.еков быстро меняется вся картина театральной жизни. Резко увеличивается количество театральных трупп, расширяется состав актеров. Интенсивно растет сеть театральных предприятий в провинции - не только благодаря организации театров на государственные средства, но и за счет нарастающей частной инициативы.

В губернских городах создаются театры на паевых началах, возникают антрепризы, переходят на коммерческие рельсы многие крепостные театры, существовавшие прежде в качестве домашних трупп помещиков-театралов. Большинство театров переезжают с места на место в поисках сборов, захватывая в своих скитаниях все более широкую территорию и круг зрителей.

Профессиональная сцена начинает остро нуждаться в обученных актерах, потому ищет молодые дарования из трупп любительских театров, поглощая целые крепостные коллективы, что открывает двери для отдельных талантливых самоучек.

Так формируются и столичные императорские труппы в Москве и Петербурге, на основе которых создаются в 1824 году Малый, а в 1832 - Александринский театры - крупнейшие драматические коллективы, в труппу которых входили наиболее значительные актерские таланты.

В первые годы XIX столетия театр в гораздо большей степени, чем 10−20 лет назад, привлекает к себе общественное внимание. Судьбы русского сценического искусства, его современное состояние и его будущее становятся постоянной темой разговоров в литературных кругах и в образованном обществе, где пробуждается острый интерес к успехам национальной культуры.

Большинство журналов, выходящих в 1800-е годы, помещают на своих страницах статьи, отражающие состояние современного русского театра. В Санкт-Петербурге в 1808 году начинает выходить первый русский театральный журнал на русском языке - «Драматический вестник», а уже через несколько лет количество изданий, посвященных проблемам сцены, насчитывалось несколько десятков.

Говоря о театрализованном духе эпохи, нельзя не отметить наличие сценической эффектности в публичных выступлениях российского императора Николая I. Французский писатель Астольф де Кюстин, посещавший Россию в 1839 году, замечал, что «император вечно позирует и потому никогда не бывает естественен, даже тогда, когда кажется искренним… Масок у него много, но нет живого лица, и, когда под ними ищешь человека, всегда находишь только императора».

В этом описании русского монарха многое взято из типичных романтических характеристик, когда реальный исторический персонаж в субъективном восприятии современников может обернуться и гофмановским Песочным человеком, и гротескным гоголевским чиновником.

Провозглашаемая официально государственная идеология - практически гегелевская триада самодержавие-православие-народность - на практическом уровне реального воплощения превратилась в пышную театральную декорацию со своими действующими лицами и нормативами поведения.

Чрезвычайную популярность получили такие массовые развлекательные мероприятия, как балы и маскарады. Часто главным трендом таких придворных событий становился элемент переодевания в стилизованные русские народные костюмы.

Например, Николай издал приказ для польских аристократок появляться перед императрицей в русских сарафанах. Разумеется, тут не шла речь о каком-либо подобии историзма или правдоподобия: история прочно вошла в организм государственной идеологии. Заимствованные из музеев редкие элементы костюма, пуговицы или пряжки, служили скорее роскошным аксессуаром, удачно дополняющим эффектный публичный образ.

Основным элементом бала как социально-культурного развлечения эпохи были танцы. Вся композиция вечера строилась на основе чередования разных видов танцев, задавая тон беседы и давая повод для поверхностных светских разговоров, когда, по меткому замечания Пушкина, «верней нет места для признаний».

Танцы превратились в неотъемлемый элемент обучения дворянских детей, которые начинали посещать танцевальные вечера уже с 5−6 лет. Бал в целом представлял собой некоторое праздничное целое, подчиненное движению от строгой формы торжественного балета к разнообразным видам хореографической игры.

Стремление к переодеваниям, свойственное маскарадам, с этической и религиозной точки зрения отнюдь не относилось к времяпрепровождению, одобряемому нормами высокой морали. Маскарадный, как и карнавальный «материально-телесный низ», лежащий в основе этого публичного действа, традиционное ряжение приобрело закрытый, даже запретный характер развлечения для привилегированных слоев общества.

Эпоха дворцовых переворотов XVIII века породила уникальный тип исторического героя-травести, когда претендентка на престол, совершая государственный переворот, переодевалась в мужской гвардейский мундир и по-мужски садилась на лошадь.

Здесь ряжение принимало символический характер: представительница слабого пола превращалась в императора (к примеру, некоторые использовали применительно к Елизавете Петровне в разных ситуациях именования то в мужском, то в женском роде).

Заключительный штрих в театрализованном парадном духе российской действительности начала XIX века - обстоятельства смерти императора Николая I: ходили слухи, что он отравился. Так, продолжилась своеобразная мистическая традиция, связанная с кончиной правителя: убийство Павла I, старец Федор Кузьмич как отрешившийся от мира Александр I. Несмотря на официальное опровержение, внезапная смерть Николая вызвала целую волну предположений и мистических догадок.

Кто-то считал, что он покончил с собой из-за неудач Крымской войны, другие были уверены в том, что императора отравил его личный врач Мандт, который, будучи уже в России, выдумал особый способ лечения, названный им атомистическим. Чудодейственная методика не была признана официальной наукой и создала своему изобретателю только репутацию шарлатана.

Миф о коварном отравлении Николая был подхвачен авторитетным изданием Герцена «Колокол». В целом, император остался верен своей роли до самой смерти. Он умер на простом солдатском тюфяке на железной кровати под старым военным плащом. Прощаясь с императрицей, он попросил одеть его в военный мундир, а внуку будто бы сказал: «Учись умирать!».

Повседневная жизнь дворян в начале и первой половине XIX века была очень разной. Жители городов и промышленно развитых районов страны могли говорить о серьезных и заметных переменах. Жизнь глухой провинции, деревни в особенности, шла в основном по-старому. Многое зависело от сословного и имущественного положения людей, места их жительства, вероисповедания, привычек и традиций.

В первой половине XIX века тема богатства дворян оказалась тесно связанной с темой их разорения. Долги столичного дворянства достигли астрономических цифр. Одной из причин было укоренившееся со времен Екатерины II представление: истинно дворянское поведение предполагает готовность жить не по средствам. Стремление «с расходом свести доход» стало характерным лишь в середине 30-х гг. Но и тогда многие вспоминали с грустью о веселых былых временах.

Долги дворянства росли и по другой причине. Оно испытывало сильную потребность в свободных деньгах. Доходы помещиков складывались в основном из продуктов крестьянского труда. Столичная же жизнь требовала звонкой монеты. Продавать сельскохозяйственную продукцию помещики в массе своей не умели, а часто просто стыдились заниматься этим. Гораздо проще было обратиться в банк или к заимодавцу, чтобы взять в долг или заложить имение. Предполагалось, что за полученные деньги дворянин приобретет, новые поместья или увеличит доходность старых. Однако, как правило, деньги уходили на постройку домов, балы, дорогие наряды. Владея частной собственностью, представители данного сословия, «праздного класса» могли себе позволить достойный их состояния досуг, причем с демонстрацией своего высокого положения в социальной иерархии и «демонстративным поведением». Для дворянина практически все время, свободное от служебных дел, превращалось в досуг. Имея такой неограниченный досуг, первое сословие располагало наиболее благоприятными условиями для трансформации и пересмотра не только всех прежних его форм, но и радикального изменения соотношения между государственной и частной жизнью в пользу последней. Досуг с XVIII века приобретал статус, которого ранее никогда не имел. Этот процесс шел параллельно с утверждением светского характера всей культуры и постепенного вытеснения (но не уничтожения) сакральных ценностей мирскими. Досуг приобретал все большую очевидную ценность для дворянина по мере утверждения светской культуры. Основные формы этого досуга были изначально в XVIII веке заимствованы, а затем в XIХ веке переведены на язык собственной отечественной культуры. Заимствование западноевропейских форм досуга первоначально происходило под давлением государственных указов и в противовес национальным традициям. Дворянин являлся проводником этой культуры и актером, лицедеем этого театра. Свой досуг, будь то праздник, бал, появление в театре или картежный поединок, он проигрывал как актер на сцене, на виду у всего общества. Не случайно в XVIII веке интерес к театру был огромным, театральное искусство доминировало над всеми остальными, включало в себя их и даже подчиняло. Но главным была театрализация всей жизни дворянина. Она проявлялась в частной жизни напоказ, в публичности досуга, в котором сознательно демонстрировался костюм, манеры, поведение, важные умения и способности. Вся эта демонстрация носила зрелищный характер, как в театре, который стал лидером досуга и образцом для сценичности поведения дворянина, для его игры в реальной жизни. В данном исследовании были выявлены факторы большой популярности светского досуга в Москве. Благодаря сохранению в сознании московского дворянства не только православных, но и языческих корней восприятие западных форм досуга проходило здесь гораздо быстрее. Этому процессу также способствовала известная «бытовая свобода» московского дворянства.

Петровская эпоха ознаменовалась новыми традициями зрелищ. Важнейшим новшеством были фейерверки, которые имели общественно- политический характер. Маскарады проводились либо в форме костюмированных шествий, либо в виде демонстрации карнавальных костюмов в публичном месте. Театральные представления прославляли царя и его победы, поэтому стали частью официальной жизни и позволили познакомить избранную публику с переводными пьесами и западноевропейским сценическим искусством. При Елизавете Петровне фейерверки распространили на дворцы вельмож, маскарады превратили в костюмированный бал, в котором наметились некоторые робкие тенденции в его эволюции к развлекательной культуре. На первом месте в театральных вкусах высшей аристократии стояло зрелищное и музыкальное оперное искусство. В эпоху правления Екатерины II государственные официальные торжества с фейерверками и маскарадами сменялись частными иллюминациями в дворянских усадьбах. Расцвет городских и усадебных театров в период правления Екатерины II был обусловлен художественной эстетикой Просвещения и ростом самосознания русского дворянства. При всем разнообразии жанров первенство оставалось за комедией. В первой половине XIX века фейерверки стали зрелищем «малых форм», достоянием дворянских усадеб.

Фейерверки, театральные представления, бальные танцы несли в себе печать тех художественных стилей, которые существовали в данный период развития бытовой культуры. От красочных барочных фейерверков, зрелищных пантомимных театральных постановок, от медленных и монотонных танцев в пышных нарядах постепенно перешли к строгим архитектурным формам фейерверков, к классическим балетам с естественными танцами, античной драматургии, быстрым летающим вальсам. Но в первой половине античная классика оказалась исчерпанной и уступила место сначала романтизму, а затем национальному стилю в бытовой культуре и мироощущении. Это отразилось и на развитии музыки, театра, танцевальной и зрелищной культуры.

Наряду с публичными маскарадами, которые сохраняли сословные перегородки, пышным цветом расцвели и частные, где все участники были хорошо знакомы, и интрига инкогнито ушла в прошлое. Большое значение в театральной жизни московского дворянства сыграла война 1812 года. Дворяне приветствовали народные дивертисменты, водевили и развитие национальной оперы. Балетное искусство стало модой высшей аристократии, но во вкусах зрителя постепенно одержал победу интерес к русскому драматическому искусству.

Появились зачатки домашнего музицирования и песенного искусства, которое существовало главным образом в виде лирического канта и бытовой «книжной песни». «Царство женщин» на русском престоле усиливало роль женщин в танцевальной культуре, и они постепенно становились хозяйками бала. Расцвет итальянской оперы и нарастание танцевальной культуры способствовали развитию вокального и песенного искусства в дворянских домах московской знати. Правление Екатерины II стало временем расцвета частных балов и общественных балов в Дворянском собрании, которые стали важной частью самоидентификации московского дворянства. На смену салонности и церемонности постепенно пришла естественность и раскованность танцевальной культуры. Московское общество охватило музыкальное любительство игры на фортепиано и вокала. Достижениями данного периода были крепостные, уникальные роговые оркестры, активная концертная деятельность, распространение песенной культуры. Эпоха Александра I и Николая I характеризовались внесением развлекательного элемента в бальную культуру. Новые танцы несли в себе мощное гендерное начало, раскрепощенную атмосферу и общую эмансипацию бальной культуры. Важнейшими факторами развития исполнительской культуры стал расцвет салонов и распространение нотных альбомов. Дворянство стало основным контингентом среди слушателей концертов. Среди московских дворян появлялись настоящие ценители, знатоки музыки и даже композиторы. Музыка стала образом жизни московского дворянина.

В первой половине столетия дворянские дети получали домашнее образование. Обычно оно состояло в изучении двух-трех иностранных языков и начальном освоении основных наук. Учителями чаще всего нанимали иностранцев, которые у себя на родине служили кучерами, барабанщиками, актерами, парикмахерами.

Домашнему воспитанию противопоставляли частные пансионы и государственные училища. Большинство русских дворян по традиции готовили своих детей к военному поприщу. С 7-8 лет дети зачислялись в военные училища, а по их окончании поступали в высшие кадетские корпуса в Петербурге. Правительство считало уклонение от службы предосудительным. К тому же служба являлась составляющей дворянской чести, была связана с понятием патриотизма.

Жилье среднего дворянина в городе украсилось в начале XIX века персидскими коврами, картинами, зеркалами в позолоченных рамах, дорогой мебелью из красного дерева. В летнее время дворяне, сохранившие поместья, покидали душные города. Деревенские помещичьи дома были однотипны и представляли собой деревянную постройку с тремя- четырьмя колоннами у парадного крыльца и треугольником фронтона над ними. Зимой, обычно перед Рождеством, помещики возвращались в город. Обозы в 15-20 подвод отправлялись в города заранее и везли припасы: гусей, кур, свиные окорока, вяленую рыбу, солонину, муку, крупу, масло.

Первая половина XIX века - время поисков «европейских» альтернатив дедовским нравам. Не всегда они были успешными. Переплетение «европеизма» и привычных представлений придавало дворянскому быту черты яркого своеобразия и привлекательности.

В ХIХ веке развитие мужской моды стало определять культурно-эстетическое явление дендизма. Основой ее был фрак с хорошим сукном, умелым кроем и безупречным пошивом, который дополняли белоснежное белье, жилет, шейный платок, сюртук, панталоны, цилиндр и перчатки. Русские денди подчеркивали материальный достаток, увлекались модными аксессуарами, не могли отучиться от пристрастия к бриллиантам, мехам. Женская мода конца XVIII — начала XIX века ознаменовалась взлетом античной моды. Одетая в легкие туники и развевающиеся шали, «античная богиня» того времени своим костюмом резко обозначила роль женщины в жизни и обществе. На смену воздушному и хрупкому облику романтической дворянки пушкинского времени пришла светская львица, костюм которой характеризовался широким кринолином, плавными приглушенными формами, подчеркивающими земную красоту женщины.

Капралова Екатерина

В работе рассмотрены архитектура русской усадьбы 19 века, внутреннее убранство комнат, их роль в произведениях А.С. Пушкина, описан образ жизни мелкопоместных дворян пушкинского времени, воссозданный по «Повестям Белкина», «Дубровский», «Капитанская дочка» и в романе «Евгений Онегин», его влияние на формирование характера героев. Работа представляет собой серьезное и кропотливое исследование произведений А.С. Пушкина.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Тема: «Дворянская усадьба и быт дворян в произведениях А.С. Пушкина».

Выполнила: Капралова Екатерина

ученица 8 «Б» класса

Руководитель: Бурхаева Ирина Геннадьевна

учитель русского языка и литературы

г. Нижний Новгород, 2014 год.

Введение 3стр

1. Жизнь русской усадьбы 19 века 4стр

1.1 Архитектура 4 стр

1.2 Сад 6 стр

1.3 Внутреннее убранство комнат 7 стр

1. Образование 9 стр
2. Повседневная жизнь и любимые занятия дворян 11 стр

3.1 Повседневные занятия дворян 11стр

3.2Балы 14 стр

Заключение 18 стр

Список литературы 19 стр

Введение.

Темой моей исследовательской работы является «Дворянская усадьба и быт дворян в произведениях А.С. Пушкина». Недавно вместе с классом я ездила в Большое Болдино. Болдино является одним из значимых мест России,связанных с жизнью и творчеством А.С.Пушкина. Мы побывали в господском доме А.С.Пушкина, гуляли по барскому саду, были в музее литературных героев «Повестей Белкина», окунулись в атмосферу бала 19 века. Нам рассказывали о повседневной жизни поэта, то есть мы узнали о жизни дворянства. Но л учше всего понять и окунуться в повседневную жизнь дворян 18-19 века можно при прочтении произведений А.С. Пушкина. А.С.Пушкин во многих своих произведениях описывал жизнь дворянства. Он сам был дворянином и, как никто лучше, знал ее. Также я выбрала эту тему по причине того, что современное общество начинает забывать о нашем прекрасном прошлом, о наших корнях, культуре. Мы не знаем, как выглядели усадьбы того времени, какие были у людей предпочтения. От многих усадеб, барских особняков уже не осталось и следа. Поэтому надо успеть познать то, что было интересно нашим предкам, чем они занимались, пока все памятники, минувших лет совсем не исчезли и не напоминали бы нам о том, что наша великая культура когда-то существовала. Это истрия, которую надо знать обязательно. Поэтому разработка настоящей темы является актуальной.

Цель исследовательской работы: Изучить быт дворян 19 века, изображенный в произведениях А.С.Пушкина. Сравнить архитектуру усадеб и описание жизни дворян в произведениях А.С. Пушкина с историческими фактами.

Для достижения цели я решала следующие задачи:

2). Познакомиться с историческими трудами по этой теме.

3). Сделать выводы о роли описаний дворянских усадеб и быта в произведениях А.С. Пушкина.

Актуальность: Современные люди имеют плохое представление о прошлом нашей страны. Даже в дополнительных источниках не всегда найдешь информацию об этом. Поэтому одним из лучших способов познания являются классические произведения, в которых очень ярко описываются события, минувших лет. Быт дворян, архитектура их усадеб очень интересны и хотелось бы узнать об этом как можно больше из произведений А.С.Пушкина.

1. Жизнь русской усадьбы 19 века.

1.1 Архитектура.

Жизнь русской усадьбы - яркое явление отечественной культуры, взращенное на русской почве, живое воплощение национальных культурных традиций. Вместе с тем это и культурное достояние всего человечества. Дворянская усадьба-феномен русской истории и культуры. Изображение дворянской усадьбы можно проследить во многих произведениях русских писателей. Я бы хотела рассмотреть архитектуру усадеб и жизнь помещиков в своих усадьбах на примерах из произведений А.С. Пушкина.

Усадьба для дворянина была родным домом, он обретал в ней покой и уединение. Место для усадьбы выбиралось особенно живописное, на берегу пруда или реки. В центре усадьбы располагался господский дом, обычно невысокий, в два-три этажа, а то и одноэтажный.

Описания усадьбы можно найти в произведениях А.С. Пушкина «Дубровский», «Выстрел», «Евгений Онегин». Автор описывает усадьбу для того, чтобы можно было лучше понять характер ее хозяина. То как выглядела сама усадьба, все то, что находилось в ней и вокруг господского дома напрямую зависело от материального положения, предпочтений хозяина и от того, что диктовала мода на тот момент.

Приведем примеры из произведений, чтобы сравнить художественное и историческое описания усадьбы.

Различие внешнего вида усадеб бедного и богатого помещика можно увидеть в романе «Дубровский». Усадьба Троекурова была расположена в очень живописном месте, окруженная рощей. Также у дома был бельведер - легкая постройка на возвышенном месте, позволяющая обозревать окрестности. В данном случае это была надстройка над зданием, с которой прекрасно был виден великолепный вид и так же обширные владения Троекурова. Из этого описания можно узнать, что Троекуров имел большой достаток, был человеком важным в округе, к мнению которого прислушивались.

“… Он ехал берегом широкого озера, из которого вытекала речка и вдали извивалась между холмами; на одном из них над густою зеленью рощи возвышалась зелёная кровля и бельведер огромного каменного дома, на другом пятиглавая церковь и старинная колокольня...’’ («Дубровский»)

“…Владимир увидел березовую рощу и влево на открытом месте серенький домик с красной кровлею…” («Дубровский»)

В романе в стихах «Евгений Онегин» тоже можно найти описание усадьбы. Обычно усадьбы находились вдали от городов, в живописных местах. Помещики жили в спокойной обстановке, чаще всего уединенно со своей семьей. Любуясь прекрасными видами, жили в свое удовольствие, занимаясь любимыми занятиями.

“…Господский дом уединенный,
Горой от ветров огражденный,
Стоял над речкою. Вдали
Пред ним пестрели и цвели
Луга и нивы золотые,
Мелькали сёлы; здесь и там
Стада бродили по лугам…” («Евгений Онегин»)

В облике среднепоместных усадеб продолжают сохраняться устойчивые черты русского классицизма. Все провинциальные архитекторы, как правило, используют уже наработанные, типовые, стандартные решения при строительстве усадебных зданий. К тому же сложные сооружения, их декорирование воспринимались в среде губернского дворянства как непомерная и ненужная роскошь. Иногда можно было встретить усадьбы в стиле средневековья. В средневековье хозяевами замков были феодалы, которые пытались обезопасить себя, уединиться. И дворяне, которые владели такими замками, ценили уединенность и спокойствие.

“…Почтенный замок был построен,
Как замки строиться должны:
Отменно прочен и спокоен,
Во вкусе умной старины…” («Евгений Онегин»)

И все же усадьбы продолжают прихорашиваться. Даже те, кто не имеет достаточных средств на новое капитальное строительство, не остаются в стороне от веяний моды.

Барский дом имел не только бельведер, но и балкон, с которого были хорошо видны окрестности.

“…Она любила на балконе

Предупреждать зари восход…” («Евгений Онегин»)

В более замысловатых усадьбах к дому пристраивались четыре колонны с фронтонным треугольником над ними. У более зажиточных дворян колонны были оштукатуренные и вымазанные известью так же, как и их капители; у

менее богатых помещиков колонны были из тощих сосновых бревен без всяких капителей.

Входное парадное крыльцо, с огромным выдающимся вперед деревянным навесом и двумя глухими боковыми стенами в виде пространной будки, открытой спереди.

Обычно на территории усадьбы находились псарные и конные дворы. И то, и то хозяева заводили для охоты. Большой конный или псарный двор считался так- же показателем богатства.

“...Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. Кирила Петрович гордился сим прекрасным заведением и никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями…”(«Дубровский»)

Таким образом, можно сделать вывод, что описание архитектуры усадьбы в художественных произведениях отражает характер хозяина, его увлечения и помогает узнать о моде и стилях того времени Архитектурные образы в художественных текстах часто выступают в качестве основных элементов, образующих усадебный быт, хронотоп «дворянских гнезд».

1.2 Сад.

В усадьбах особое внимание уделялось садам и паркам. Отвечая вкусам хозяина, они отражали и художественно-эстетические веяния эпохи.

Характерной чертой русских усадебных садов конца 18 - начала 19 века было то, что вблизи дома владельцы располагали цветник. Он связывал архитектуру дома с пейзажной частью парка.

Аллеи перемежались лужайками и «зелеными гостиными», где устанавливалась парковая мебель.

До отмены крепостного права при наличии дарового труда во всяком поместье разбивался плодовый сад, служивший как для украшения, так и для потребностей владельца усадьбы.

В романе «Дубровский» есть описание двора усадьбы:

“… Двенадцать лет не видал он своей родины. Березки, которые при нем только что были посажены около забора, выросли и стали теперь высокими ветвистыми деревьями. Двор, некогда украшенный тремя правильными цветниками, меж коими шла широкая дорога, тщательно выметаемая, обращен был в некошеный луг, на котором паслась опутанная лошадь…” («Дубровский»)

Уже много лет за двором усадьбы Дубровского никто не ухаживал. Хозяин не принимал часто у себя гостей, поэтому он не уделял этому особое внимание.

В повести «Барышня-Крестьянка» можно найти описание прекрасного сада, который находился в усадьбе Муромского:

“…Развел он английский сад, на который тратил почти все остальные доходы…” («Барышня-Крестьянка»)

У каждого дворянина были свои любимые занятия в усадьбе. Кто-то любил устраивать балы, ассамблеи, ходить на охоту, играть в карты и еще множество занятий. А герой повести «Барышня - Крестьянка» Григорий Иванович Муромский был, по словам Пушкина, «настоящим русским барином». «Промотав в Москве большую часть имения своего..., уехал он в последнюю свою деревню, где продолжал проказить, но уже в новом роде. Развел он английский сад, на который тратил почти все остальные доходы». Он по-своему хотел показать другим людям свое богатство. Мы можем только предположить, что этот сад был невероятной красоты. Сад был в английском стиле, там была свободная планировка пространства, отсутствие четких линий, извилистые дорожки. Все должно было выглядеть естественно, тем не менее, композиция была тщательно продумана. Этот великолепный сад был для него его гордостью и в то же время характеризовал его как неумелого хозяина, впустую тратящего свои деньги и уже заложившего имение в Опекунский совет.

Почти что во всех усадьбах в садах находились беседки.

“…Будьте сегодня в 7 часов в беседке у ручья…” («Дубровский»)

Около господского дома Троекурова, где протекал ручей, находилась беседка. Точного описания беседки в тексте нет, но можно предположить, как она выглядела. Беседка выглядела очень изящно. И так как хозяин усадьбы был богат и мог позволить потратить достаточное количество денег на устройство усадьбы и сада, беседка была в стиле того времени. Там можно было во время прогулки отдохнуть, почитать книгу или приятно побеседовать. Молодые люди назначали там тайные свидания девушкам, признавались им в любви.

Сад играл немаловажную роль в жизни дворян. А в художественных произведениях описания сада дополняли характеристику героя, помогали узнать о предпочтениях хозяев, особенностях их характера, т.к. дворяне обустраивали сады по своему вкусу.

1.3 Внутреннее убранство комнат.

Внутреннее устройство таких барских домов, по свидетельству историка М. Д. Бутурлина «было совершенно одинаково везде»: «В будке парадного крыльца была боковая дверь в ретирадное место. В глухой капитальной стене зала было двое дверей; первая, всегда низкая, вела в темный коридор, в конце коего была девичья и черный выход во двор.

Вторая такого же размера дверь вела из гостиной в кабинет или в хозяйскую спальню, составляющую другой угол дома. Интерьер показывает условия жизни персонажей и тем самым используется в основном для характеристики героев, играя важную роль в создании атмосферы, необходимой для воплощения авторского замысла. То есть интерьер в художественной структуре

произведения играет роль косвенной характеристики героев, а также даёт возможность расширить и углубить представления читателя о событиях. Создавая интерьер жилища героя, писатель проникает в глубины души человека

Усадебная меблировка, как правило, была также одинакова во всех домах: «В двух простенках между окнами висели зеркала, а под ними тумбочки или ломберные столы.

В середине противоположной глухой стены стоял неуклюжий с деревянною спинкою и боками диван; перед диваном овальный большой стол, а по обеим сторонам дивана симметрически выходили два ряда кресел…

Вся эта мебель была набита ореховою шелухою и покрыта белым коленкором (чехлами).

Мягкой мебели и в помине тогда не было, но в кабинете или спальне нередко стояла полумягкая клеенчатая софа, и в том, же углу этажерка с лучшим хозяйским чайным сервизом, затейливыми дедушкиными бокалами, фарфоровыми куколками и подобными предметами. Обои были тогда еще редко в ходу: у более зажиточных дворян стены окрашены желтою вохрою (желтая земляная краска)…»

По внутреннему убранству тоже можно было судить о материальном достатке дворянина. В повести «Выстрел» можно увидеть описание кабинета графа Б: “ Обширный кабинет был убран со всевозможною роскошью; около стен стояли шкафы с книгами, и над каждым бронзовый бюст; над мраморным камином было широкое зеркало; пол обит был зеленым сукном и устлан коврами…” («Выстрел»). Всевозможные предметы роскоши: мебель из дорогого дерева, чайные сервизы, картины, бронзовые бюсты говорили о том, что хозяин этого кабинета был человеком с хорошим вкусом и достатком, ведь не каждый мог позволить себе такую роскошь.

Нередко в усадьбах расписывали внутреннее пространство дома или украшали стены множеством картин.

Кроме «природно-анималистических» сюжетов «комнатные живописцы» увлекались и красочными «галантными сценами», воссоздавая в подробностях замысловатую одежду прошедших времен, а лица порой списывая со своих современников, а то и портретируя для этих сцен и собственно хозяев поместий.

В романе в стихах «Евгений Онегин» можно найти описание кабинета главного героя в его поместье:

“…И с померкшею лампадой,
И груда книг, и под окном
Кровать, покрытая ковром,
И вид в окно сквозь сумрак лунный,
И этот бледный полусвет,
И лорда Байрона портрет,
И столбик с куклою чугунной…” («Евгений Онегин»)

Как и в любом кабинете, там был стол. Хозяин этого кабинета мог допоздна трудиться, поэтому в его кабинете стояла кровать. А на стене висел портрет английского поэта-романтика со свободолюбивыми взглядами. Передовые дворяне хорошо знали Байрона, его произведения. В то время чтение было одним из любимых занятий русских дворян. Также в строках говорится о «кукле чугунной». Это была статуэтка Наполеона, чья стремительная карьера кружила головы многим молодым дворянам.

Внутреннее убранство комнат так же, как и архитектура усадьбы, показывает условия жизни персонажей и тем самым используется автором в основном для характеристики героев, играет важную роль в создании атмосферы, необходимой для воплощения авторского замысла. Создавая интерьер жилища героя, писатель проникает в глубины души человека.

1. Образование.

Усадьба создавала свой неповторимый мир. Именно она связывалась с понятием родины, пусть и малой. Питала воспоминания детства. Была, как правило, и последним прибежищем для владельцев.

Дворянские дети почти все свое детство проводили в этих самых семейных усадьбах.

“Я жил недорослем, гоняя голубей и играя в чехарду с дворовыми мальчишками…” («Капитанская дочка»)

С 18 века дети стали предметом особого общественного внимания. Забота о воспитании, комфорте ребенка являлась показателем развития общества, его высокого сознания и дворянской культуры, определявшей духовное развитие России.

Дворянские дети проходили обучение дома у учителей, которых им нанимали родители. Обычно это были учителя из заграницы: Франции или Англии.

“...В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре…” («Капитанская дочка»)

“...Кирилла Петрович выписал из Москвы для своего маленького Саши француза-учителя…” («Дубровский»)

“…У дочери его была мадам англичанка…” («Барышня-Крестьянка»)

Домашнее обучение было широко распространено в дворянской среде первой половины 19 века. Хорошее или плохое образование зависело от просвещенности, взглядов и заинтересованности родителей в судьбе детей.

В 18 - 19 веках дворяне должны были знать французский язык - даже общались на нем в своих кругах. Кто-то говорил чисто по-французски, а кто-то использовал в русской речи французские слова. Но не все дворяне могли чисто и правильно говорить на французском языке. Многие коверкали слова, говорили их на русский лад.

“…Неправильный, небрежный лепет,

Неточный выговор речей…” («Евгений Онегин»)

Дворяне читали преимущественно зарубежных авторов. До 18 века читающие барышни, девушки встречались очень редко и являлись чем-то необычным. А именно в 18-19 веках дворянские девушки стали уделять большое внимание литературе. И почти всегда их выбором являлись французские романы, повествующие о прекрасной любви.

“…Марья Гавриловна была воспитана на французских романах, и, следовательно, была влюблена…” («Метель»)

Пушкинские героини были девушками, любящими художественную литературу, чему мы можем найти подтверждение и в романе в стихах «Евгений Онегин».

Гл 2 строфа 29 «Ей рано нравились романы…»

В то время стали выпускаться журналы. Там печатали свои произведения знаменитые русские поэты и писатели. Стали популярны стихотворения. Общество стало уделять большое внимание грамотности.

“…Красавиц новых поколенье,

Журналов вняв молящий глас,

К грамматике приучит нас;

Стихи введут в употребленье…” («Евгений Онегин»)

И в повести «Дубровский» Марья Кирилловна любила читать, но помимо чтения, девушки должны были уметь играть на музыкальном инструменте.

“…чтение, прогулки и музыкальные уроки занимали Марью Кирилловну, особенно музыкальные уроки…” («Дубровский»)

Обычно этим музыкальным инструментом было фортепьяно. В 19 веке наблюдался рост общественного движения, распространения передовых идей искусства и воспитания. Музыкальное искусство и его воспитательно-образовательные возможности стали привлекать к себе все больше внимания. Музыка становится обязательной составной частью дворянского воспитания. Умение петь романсы и арии или играть на каком-нибудь музыкальном инструменте начинает рассматриваться как признак хорошего тона и благородной утонченности манер. Музыке отводится одно из главных мест в ряду тех развлечений, которыми заполнялись обильные часы досуга в дворянских особняках и усадьбах.

Всех дворянских детей без исключения обучали танцам, это был один из обязательных элементов воспитания. Сложные танцы того времени требовали хорошей хореографической подготовки, и потому обучение танцам начиналось рано (с 5-6 лет). И уже к 16-17 годам дворянские дети знали все танцы.

Итак, образование играло большую роль в дворянском обществе. Но старшее поколение больше интересовало светское воспитание дворянских отпрысков. Образование дворянских детей не всегда было на лучшем уровне, что зачастую определяло дальнейшую жизнь дворян, скучную, однообразную и пустую.

1. Повседневная жизнь и любимые занятия дворян.

В произведениях А.С. Пушкина много рассказывается о быте и любимых занятиях дворян.

1. Повседневные занятия дворян.

В основном дворяне, которые жили в усадьбах, вели спокойную, скучную жизнь, ни о чем не заботясь и не интересуясь важными государственными делами:

“…Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил…”(«Евгений Онегин»)

Скучная жизнь надоедала дворянам. Тогда они искали любые развлечения, чтобы как-то разнообразить свою жизнь, отвлечься от скуки обыденной жизни. Этим занятием могло быть что угодно. Все слои населения испытывали особую страсть к азартным играм, но наибольшую популярность приобрели карточные игры. Если верить историкам, то во времена «золотого века» все дворяне с утра до вечера только и занимались тем, что играли в карты на деньги:

“…Вот это барский кабинет;
Здесь почивал он, кофей кушал,
Приказчика доклады слушал
И книжку поутру читал...
Со мной, бывало, в воскресенье,
Здесь под окном, надев очки,
Играть изволил в дурачки…” («Евгений Онегин»)

“…после обеда стали мы уговаривать хозяина прометать нам банк…”(«Выстрел»)

“…наконец велел подать карты, высыпал на стол полсотни червонцев и сел метать…” («Выстрел»)

Карточный долг являлся для них делом чести. Страсть к азартной игре доходила до того, что ставки делались не только на лошадей, но и на жизнь человека.

Многие дворяне были людьми порочными, избалованными, никто не был для них указом. Они жили в свое удовольствие, ведя праздный образ жизни.

“…В домашнем быту Кирила Петрович выказывал все пороки человека необразованного. Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства и каждый вечер бывал навеселе…” («Дубровский»)

От скуки и необразованности любимые развлечения помещиков были подчас грубы и жестоки. Некоторые дворяне держали у себя медвежат для развлечения. Такое мы можем узнать из романа «Дубровский»:

“…На дворе у Кирила Петровича воспитывались обыкновенно несколько медвежат и составляли одну из главных забав покровского помещика...” («Дубровский»)

Дворяне стравливали медвежат с другими животными и даже запирали медведя в одной клетке с гостем хозяина усадьбы. Голодного медведя запирали в клетке, привязывали его к одному углу, веревка была длиною во всю клетку, и лишь один противоположный угол был безопасным. В ту же клетку запускали гостя. Этот гость мог часами бегать по клетке и когда он, наконец, находил безопасный угол, гость прижимался к стенкам и наблюдал, как тот самый медведь в двух шагах от него рвался, ревел и пытался до него дотянуться. Хотя это было очень жестоко по отношению к самим животным, да и к человеку, которого запирали в этой клетке, дворян это очень веселило.

Других от скуки и однообразия повседневной жизни спасала охота.

Для охоты богатые помещики имели целые охотничьи хозяйства с обширным штатом прислуги. Псари ухаживали за охотничьими собаками.

В произведениях А.С. Пушкина об этом говорится в повести «Барышня-Крестьянка» и в романе «Дубровский». Дворяне, которые любили выезжать на охоту, держали псарные или конные дворы. В повести «Барышня-Крестьянка»

герои выезжали на охоту очень скромно, для своего удовольствия: “…он на охоте скакал всегда первый…” («Барышня-Крестьянка»)

“…он же всякий день, рано поутру, ходит с ружьем на охоту…” («Барышня-Крестьянка»)

А Кирила Петрович любил особую пышность, как в своей усадьбе, так и на охоте:

“…Кирила Петрович ежедневно выезжал на охоту…”(«Дубровский»)

“…Кирила Петрович оделся и выехал на охоту с обыкновенной своею пышностию…”(«Дубровский»)

И лишь некоторые дворяне занимались обустройством своей усадьбы, сада и наблюдали за ведением хозяйства, читали: “…Батюшка у окна читал Придворный календарь, ежегодно им получаемый…” («Капитанская дочка»). Это были люди образованные, уважаемые, к мнению которых прислушивались.

А помещицы сами занимались хозяйством в усадьбах или наблюдали за тем, как эту работу выполняли крепостные.

Мать Гринева в повести «Капитанская дочка» сама занималась хозяйством.

“…Однажды осенью матушка варила в гостиной медовое варенье…”

В облике матери Татьяны Лариной можно увидеть настоящую помещицу того времени. Ларина очень строго обходилась со своими крепостными:

…Она езжала по работам,

Солила на зиму грибы,

Вела расходы, брила лбы,

Ходила в баню по субботам,

Служанок била осердясь –

Всё это мужа не спросясь… («Евгений Онегин»)

Дворянские девушки и молодые дворяне вели между собой любовные переписки, где объяснялись в своих чувствах.

Описание повседневной жизни дворян в произведениях А.С. Пушкина очень многое говорит нам о героях, об их характере и нравственных ценностях.

Дворянская жизнь сочетала в себе как пороки, так и очарование этой великолепной эпохи. А.С. Пушкин с неким умилением описывает жизнь дворян, открывая нам не только лучшие стороны их жизни, но и отрицательные черты того общества. Такие развлечения, как охота и карточные игры, были следствием плохой образованности и невежества дворян. Все это является яркой характеристикой героев.

2.2 Балы.

Балы в 19 веке были излюбленным развлечением публики:

“…Какая радость: будет бал!
Девчонки прыгают заране; («Евгений Онегин»)

Балы давали все - соразмерно со своими средствами и возможностями.

Дом, где проходил бал, был ярко освещён, особенно подъезд, куда заходили гости. Празднично одетые лакеи встречали кареты, из которых выходили мужчины во фраках, мундирах, при звёздах и лентах, женщины в нарядных платьях.

Балы проходили в огромных великолепных залах, окружённых с трёх сторон колоннами. Зал освещался множеством восковых свечей в хрустальных люстрах и медных стенных подсвечниках.

Музыканты размещались у передней стены на длинных, установленных амфитеатром скамейках. В середине зала непрерывно танцевали, а на возвышениях по двум сторонам залы у стен стояло множество раскрытых ломберных столов, на которых лежали колоды нераспечатанных карт. Здесь играли, сплетничали и философствовали. Бал для дворян был местом отдыха и общения. Протанцевав минут пять, старики принимались за карты.

Если же бал проводился в маленькой усадьбе, то все двери усадьбы раскрывали и пары танцевали, переходя из одной комнаты в другую.

Очень большое и полное описание бала мы можем найти в романе «Евгений Онегин».

“…С утра дом Лариных гостями
Весь полон; целыми семьями
Соседи съехались в возках,
В кибитках, в бричках и в санях.
В передней толкотня, тревога;
В гостиной встреча новых лиц,
Лай мосек, чмоканье девиц,
Шум, хохот, давка у порога,
Поклоны, шарканье гостей,
Кормилиц крик и плач детей…” («Евгений Онегин»)

На балы приходило очень много народа, так что весь дом был полон людьми. Сначала все приветствовали друг друга, а позже садились за стол.

«…Но кушать подали. Четой
Идут за стол рука с рукой.

Теснятся барышни к Татьяне;
Мужчины против; и, крестясь,
Толпа жужжит, за стол садясь…” («Евгений Онегин»)

На балах было большое разнообразие блюд. Все очень дорогое и самое лучшее. Тем самым хозяин мог показать гостям свое богатство:

“…На миг умолкли разговоры;
Уста жуют. Со всех сторон
Гремят тарелки и приборы
Да рюмок раздается звон…” («Евгений Онегин»)

“…Но целью взоров и суждений
В то время жирный был пирог
(К несчастию, пересоленный);
Да вот в бутылке засмоленной,
Между жарким и блан-манже,
Цимлянское несут уже;
За ним строй рюмок узких, длинных...” («Евгений Онегин»)

“…Довольный праздничным обедом,
Сосед сопит перед соседом;
Подсели дамы к камельку;
Девицы шепчут в уголку;
Столы зеленые раскрыты:
Зовут задорных игроков
Бостон и ломбер стариков,
И вист, доныне знаменитый…” («Евгений Онегин»)

И наконец, наступала излюбленная часть бала - танцы. Все кружились в бальном зале. Яркие платья девушек, черные фраки мужчин так и мелькали перед глазами. Все веселились:

“… И в залу высыпали все.
И бал блестит во всей красе…”

“…Мазурка раздалась. Бывало,
Когда гремел мазурки гром,
В огромной зале все дрожало,
Паркет трещал под каблуком,
Тряслися, дребезжали рамы …” («Евгений Онегин»)

Балы проводились по определённой, утвердившейся в дворянском обществе программе. Было принято открывать бал польским танцем, или полонезом. За ним следовал вальс. Кульминацией бала была мазурка, а завершал его котильон. Кавалеры на балах заранее приглашали дам на все танцы. Дамы вместе с веером носили на запястье специальную книжечку, в которую заносили имена кавалеров, пригласивших их на определённый танец. На балах, кроме основных, были и другие старинные танцы - гавоты, кадрили, польки. Всё зависело от моды и вкусов устроителей балов.

В повести «Дубровский» мы тоже можем найти описание бала. Кирила Петрович тоже очень любил устраивать балы.

“….Барыни сели чинным полукругом, одетые по запоздалой моде, в поношенных и дорогих нарядах, все в жемчугах и бриллиантах, мужчины толпились около икры и водки, с шумным разногласием разговаривая между собою. В зале накрывали на 80 приборов. Слуги суетились, расставляя бутылки и графины и прилаживая скатерти. Наконец дворецкий провозгласил: «кушание поставлено», - и Кирила Петрович первый пошел садиться за стол, за ним двинулись дамы и важно заняли свои места…”(«Дубровский»)

Девушки были одеты в красивые пышные платья, на их шеях были дорогие украшения из драгоценных камней, но по запоздалой моде. Кавалеры были во фраках костюмах, если же это был человек военный, то он был в мундире. Барышни пытались выделиться и одеться по-особенному, богаче всех.

«Слуги стали разносить тарелки по чинам… Звон тарелок и ложек слился с шумным говором гостей, Кирила Петрович весело обозревал свою трапезу и вполне наслаждался счастием хлебосола»

На таких балах кавалеры большое внимание уделяли дамам, ухаживали за ними, приглашали их на танцы. А барышни с мужчинами заигрывали, подшучивали над ними. Множество пар складывалось именно на таких балах.

“…Кавалеры осмелились занять место подле дам. Девицы смеялись и перешептывались со своими соседями; дамы громко разговаривали через . Мужчины пили, спорили и хохотали, - словом, ужин был чрезвычайно весел и оставил по себе много приятных воспоминаний…”(«Дубровский»)

Для общения влюбленных существовал особый язык веера. Например:

- "Чтобы выразить "да", следует приложить веер левой рукой к правой щеке.
- "Нет" - приложить открытый веер правой рукой к левой щеке.
- "Я вас не люблю" - сделать закрытым веером движение в сторону.
- веер развернут, дама отмахивается - "я замужем".

Веер закрывается - "вы мне безразличны".
- подать верхним концом - симпатия и любовь.
- подать ручкой – презрение.

Также в языке веера был важен цвет самого веера.

На балу хозяин не садился за и заботился о гостях. Ужин заканчивался в 11-м часу, после чего играли русскую и гости пускались в пляс.

«Наконец около полуночи усталый хозяин прекратил танцы, приказал давать ужин, а сам отправился спать»

Бал – важный аспект жизни общества, где отражена культура русского дворянства. На балах кто-то принимал важное для себя решение, решалась чья-то судьба, кто-то находил первую любовь, кто-то расставался навсегда. Проливались слёзы счастья и радости, горя и печали, плелись интриги, распространялись сплетни, разгадывались тайны, провоцировались дуэли, велись тайные игры, шла борьба взглядов, мнений, закалялись характеры.

«Полно врать, Антон Пафнутьич. Знаем мы вас; куда тебе деньги тратить, дома живешь свинья свиньей, никого не принимаешь, своих мужиков обдираешь, знай копишь да и только»

Такое отношение к своим гостям могли позволить себе только дворяне, как Троекуров. С большим самомнением, неуважительным отношением к другим людям.

Гл 5 строфа 26

Но всё же бал является самым ярким, красочным эпизодом в художественных произведениях. По описаниям балов в произведениях А. С. Пушкина можно узнать характеристику поместного дворянства.

Заключение.

Мне удалось достичь поставленной цели. Я смогла узнать больше о дворянских усадьбах и о повседневной жизни дворян. Я поняла, что узнать о прошлом нашей страны, о культуре можно с помощью классических произведений. Описания усадьбы помещика играют большую роль в произведениях Пушкина. Убранство усадеб дворян зависело от их материального положения, предпочтений самого хозяина и моды. Любимыми занятиями дворян были охота, чтение книг, игра на музыкальных инструментах, карточные игры, балы. Дворяне показывали свое богатство в том, как пышно они устраивали балы, как обустраивали свои усадьбы. Описания усадеб А.С.Пушкина и исторические описания очень схожи. В произведениях А.С.Пушкина очень точно и ярко описывается повседневная жизнь дворян и то, как выглядели их усадьбы. С их помощью дается характеристика поместному дворянству и самому герою………………………………

Дворянская жизнь - это определенная культура, которая сочетала в себе пороки общества и очарование этой жизни. Это культура, лучшее из которой нам надо сохранять. Дворянское общество жило в гармонии с природой, в непосредственной близости к народу, сохраняя народные традиции.

От многих барских особняков, как говорится, следа не осталось. Но, к счастью, сохранились библиотеки, музеи, архивы, в которых собрано немало памятников былой усадебной культуры. Причем многие из этих памятников не просто «пылятся в забвении», но живут вместе с нами, питая нас самым главным - духовной пищей, вселяя в нас гордость за деяния минувших поколений, позволяя еще и еще раз испытать ни с чем не сравнимую радость от соприкосновения с произведениями талантливых зодчих, художников, скульпторов, поэтов, музыкантов - всех тех, для кого русская усадьба была не столько «памятником архитектуры», сколько родным домом, «малой родиной».

Список литературы:

1). Охлябинин С. «Повседневная жизнь русской усадьбы XIX века», Москва, «Молодая гвардия», 2006 год, 347стр.

2). Пушкин А.С. «Барышня-Крестьянка».

3). Пушкин А.С. «Выстрел».

4). Пушкин А.С. «Дубровский».

5). Пушкин А.С. «Евгений Онегин».

6). Пушкин А.С. «Капитанская дочка».

7). Пушкин А.С. «Метель».

Одна из особенностей XVIII века в истории России заключается в более близком знакомстве России с Западом и в расширении западного влияния на высший класс русского общества. Если прежде это влияние только просачивалось в русскую жизнь, то теперь оно хлынуло сюда широкою волною, и два прежние пути, по которым оно направлялось, из едва заметных тропинок стали торными дорогами. Западная литература, проникавшая прежде в Москву только при посредстве переводов с польского, теперь стала находить себе в Россию доступ и в подлиннике. Прежде на русском книжном рынке находила себе спрос главным образом изящная литература или исторические повести; с XVIII века стали интересоваться также и произведениями крупных и мелких представителей европейской политической мысли. И другой путь западного влияния - появление иностранцев в России - стал играть гораздо более заметную роль, чем прежде. Выписка и наем иностранцев на русскую службу практикуются в усиленных размерах. Наплыву иностранцев содействуют родственные связи, в какие русский царствующий дом вступил с немецкими владетельными домами. Иностранцы являются в большем количестве и в ином качестве. Прежде они попадали в Москву как купцы, выписывались как техники или поступали в войска как военные инструкторы. Теперь их много было взято и на гражданскую службу в коллегии, которые принуждены были даже завести в своих штатах особых переводчиков, так как значительная доля их персонала была из иностранцев, не понимавших ни слова по-русски. Новым также было появление иностранца в качестве школьного и домашнего учителя. Немец стал проникать в Россию не только как купец, техник и офицер, но еще и как приказный делец в коллегии и учитель в школе и дома. Многие из них пошли быстро в ход на русской службе, и степень их влияния сказывается в том значительном проценте, какой приходится на долю иностранных имен в составе "генералитета", т.е. особ первых четырех классов по Табели о рангах, оставшемся после Петра, не говоря уже об иноземцах, сделавшихся звездами первой величины на русском политическом горизонте. Но и значение рядового иностранца в XVIII веке стало иным, чем прежде. В XVII веке выписанный техник и офицер на русской службе или заехавший в Россию коммерсант были лишь случайными и невольными распространителями знакомства с Западом среди тех немногих русских людей, которые с ними соприкасались. Такой иноземец часто терялся в русской массе и, если оставался надолго в России, то гораздо скорее сам русел, чем онемечивал окружающих. Теперь он становится влиятельным администратором и, что еще важнее, официальным или частным, но одинаково обязательным и необходимым учителем той части русского общества, которая требованием государства принуждена была проходить курс иноземных военных и гражданских наук. Чтение и затверживание наизусть Часослова и Псалтири, которыми все образование ограничивалось прежде, становится недостаточным, и на долю сельского дьячка остается теперь только первоначальное обучение, завершать которое должен педагог-иностранец. Иностранцы наполняют собою Академию наук, преподают в академиях Артиллерийской и Морской, а затем в Шляхетском кадетском корпусе, открывают и частные школы.

Вспоминая школьное дело при Петре, не следует забывать ту небольшую, может быть, по размерам, но, все-таки заметную просветительную роль, которую сыграли невольно попавшие тогда в наше отечество иноземцы - пленные шведы, и следы которой не раз попадаются в документах эпохи. Занесенные по глухим углам России, коротая печальные дни плена и приискивая себе заработок, эти шведы пускали в ход те знания, какие были приобретены на родине, и, таким образом, являлись проводниками западной культуры. "Один пленный офицер, - рассказывает ганноверский резидент при петербургском дворе Вебер, составивший описание России при Петре, - не знавший никакого ремесла, завел в Тобольске кукольную комедию, на которую стекается множество горожан, не видавших никогда ничего подобного. Другие, напротив, обладая какими-нибудь знаниями, завели порядочные школы в несколько классов, в которых и обучали не только детей шведских пленных, но и русских вверяемых им детей латинскому, французскому и другим языкам, а также морали, математике и всякого рода телесным упражнениям. Школы эти приобрели уже такую известность между русскими, что эти последние присылают в них для обучения сыновей своих из Москвы, Вологды и других местностей и городов". Одна из таких школ была открыта в Москве знаменитым шведским пленным пастором Глюком. В 1733 году был привлечен к допросу замешанный в одном из политических процессов, тянувшихся тогда бесконечною вереницей, некий монах из дворян Георгий Зворыкин; в его автобиографии, которую он изложил на допросе, мы встречаемся с просветительной деятельностью тех же пленников. От роду ему, показывал Зворыкин, 26 лет; отец его служил в драгунах и был убит на службе под Полтавою. После смерти отца он остался двух лет при матери в Костромском уезде, в сельце Погорелках. Мать обучила его грамоте с помощью соседнего дьячка, а затем отдала его пленным шведам, которые выучили его латинскому и немецкому языкам и арифметике. Очевидно, что на долю этих пленных шведов выпала в первой четверти XVIII века такая же роль в русском обществе, какую в начале XIX века пришлось повторить французским эмигрантам и пленникам, оставшимся в России после кампании 1812 года и сделавшимся гувернерами в помещичьих семействах и учителями в школах.

После Петра число частных учебных заведений, содержимых иностранцами в обеих столицах, размножилось. Известного автора мемуаров, столь обстоятельно рисующих русские нравы XVIII века, Болотова, отдали в Петербурге в пансион Ферре при Шляхетском кадетском корпусе потому, что он считался лучшим из нескольких подобных. В мемуарах Болотов живо вспоминает обстановку этого пансиона. Там он встретил человек 15 товарищей, живущих и приходящих, и к числу последних принадлежала также одна взрослая девица, дочь какой-то майорши, ходившая учиться французскому языку. Хозяин пансиона, состоявший учителем в кадетском корпусе, плохо учил воспитанников и, видимо, заботился исключительно о наживе. В постные дни он держал в пансионе строгий пост, но и в скоромные кормил детей так постно, что только вывезенные из деревень крепостные служители, находившиеся в пансионе при молодых господах, выручали их, приготовляя им щи в дополнение к пансионному обеду.

В качестве домашних учителей иностранцы появляются при дворе уже с самого начала XVIII века, и притом не только в семействе Петра, но и в доме такой старомодной русской женщины, какою была вдова царя Ивана Алексеевича, царица Прасковья Федоровна. Три ее дочери, Екатерина, Анна и Прасковья проходили прежде всего, разумеется, "букварь словено-российских письмен с образованиями вещей и с нравоучительными стихами". Но при них уже два учителя иностранца: немец Дитрих Остерман (брат знаменитого Андрея Ивановича) и француз Рамбур, который обучает царевен французскому языку и танцам. Обычаи двора обязательны для аристократии, и в семействах петровской знати появляются иностранные гувернеры и гувернантки. Обычаи аристократии становятся предметом подражания в кругу среднего и мелкого дворянства, делаются модой, и вот, к половине века, в каждом сколько-нибудь достаточном дворянском доме непременно уже есть немец или француз - учитель или воспитатель. В России открылся спрос на учителей-иностранцев, с Запада потянулось предложение. Для населения западных стран возник новый вид отхожего промысла, тем более заманчивый, что, не требуя никакой специальной подготовки, он щедро вознаграждался. Те же воспоминания Болотова знакомят нас с такого рода французом-учителем в барском доме, как и с самыми его педагогическими приемами. Осиротев и поселившись в Петербурге у дяди, Болотов должен был ходить в дом генерал-аншефа Маслова брать уроки у француза, состоявшего при генеральских детях. "Г. Лапис, - пишет Болотов, - был хотя и ученый человек, что можно было заключить по беспрестанному его читанию французских книг, но и тот не знал, что ему с нами делать и как учить. Он мучил нас только списыванием статей из большого французского словаря, изданного французской академией и в котором находились только о каждом французском слове изъяснение и толкование на французском же языке; следовательно, были на большую часть нам невразумительны. Сии статьи и по большей части такие, до которых нам ни малейшей не было нужды, должны мы были списывать, а потом вытверживать наизусть без малейшей для нас пользы. Тогда принуждены мы были повиноваться воле учителя нашего, и все то делать, что он приказывал. Но ныне надседаюсь я со смеха, вспомнив сей род учения, и как бездельники французы не учат, а мучат наших детей сущими пустяками и безделицами, стараясь чем-нибудь да провести время". Мода распространялась, и повышение спроса повышало количество предложения, ухудшая его качество. Кучер, лакей и парикмахер-иностранец, не нашедший заработка дома, нередко не поладивший с отечественной юстицией, свободно находил себе учительское место в России. Явление стало столь обычным, что писатель-комик мог хорошо уловить тип немца-учителя из кучеров в дворянском семействе, и Адам Адамович Вральман показался на сцене как всем хорошо понятная и давно знакомая фигура. В царствование Елизаветы, когда заграничный привоз учителей был особенно обширен, правительство стало принимать против него меры и пыталось потребовать образовательного ценза, установив экзамены для иностранцев-учителей. Обнаружились печальные результаты. На вопрос, что такое имя прилагательное, один из таких испытуемых отвечал, что это, должно быть, новое изобретение академиков: когда он уезжал с родины, об этом еще не говорили. То соображение, что многие помещики, не сыскав лучших учителей, принимают к себе таких, "которые лакеями, парикмахерами и другими подобными ремеслами всю жизнь свою препровождали", было одним из мотивов, приведенных в указе 12 января 1755 года, об учреждении в Москве университета.

К этим двум путям западного влияния, какими были иностранная книга в виде романа, а за тем и научного или публицистического трактата, и иностранный выходец сначала в виде военного инструктора, а потом в виде учителя и гувернера, со времени Петра присоединился еще третий. То было непосредственное знакомство русского общества с Западом благодаря путешествиям за границу. В первой четверти XVIII века русская знатная молодежь почти поголовно была вывезена за границу с учебными или с военными целями. Учебная подготовка дворянства стала теперь слагаться из трех курсов. Первоначальное обучение продолжал давать все тот же сельский дьячок, средний курс проходился под руководством иностранца-учителя, высшее образование получалось в заграничной командировке. Такой порядок установился с самого конца XVII века. Незадолго до выезда в чужие края известного большого посольства, в котором инкогнито выехал и сам Петр и которое по своей многочисленности походило скорее на целый отряд, была отправлена на Запад партия молодежи из лучших боярских фамилий числом в 61 человек стольников и спальников, и с ними были посланы 61 человек простых солдат, также из дворян. Те и другие были назначены в Италию и Голландию изучать навигацкую науку. С тех пор постоянно посылаются за границу такие же отряды молодых дворян, и не будет преувеличением сказать, что не было сколько-нибудь знатной и видной фамилии, хотя бы один из членов которой не побывал при Петре за границей. В 1717 году в одном только Амстердаме числилось 69 русских навигаторов. Кроме изучения навигацкой науки, молодые люди посылались также с более широкими целями, для изучения юриспруденции, медицины и изящных искусств. В Кенигсберг командирован был целый отряд подьячих изучать порядки немецкой администрации. Поездки за границу при Петре были так часты, что упомянутому выше ганноверскому резиденту Веберу казалось, что русских было послано с целью обучения за границу несколько тысяч человек. Многим из русской знати пришлось жить за границей в качестве дипломатических агентов. Внешняя политика Петра стала гораздо сложнее; завязывались постоянные и оживленные сношения с западными государствами. Иностранные послы в Московском государстве бывали временными гостями, живя недолго в Москве, показывались только на торжественных приемах, остальное время сидели почти под арестом на посольском дворе, окруженном стражею. С Петра аккредитуются при русском правительстве постоянные послы, которые ведут открытый образ жизни и задают тон петербургскому великосветскому обществу. Вместе с тем и русское правительство учреждает постоянные посольства за границей: в Париже, Лондоне, Берлине, Вене, Дрездене, Стокгольме, Копенгагене, Гамбурге, притягивающие дворянскую молодежь на дипломатическую службу в эти центры. Наконец, войны XVIII века были также средством общения с Западом. С XVIII века русские войска впервые вступают на территории настоящей Западной Европы, не ограничиваясь уже Польшей и остзейским краем. Во время Северной войны русские отряды действовали в северной Германии на берегах Балтийского моря, и в тогдашних "Ведомостях" соотечественники могли читать известия о том, что "как офицеры, так и рядовые" в этих отрядах "зело изрядные и добрые и как в ружье, так и в платье уборны, и невозможно оных признать, чтобы оные не самые иноземцы были, и многие из них по-немецки умеют". В 1748 году последствием возобновленного русско-австрийского союза была отправка к берегам Рейна вспомогательного русского корпуса в 30 тысяч человек, который зимовал за границей в австрийских провинциях, ни разу не вступив в дело. Наконец в Семилетнюю войну, когда русские войска захватили Кенигсберг и побывали в Берлине, русское дворянство, наполнявшее армию, могло в течение нескольких лет наблюдать западные порядки на досуге между сражениями.

Итак, обязательная наука, дипломатия и война заставили в первой половине XVIII века множество русского люда предпринять невольное, но очень поучительное путешествие за границу. Сохранились памятники, позволяющие с достаточной полнотой восстановить тот психологический процесс, который происходил в этом невольном русском путешественнике XVIII века при его соприкосновении с западноевропейским миром. До нас дошло несколько дневников и записок, веденных за границей первыми такими путешественниками, хорошо передающих их непосредственные впечатления от всего виденного на Западе, - впечатления, записываемые изо дня в день с необыкновенной простотой и искренностью. Таковы записки П.А. Толстого, впоследствии одного из главных сотрудников реформы, сенатора и президента коммерц-коллегии, князя Куракина - видного дипломата эпохи Петра, Матвеева - будущего президента юстиц-коллегии, Неплюева - будущего оренбургского администратора и др.

На заграничную командировку, объявленную в январе 1697 года, многие из отправляемых стольников взглянули как на тяжелое испытание и неожиданное несчастие. Небывалость самого дела и дальность пути не могли не вызвать некоторого страха перед путешествием. Притом приходилось ехать если и не в басурманские страны, то все ж таки в страны с христианской верой сомнительной чистоты. Отталкивала и цель путешествия: спокойную службу при государевом дворе в высоких придворных званиях приходилось менять на простую матросскую службу под командой иностранных офицеров - и это потомкам знатнейших домов, никогда не знавшим черной служебной работы, привыкшим занимать положение правительственных верхов общества. Иные из этих стольников обзавелись уже семьями, которые приходилось покинуть. Все это вместе не могло не вызывать того мрачного настроения, с которым они выезжали из Москвы, и той тяжелой тоски, которую они испытывали, расставаясь с нею. Толстой, один из немногих охотников, добровольно отправившихся за границу, чтобы сделать угодное государю, выехав из Москвы, еще целых три дня простоял в Дорогомиловской слободе, прощаясь с родственниками.

Обильный ряд новых впечатлений, которые приходилось испытывать в пути, заглушал тяжелые чувства, навеянные разлукой. Европа поражала русского человека, в нее попадавшего, прежде всего тою величественной внешностью, которой он не видел дома. Громадные города с каменными высокими домами, с величавыми соборами возбуждали одно из первых удивлений после русских городов с их совершенно сельскими, крытыми соломой избами и маленькими деревянными церквами, и путешественник непременно отметит в дневнике, как будто в этом было что-то особенно замечательное, что весь город, через который он проезжал, каменный. Если ему случится побывать в театре, то он на своем точном, но удивительно неприспособленном к передаче новых впечатлений языке запишет в дневник, что "был в палатах великих округлых, которые италиане зовут театрум. В тех палатах поделаны чуланы многие (ложи) в пять рядов вверх, и бывает в одном театруме чуланов двести, а в ином триста и больше; а все чуланы поделаны из-внутри того театрума предивными работами золочеными". Если же покажут ему отделанный сад, то он расскажет, что видел там "многие травы и цветы изрядные, посаженные разными штуками по препорции, и множество плодовитых дерев с обрезанными ветвями, ставленных архитектурально, и немалое число подобий человеческих мужеска и женска полу из меди (статуи)". Искусство остается для такого путешественника еще недоступно своею внутреннюю стороной, не вызывая в нем никаких эстетических волнений; но произведения искусства поражают его мастерством техники, и он отметит, что виденные им на картинах люди или "мраморные девки", изображающие "поганских богинь", сделаны как живые (Толстой), или, справившись о значении памятника, стоящего на городской площади, запишет, что на площади "стоит сделан мужик вылитый, медный, с книгою на знак тому, который был человек гораздо ученый и часто людей учил, и тому на знак то сделано", как описал князь Куракин виденный им памятник знаменитого Эразма в Роттердаме.

Новые интересы возбуждались в душе русского наблюдателя по мере того, как его житье за границей становилось продолжительнее и его знакомство с Западом более основательным. Склад западного житейского быта привлекал к себе его внимание своими внешними и внутренними сторонами. Его поражали чистота, порядок и благоустройство европейских городов, вежливость и обходительность в обращении их жителей, - черты, к которым он не привык дома. Он быстро знакомился с "плезирами" европейской жизни. Для нашего дипломатического персонала было открыто посещение "ассамблей, фестинов и конверсационов" в аристократических домах; посещение комедий и опер, сходбища в кофейные дома и австерии - сделались любимыми занятиями в часы досуга для навигаторов. Но и более серьезные стороны европейской жизни привлекали к себе внимание русского наблюдателя. Его удивление вызывали обширные благотворительные учреждения, в которых он мог наблюдать проявление самых лучших христианских чувств милосердия и любви к ближнему в западном христианине, христианине такой подозрительной чистоты. На каждом шагу он встречал учреждения просветительного характера: академии, музеи и учебные заведения, дававшие ему понятие об уважении на Западе к науке, значения которой в общественной жизни он если и не сознавал вполне ясно, то уже не мог не чувствовать. Иные приемы воспитания и положение женщины также вызывали заметки в дневниках. "Народ женский в Венеции, - пишет Толстой, - зело благообразен и строен, и политичен, высок, тонок и во всем изряден; а к ручному делу не очень охоч, больше заживают в прохладах, всегда любят гулять и быть в забавах". Невиданные дома простота и свобода обращения представительниц французской аристократии поражала и очаровывала Матвеева в Версале и Париже. "Ни самый женский пол во Франции, - пишет он, - никакого зазору отнюдь не имеет во всех честных обращаться поведениях с мужским полом, как бы самые мужи, со всяким сладким и человеколюбивым приемством и учтивостью". Наконец, и политический порядок западноевропейских государств, лежавший в основе этого житейского уклада, так понравившегося русским людям, вызывал в них немало симпатий. Толстой с большим удовольствием рассказывал о свободе, печать которой видна на всех гражданах Венецианской республики, о простоте в обращении с дожем, о справедливости, царящей в судопроизводстве. Матвеев попал во Францию в эпоху расцвета абсолютизма при Людовике XIV. Но он не без скрытого намека на родные политические порядки должен был с сочувствием заметить отсутствие произвола, благодаря чему "король, кроме общих податей, хотя и самодержавный государь, никаких насилований не может, особливо же ни с кого взять ничего, разве по самой вине, свидетельствованной против его особы в погрешении смертном, по истине рассужденной от парламента; тогда уже по праву народному, не указом королевским, конфискации или описи пожитки его подлежать будут". Частая и произвольная конфискация имуществ была больным местом в русском политическом строе первой половины XVIII столетия.

Таковы были впечатления, которые уносил с собой с Запада при более близком с ним знакомстве русский наблюдатель конца XVII и начала XVIII века. Сильно действуя на его душу, они заставляли ее пережить целую гамму настроений. Посылаемый за границу, русский человек времени Петра Великого уезжал туда с печалью о том, что ему приходилось покидать, и с тревогой перед тем, что его в неведомой стране ожидало. По переезде рубежа величественность внешней европейской обстановки вызывала в нем удивление. Уже при самом поверхностном знакомстве с европейской жизнью он находил в ней многие стороны, которые мирили его с Западом, смягчая остроту разлуки с родиной. По мере того, как он долее жил за границей, простое первоначальное удивление сменялось размышлением с его неизбежной операцией сравнения, различения сходного и несходного. Результаты этого сравнения своей домашней обстановки и порядков с теми, которые пришлось узнать за границей, вели неизбежно к заключениям о превосходстве многих сторон европейской жизни перед своей, русской. Отсюда дальнейшим шагом являлась критика своих порядков, сознание их негодности и мысль о замене их новыми, заимствованными с Запада. Так, уезжая из Москвы с тревогой и враждебным чувством к Западу, навигатор или дипломат нередко возвращался с сознанием его превосходства.

Со второй четверти века в поколении детей этих невольных путешественников развивается и все более входит в моду добровольное путешествие на Запад по тем же мотивам, по которым оно предпринимается и до наших дней: завершение образования, удовлетворение любознательности, лечение в заграничных курортах, наконец, удовольствие самого путешествия. Благоустройство западного города, комфорт европейской жизни, утонченные нравы, зрелища и увеселения, а затем и западные библиотеки, музеи и университеты - таковы были приманки, тянувшие русского путешественника на Запад. Недаром указ 1762 года о вольности дворянства с такою подробностью говорил о возможности для дворян ездить за границу, обучать там детей и жить там, сколько захотят. Путешествие за границу стали столь любимы и обычны, что за 20 лет этого указа сухой и узкий моралист, придворный проповедник Савицкий, считал нужным вооружиться против этого явления, которое он считал и вредом для православия. "Многие ль, - восклицал он в проповеди, произнесенной 4 июля 1742 года, - хоть копейку потратили на обучение православию? Весьма немногие! А многие тысячи брошены на обучение от пелен танцам, верховой езде, играм, разным языкам, да на странствия по чужим землям". Мода порождает увлечения и доходит до крайностей, и молодой человек, дикарь по своим внутренним качествам, слепой поклонник и смешной подражатель западной внешности, вздыхающий и тоскующий по Парижу, где только и можно жить, сделался надолго любимым типом русской сатиры и комедии. "Madame, ты меня восхищаешь, - говорит в "Бригадире" сын, объясняясь в любви советнице, - мы созданы друг для друга; все несчастие мое состоит в том только, что ты русская!" - "Это, ангел мой, конечно, для меня ужасная погибель", - отвечает советница. "Это такой defaut [недостаток (фр.) ], которого ничем загладить уже нельзя, - продолжает сын. - Дай мне в себе волю. Я не намерен в России умереть. Я сыщу occasion favorable [благоприятный случай (фр.) ] увезти тебя в Париж. Там остатки дней наших, les restes de nos jonrs [остатки наших дней (фр.) ], будем иметь утешение проводить с французами; там увидишь ты, что есть между прочими и такие люди, с которыми я могу иметь societe [общество, (фр.) ]". Комедия, конечно, очень опасный исторический источник: она показывает явление в преувеличенном виде, доводя его очертания до карикатуры; но в основу карикатуры она кладет все-таки действительные очертания. Заграничное путешествие, в которое в начале века нужно было посылать насильно, сделалось в половине века одним из самых любимых удовольствий.

Западная книга, иностранец в России и русский за границей - таковы были проводники западного влияния в первой половине XVIII века. Какими чертами отразилось это влияние на русском дворянстве? В этой встрече отечественного с западным на первых порах много было ненужного и незрелого, карикатурного и смешного. Но были и ценные приобретения. Наиболее дорогою была открывшаяся возможность идейного общения с просвещенными странами, хранительницами плодов долговременной умственной работы, и возможность заимствования оттуда того общечеловеческого, которое в этих западных плодах заключалось. Если поискать, можно найти некоторый запас западных идей уже в русском обществе первой половины XVIII века. Стали понемногу проникать в Россию приобретения научной мысли. Всего более широкий доступ в этой области к русскому обществу нашли себе идеи политической философии. Успехи, которых достигла политическая мысль в Европе в XVII и XVIII веке, совпали с повышенным интересом к политическим вопросам в русских людях эпохи Петра, которым пришлось быть очевидцами и участниками преобразования всего государственного строя, предпринятого в столь широких размерах. В законодательстве Петра отразилось преклонение перед разумом, как источником и основанием политики; в политических трактатах Феофана Прокоповича, в дебатах дворянских кружков, обсуждавших в 1730 году вопросы государственного права, легко заметить понятия, навеянные рационалистической теорией. Естественное право, естественное состояние, договорное происхождение государства - весь этот багаж западной политической мысли XVII века здесь налицо. Не следует, однако, преувеличивать размеров этого идейного влияния: оно было очень поверхностно. Идеи не находили себе пока в России удобной почвы, подготовленной долгой и упорной воспитательной работой. А ведь только при таком условии они входят в плоть и кровь, делаются существенной принадлежностью организма, слагаются в цельное мировоззрение, регулируют поведение, подчиняют себе привычки и претворяются в инстинкты. Иначе они остаются непроизводительною и летучею начинкою головы, быстро испаряющеюся. Вот почему и политические идеи, сверкнувшие в 1730 году, быстро выветривались из голов, будучи не более как случайно занесенным туда элементом. Только очень медленно и туго результаты западной мысли будут прокладывать себе путь в русскую жизнь и изменять ее. Но залог их будущего успеха можно видеть в том иногда еще смутном чувстве уважения к Западу, которое стало у нас обнаруживаться в XVIII веке. В его просвещении стали сознавать превосходство, его учреждениям и порядкам стремились подражать. Реформы Петра, произведенные по западному образцу, ценились современниками как приобщение России к семье западных народов. "Ваше величество, - писал раз Петру один из дипломатов его времени, князь Г.Ф. Долгоруков, - милосердуя о народе своего государства, изволите непрестанно беспокойно трудиться, чтобы оный из прежних азиатских обычаев вывесть и обучить, как все народы христианские в Европе обходятся". Ту же мысль высказывал Петру и Сенат в приветствии по случаю поднесения ему императорского титула, говоря, что благодаря деятельности Петра русские "присовокуплены в общество политичных народов". Западное устройство и отношения получали значение хорошего примера. Во время известного раздора Верховного тайного совета с дворянством в 1730 году, руководитель совета, кн. Д.М. Голицын, пытаясь привлечь расположение дворянства, включил в текст составленной им тогда присяги, которая должна была иметь значение конституционной хартии, параграф, где заключалось обещание со стороны императорской власти дворянство содержать в такой же "консидерации", как это бывает в западных странах. Кругозор русского наблюдателя расширялся. Возникла возможность сравнивать свое с чужим, развивалось еще в XVII веке заметное критическое отношение к родной действительности. Неприглядные стороны этой действительности возбуждали нередко стыд за нее перед тем новым обществом, в которое вошла теперь Россия. На одном из тех же дворянских совещаний зимой 1730 года, на котором собрались представители высшего чиновного слоя этого сословия, раздавались горячие возгласы против произвола, с которым действовала в те годы политическая полиция. Некоторые члены собрания с негодованием заявляли, что существование Тайной канцелярии, которая иногда только за одно неосторожно сказанное слово арестует, пытает, казнит и конфискует имущество, лишая всяких средств к жизни ни в чем не повинных младенцев-наследников, - что это существование - позор для России перед западными народами. Способность критически взглянуть на самих себя и устыдиться за родные грехи и недочеты была, может быть, самым ценным приобретением, вынесенным русским обществом из знакомства его с Западом. Чувство стыда влекло за собой раскаяние, которое в свою очередь вызывало решимость бросить ошибочный путь и идти по новому направлению.

Разумеется, до идей было рано, когда надо было приобретать еще знакомство с самым орудием их распространения - языком. Это знакомство сделало быстрые успехи. Как ни плохи и смешны были иностранцы-учителя, какой скудный запас понятий они ни приносили, они все-таки оказали русскому обществу услугу, научив его, по крайней мере, своим языкам. Западная книга становилась доступна, и иностранец перестал быть для нас "немцем", т.е. человеком, который молчал, потому что его не понимали. Уже при Петре можно насчитать много случаев знания иностранных языков в высшем обществе, в особенности среди молодого поколения. В библиотеке кн. Д.М. Голицына много книг на иностранных языках. Другой сподвижник Петра, гр. П.А. Толстой, сам работает в качестве переводчика. Бергхольц отмечал в своем дневнике русских, знающих языки, и этих отметок немало. Капитан Измайлов, которого посылали в Китай, говорит по-немецки и по-французски, так как долго состоял на службе в Дании. 16 февраля 1722 года в квартире у герцога голштинского был поставлен очень знатный гвардейский караул; в его состав входили: поручик кн. Долгорукий, который хорошо говорил по-французски; сержант молодой кн. Трубецкой, человек вообще недурно образованный, говорящий хорошо по-немецки; капрал молодой Апраксин, близкий родственник генерал-адмирала, также хорошо знающий немецкий язык. Кн. Черкасский, молодой камергер при невесте герцога, царевне Анне Петровне, по отзыву того же Бергхольца, "кавалер очень приятный и любезный, много путешествовал, хорошо образован, знает основательно языки французский и итальянский". Конечно, требования Бергхольца на звание образованного человека не Бог весть какие высокие, но они именно относятся к манерам и к знанию языков. Гр. Головин, сын покойного генерал-адмирала, родившийся в 1695 году, 11 лет был помещен в московскую навигацкую школу, потом отправлен в Голландию, служил затем на английском корабле, прекрасно владеет французским и английскими языками. Дети гр. Головкина получили новое воспитание: сын слушал лекции в Лейпциге и Галле, дочь, вышедшая замуж за П.И. Ягужинского, а затем за М.П. Бестужева-Рюмина, хорошо говорила по-немецки. Знаменитая Н.Б. Шереметева, оставившая такие трогательные мемуары, воспитывалась под надзором иностранной гувернантки m-lle Штауден. Вся семья Долгоруких владела языками, так как члены этой семьи проходили обыкновенно дипломатическую карьеру или росли при родственниках - послах за границей, а самый видный из них, кн. Василий Лукич, был по отзыву герцога де Лириа, полиглотом, прекрасно говорил на многих языках. В этой семье случилось событие, которое впоследствии будет нередким в нашем высшем обществе. Княгиня Ирина Петровна Долгорукая, урожденная Голицына, живя за границей с мужем-дипломатом, приняла католичество. Возвратясь католичкой и вывезя с собой некоего аббата Жака Жюбе, княгиня попала за перемену религии под следствие, а дети ее, князья Александр и Владимир, по испытании в Синоде оказались также сомнительными в православной вере и были отправлены в Александро-Невскую семинарию для наставления на истинный путь. При Петре и при Анне преобладал немецкий язык. В 1733 году из 245 русских кадетов в недавно тогда устроенном Шляхетском кадетском корпусе русскому языку обучалось 18, французскому - 51, а немецкому - 237 человек. Но с Елизаветы перевес взяло французское влияние, и французский язык стал языком высшего русского общества. Не следует упускать из виду, что и Германия находилась тогда под французским влиянием, немецкий язык был в загоне у самих немцев, и король-философ Фридрих II писал не иначе как по-французски. Для того времени движение в сторону французского языка знаменовало собою шаг вперед в умственном развитии русского общества. Неразвитый тогда немецкий язык был языком техника и военного инструктора; тонкий и гибкий французский - открывал доступ в область философии и изящной литературы.

Это усвоение иностранных языков имело, правда, и обратную сторону. Во-первых, оно портило родной язык, вводя в него множество варваризмов. Диалоги таких поклонников Запада, как знакомая нам советница из "Бригадира", заявляющая, что "мериты должны быть респектованы" и что она "капабельна взбеситься" или как ее обожатель, признающийся, что и ему "этурдери свойственна", кажутся нам карикатурными. Но прочтите очень интересную "Историю о даре Петре Алексеевиче", принадлежащую перу кн. Куракина, русского дипломата эпохи Петра, где он, описывая детство царя, говорит, что царица Наталья Кирилловна была "править инкапабель", и далее характеризует ее брата Льва Кирилловича как человека, предававшегося пьянству и, если делавшего добро, то "без резону [,но] по бизарии своего гумору"; или просмотрите его не менее любопытные записки, где он рассказывает, как в Италии он был сильно "иннаморат" в славную хорошеством некую "читтадину", вследствие чего у него едва не вышло duellio с одним "жентильомом", и вы увидите, что автор комедий не давал своей карикатуре слишком широкого размаха. Может быть, не меньшим злом, чем порча родного языка, было то забвение и пренебрежение, которым он стал подвергаться с XVIII века в высшем русском обществе, совершенно, разучившемся на нем говорить. "Можно сказать, - читаем в составленной на французском языке автобиографической записке гр. А.Р. Воронцова, который в 12-летнем возрасте знал от доски до доски Вольтера, Расина, Корнеля и Буало, - что Россия - единственная страна, где пренебрегают изучением родного языка и всего того, что относится до родины. Так называемые просвещенные люди в Петербурге и в Москве стараются научить своих детей французскому языку, окружают их иностранцами, с большими издержками нанимают им учителей танцев и музыки и не заставляют их учиться родному языку; так что это прекрасное воспитание, притом столь дорогое, ведет к полному незнанию родной страны, равнодушию, может быть, даже к пренебрежению к стране, которой обязаны существованием, и к привязанности ко всему тому, что относится к обычаям и странам чужим, в особенности же к Франции". Но если отсутствие отечествоведения и составляло большой пробел в образовании русских людей XVIII века, то, что касается до родного языка, он неизбежно должен был испытывать некоторое пренебрежение, так как не поспевал за мыслью и отставал от идей времени. Человек, воспитанный на Вольтере и Буало, познакомившийся с французской философской мыслью, очень бы затруднился передавать новые идеи на родном языке: он был слишком беден и неуклюж для того богатства и тонкости мысли, каких достигла эта философия, и потребовалась долгая и упорная работа над русским языком целого ряда писателей, чтобы приспособить его к этой цели. Вот почему образованные люди XVIII века предпочитали писать, говорить и даже думать по-французски: так было удобнее в тех случаях, когда содержанием этих писаний, разговоров и дум были новые понятия и идеи, для которых родной язык был недостаточен. Эта привычка портила и повергала в забвение родной язык, зато она давала доступ идеям.

Всего более доступно было русскому обществу и всего более широко на него подействовало западное влияние в том, что касалось внешней формы и материальной обстановки. Это было вполне естественно. Когда дети сближаются с взрослыми, они прежде всего стараются походить на последних по внешности; когда некультурные народы соприкасаются с культурными, они прежде всего перенимают материальную культуру и затем уже с гораздо большим трудом подвергаются воздействию духовной. Внешняя обстановка: жилище с его убранством, одежда, стол, мелочи обихода, внешние житейские отношения и на первом и главном месте удовольствия жизни - вот содержание этого материального элемента западного влияния. Его проводником был двор, а его объектом тот общественный класс, для которого жизнь двора служит обязательным примером. Уже в обстановке Кремлевского дворца при царе Алексее можно было указать много предметов житейского обихода западного происхождения, соблазнительных в глазах истого приверженца московского благочестия. Царь Алексей любил посмотреть иностранную картину, послушать игру немца-органиста, завел у себя даже немецкий театр. Тем не менее, шаг, сделанный его сыном, нельзя не признать очень решительным. Резиденция была перенесена далеко от насиженного места, далеко от московских святынь, под сенью которых чувствовали себя спокойно старинные цари. В новой столице были построены небольшие дворцы, украшенные иноземными картинами и статуями, вывезенными по заказу Петра из-за границы и выбранными не без вкуса. Заведен новый придворный штат с камергерами и камер-юнкерами, и двор Петра, по отзыву иностранных наблюдателей, стал очень похож на двор немецкого государя средней величины. Чинные торжественные выходы московских царей и скучные парадные обеды во дворце, оглашаемые грубою местническою бранью, сменились теперь совсем новым придворным европейским этикетом. Правда, широкая русская натура то и дело выходила из этих узких немецких рамок во время рождественских славлений, когда Петр с многочисленной шумной и пьяной компанией объезжал дома вельмож и именитого купечества, когда он исполнял обязанности протодьякона на заседаниях всешутейшего и всепьянешего собора или когда, празднуя спуск нового корабля, он объявлял во всеуслышание, что тот бездельник, кто по такому радостному случаю не напьется допьяна, при чем после шестичасового угощения участники пира сваливались под стол, откуда их выносили замертво. Но к концу царствования эти широкие размахи слабели, и Петр стал находить удовольствие в увеселениях более скромного характера, к которым и приучал общество. Вследствие тесноты дворцовых помещений придворные собрания летом происходили в императорском летнем саду, очень хорошо устроенном, по отзыву Бергхольца, с правильно разбитыми клумбами и аллеями, с гротом, украшенным статуями, редкими раковинами и кораллами, с фонтанами и органом, приводившимся в действие водою и хорошо игравшим.

По пушечному сигналу в пять часов вечера к саду приставала целая флотилия небольших судов, привозивших по Неве приглашенное общество. Вечер начинался прогулкой, затем бывали танцы, до которых Петр был большой охотник и в которых он брал на себя роль распорядителя, придумывая все новые в новые замысловатые фигуры, какие-нибудь "каприоли" или какой-нибудь Kettentanz, приводившие в замешательство танцоров и вызывавшие общую потеху. Угощение на этих придворных вечерах было грубовато, подавали простую водку к великому неудовольствию иностранцев и дам.

В следующие царствования в императорском обиходе появляется роскошь, которая поражает иностранцев. "Императрица Анна щедра до расточительности, - пишет испанский посол де Лириа, - любит пышность чрезмерно, от чего двор ее великолепием превосходит все прочие европейские". "Она любила порядок и великолепие, - вторит ему фельдмаршал Миних, - и никогда двор не был так хорошо устроен, как при ней". Зимний дворец, построенный Петром, показался ей уже слишком тесен, и она выстроила новый трехэтажный в 70 комнат разной величины с тронной и театральной залами. В последние годы царствования Петра весь расход на содержание двора составлял около 186 тыс. руб. При Анне, с 1733 года, только на придворный стол тратилось 67 тыс. руб. Императрица была страстной охотницей и любительницей лошадей. Она ловко ездила верхом и метко стреляла из ружья, не промахиваясь по птице на лету. Для нее был устроен обширный манеж и заведен был конюшенный штат из 379 лошадей и еще большего количества состоявших при них людей. Придворная охота, совсем упраздненная при Петре, при Анне была громадна, и русские послы в Париже и Лондоне среди важных дипломатических дел должны были исполнять императорские поручения по закупке целых партий заграничных охотничьих собак, за которых платились тысячи рублей.

Роскошь при дворе заражала и высшее общество. Появилось щегольство в одежде, открытые столы, не известные до тех пор дорогие вина: шампанское и бургонское. "Вместо малого числа комнат, - рассказывает Щербатов, - уже по множеству стали иметь, яко свидетельствуют сие того времени построенные здания. Зачали домы сии обивать штофными и другими обоями, почитая неблагопристойным иметь комнату без обой; зеркал, которых сперва весьма мало было, уже во все комнаты и большие стали употреблять. Екипажи тоже великолепие восчюувствовали: богатые позлащенные кареты с точеными стеклами, обитые бархатом, с золотыми и серебряными бахрамами; лучшие и дорогие лошади, богатые тяжелые и позлащенные и серебряные шторы с кутасами шелковыми и с золотом или серебром; также богатые ливреи стали употребляться". Еще шаг вперед, в смысле роскоши, при Елизавете. Тут уже, по свидетельству того же Щербатова, экипажи "возблистали золотом", двор облекался в златотканые одежды, "подражание роскошнейшим народам возрастало, и человек делался почтителен (т.е. почтен) по мере великолепности его житья и уборов". С растущим великолепием в придворный обиход все более проникает искусство, облекая роскошь в изящные элегантные западноевропейские формы. Дворцы строятся знаменитым Растрелли. При Анне появилась при дворе итальянская опера, а при Елизавете среди певцов этой оперы блистали звезды первой величины. Устраиваются и русские спектакли, в которых актерами выступают воспитанники Шляхетского кадетского корпуса, а придворный балетмейстер Landet вводит грацию и изящество в чинные и церемонные менуэты, которым с увлечением предается придворное общество, и с каким увлечением! Нужно было обладать крепостью нервов, свойственной людям того времени, чтобы выдерживать эти бесконечные увеселения. Придворный маскарад в Москве в 1731 году, в годовщину восстановления самодержавия, начался 8 февраля и затем тянулся целых десять дней. Но продолжительные по времени придворные торжества полны чинного этикета, и оргии петровского царствования отошли уже в область преданий. 2 января 1751 года "как знатные обоего пола персоны и иностранные господа министры, так и все знатное дворянство с фамилиями от 6 до 8-го часа имели приезд ко двору на маскарад в богатом маскарадном платье, и собирались в большой зале, где в осьмом часу началась музыка на двух оркестрах и продолжалась до семи часов пополуночи. Между тем убраны были столы кушаньем и конфектами для их императорских высочеств с знатными обоего пола персонами и иностранными господами министрами в особливом покое, а для прочих находившихся в том маскараде персон в прихожих парадных покоях на трех столах, на которых поставлено было великое множество пирамид с конфектами, также холодное и жаркое кушанье. В одной большой зале и в парадных покоях в паникадилах и крагштейнах горело свеч до 5000, а в маскараде было обоего полу до 1500 персон, которые все по желанию каждого разными водками и наилучшими виноградными винами, также кофеем, шоколадом, чаем, оршатом и лимонадом и прочими напитками довольствованы". Так описывался придворный бал в "Петербургских ведомостях" того времени. Увеселения прогрессируют быстрее других элементов общественной жизни. Звуки бальной музыки, волны света, заливающие залы, лица в масках, мелькающие в танцах пары - как все это далеко от церковного ритуала московского царского двора!

Новые формы светских отношений и новые увеселения легко прививались к русскому обществу, и эта сторона реформы стоила правительству наименьших усилий. С бородою и старинным платьем дворянство начала XVIII века рассталось без тяжелого чувства и довольно быстро, говоря словами Щербатова, "преобразовались россияне из бородатых в гладкие и из долгополых в короткополые". Правда, ассамблеи вводились принудительным путем, и зимой 1722 года, когда двор прибыл в Москву и в Преображенском назначена была ассамблея, пришлось пустить в ход угрозу, чтобы привлечь на нее московских дам и девиц. Может быть, принудительный характер этих собраний при Петре отражался и на том принужденном тоне, который царил на них и поражал иностранца. "Что мне не нравится в ассамблеях, - пишет Бергхольц, - так это, во-первых, то, что в комнате, где дамы и где танцуют, курят табак и играют в шашки, от чего бывает вонь и стукотня, вовсе неуместные при дамах и при музыке; во-вторых, то, что дамы всегда сидят отдельно от мужчин, так что с ними не только нельзя разговаривать, но не удается почти сказать и слова: когда не танцуют, все сидят, как немые, и только смотрят друг на друга". Принуждение к увеселениям этого рода распространялось даже на духовенство, и притом на черное. В декабре 1723 года вышел указ первоприсутствующего в Синоде об очереди ассамблей в московских монастырях. 29 декабря по этому указу состоялась ассамблея у архимандрита Донского монастыря, на которой были: президент Синода архиепископ Новгородский Феодосий Яновский, архиепископ Крутицкий Леонид, архимандриты других московских монастырей и высшие чиновники Синодальной конторы и Монастырского приказа из светских лиц. За Донским монастырем последовали ассамблеи в других. Съезжались в третьем часу пополудни; хозяевами не воспрещалось, как гласил указ первоприсутствующего, гостей "трактовать и обедом". Это новшество в духовной среде вызывало неудовольствие со стороны поборников строгих нравов. "Оставя церковные службы и монашеское преданное правило, - писал впоследствии митрополит Казанский Сильвестр в доносе на Феодосия, инициатора этих ассамблей, - уставил у себя самлеи с музыкою и тешился в карты и шахматы и в том ненасытно забавлялся. И бывшим в Москве архиереям также и в московских монастырях архимандритам сочиня вседневную роспись, велел самлеям быть с различными потехами". Но в светской среде такого неудовольствия не было. Ассамблея пришлась русскому обществу по вкусу, быстро распространялась, и выведенная в общество женщина, скоро освобождаясь от застенчивости, начинала чувствовать себя в нем хозяйкой. "Приятно было женскому полу, - повествует об этой перемене Щербатов, - бывшему почти до сего невольницами в домах своих, пользоваться всеми удовольствиями общества, украшать себя одеяниями и уборами, умножающими красоту лица их и оказующими их хороший стан; не малое ж им удовольствие учинило, что могли прежде видеть, с кем на век должны совокупиться, и что лица женихов их и мужей уже не покрыты колючими бородами". Это сближение полов не только смягчало нравы, но и порождало новые чувства и настроения, не известные до тех пор. "Страсть любовная, - продолжает тот же писатель, - до того почти в грубых нравах незнаемая, начала чувствительными сердцами овладевать, и первое утверждение сей перемены от действия чувств произошло!.. О, коль желание быть приятной действует над чувствиями жен!" Ассамблеи давали место для практики тех чувств, теория которых вычитывалась из какого-нибудь переводного французского романа под заглавием "Эпаминонд и Целериана", дававшего "понятие о любовной страсти со стороны весьма нежной и прямо романтической", как это испытал на себе Болотов. "Все, что хорошею жизнью зовется, - вспоминает он о елизаветинских временах, - тогда только что заводилось, равно как входил в народ тонкий вкус во всем. Самая нежная любовь, толико подкрепляемая нежными и любовными в порядочных стихах сочиненными песенками, тогда получала первое только над молодыми людьми свое господствие". К половине века западные забавы проникают уже в деревню, в помещичьи усадьбы, и там происходят своего рода ассамблеи, тяжеловатые и грубоватые, как все в деревне, появляются карты и танцуют менуэты и контрдансы. В 1752 году юноша Болотов, возвращаясь из Петербурга к себе в родную тульскую деревню, заехал к зятю, псковскому помещику Неклюдову, женатому на его старшей сестре, и попал как раз на ее именины. Именины праздновались на славу. Был большой съезд окрестных помещиков и, конечно, с семействами. Приехал П.М. Сумороцкий, важный сосед в полковничьем чине, уважаемый всею округою, и привез с собою, по просьбе хозяина, свой домашний оркестр из нескольких дворовых скрипачей, которые в свободное от занятий искусством время помогали хозяйским лакеям прислуживать за столом. Приехал другой Сумороцкий, небогатый маленький и худенький человек с "претолстою и предородною" женою и с тремя из бесчисленного количества дочерей всех возрастов, из которых состояла его семья. Приехал помещик Брылкин "из простаков, любивший отменно курить табак и выпить иногда лишнюю рюмку", сильно надоевший своими расспросами Болотову. Приехали многие другие, имен которых не сохранила память автора воспоминаний. Обед, как и подобало торжественному случаю, тянулся несколько часов. После обеда общество предалось увеселениям. Молодежь занялась танцами, причем Болотов, щеголяя сшитым в Петербурге синим кафтаном с белыми разрезными обшлагами, должен был открыть менуэт, танцуя в первой паре с полковничьей дочерью. Дамы сели за карточные столы, забавляясь какою-то игрою в "памфел", мужчины продолжали беседу за рюмкой. Наконец, оживление, все возрастая, охватило всех; карты и разговоры были брошены, все пустилось в пляс. Элементы отечественной культуры взяли верх над европейской, и чинный западный менуэт уступил место русской, под песни дворовых девок и лакеев. Так продолжалось до ужина. Гости, разумеется, ночевали у радушного хозяина и стали разъезжаться только на другой день после обеда.

II
Отечественные основы

Некоторый небольшой запас идей, иностранная литература и языки, европейские формы жизни и обстановка, пожалуй, даже новые чувства - все эти блестки, появившиеся на русском дворянстве с XVIII века, золотили только верхи класса. В окутанные темнотой глубокие провинциальные его слои проникали от этого блеска лишь едва заметно мерцающие лучи. Эта темная масса в первой половине XVIII века живет всецело нетронутыми родными преданиями. Впрочем, если присмотреться внимательнее, не трудно заметить непрочность, а нередко и сомнительное качество той позолоты, которая украшала вершины. И здесь по большей части эта легко отделяемая мишура очень неполно прикрывала те же роднившие верхи с низами, одинаково им общие невзрачные черты. Различие сказывалось лишь во внешнем виде; основа здесь и там была одна и та же. Эта ее тождественность происходила от одинаковости того хозяйственного фундамента, на котором класс держался. Мы и должны теперь познакомиться с влиянием этой хозяйственной обстановки. Прогулка по нескольким дворянским усадьбам первой половины XVIII века будет для этой цели нелишней. Начнем с больших подмосковных вотчин.

Вот село Ясенево в Московском уезде, принадлежавшее Лопухиным и в 1718 году отписанное на государя. Опись, сделанная по поводу конфискации, позволяет нам составить себе представление о большой барской усадьбе в то время. В селе ветхая деревянная церковь об одной главе со старинного письма иконостасом. Двухэтажный барский дом, также деревянный, построен из соснового и елового лесу и крыт тесом на четыре ската. В нем, кроме сеней и чуланов, 7 комнат, или светлиц, из которых две в верхнем и пять в нижнем этаже. Стены в некоторых светлицах обтянуты выбеленным полотном; окна не везде стеклянные, есть и слюдяные. Меблировка состояла из обычных лавок по стенам, липовых и дубовых столов, шкапов, дюжины простых стульев и полдюжины витых, обитых кожею. Украшением стен служили иконы, но, кроме них, опись насчитала более 30 картин иностранного происхождения ("листы печатные фряжские"). При хоромах неизбежная мыльня. Барский двор, огороженный забором с воротами, затейливо украшенными точеными балясами, занимал пространство почти в десятину. Здесь помещался особый господский флигель из двух светлиц и целый ряд хозяйственных построек: поварня с двумя "приспешными" избами, изба приказчика, пивоварня с необходимой для пивоварения посудой и обстановкой, погреб и ледник с напогребицею, конюшня о 9 стойлах, изба для конюха, две житницы. К главному двору примыкали еще: скотный двор с сараями, хлевами и избами для скотников и для птиц и "остоженный" (сенной) двор с двумя амбарами. С двух сторон к забору усадьбы подходил громадный фруктовый сад, расположенный на трех с половиною десятинах, с прудами и деревянной шатровой беседкой. Опись насчитала в нем 1800 разного рода яблонь, многие сотни сливы и вишен. Заметен и некоторый эстетический вкус: в саду разбит был небольшой цветник, обсаженный с четырех сторон красною смородиной.

Вот другая подмосковная также большого барина кн. Д.М. Голицына, известного верховника, как ее застала опись, произведенная в 1737 году также по случаю конфискации. Это село Богородское на юге Московского уезда на реке Пахре, ранее принадлежавшее князьям Одоевским. Мы совсем не найдем здесь той роскоши, которою, по словам Щербатова, стали блистать столичные дома. Небольшой старинный господский дом состоит всего из двух светлиц. В числе украшений упомянуты образа "черкасской" работы, может быть, вывезенные князем из Киева, где он был губернатором, а также семь картин в черных рамах, одна из которых изображала Полтавскую баталию, а на прочих были "литеры латинские", оставшиеся непонятными для подьячего, производившего опись. Деревенская усадьба еще не служит постоянным местом житья знатного барина, местом его оседлости. Деревня для него только источник ресурсов, питающих его обширную и населенную, во всем подобную деревенской, но уже богаче отделанную усадьбу в столице, где он живет постоянно.

Для более близкого знакомства с бытом провинциальных глубин класса посетим несколько провинциальных усадеб. Там обстановка еще проще. Псковские помещики, по воспоминаниям Болотова, в 50-х годах жили очень зажиточно. У его зятя Неклюдова в его благоустроенном имении был хорошо отделанный дом с оштукатуренными и расписанными масляными красками стенами, что, очевидно, было редкостью и обращало на себя внимание. Дом разделялся, как и вообще принято было тогда у псковских помещиков, на две половины: жилую, которую постоянно занимали хозяева, и парадную для приема гостей. Более скромна усадьба самого автора воспоминаний. Тульское дворянство заметно измельчало, в особенности благодаря семейным разделам. У крупных собственников есть вотчины, включающие в себя каждая село с несколькими деревнями. Но большею частью селение раздроблено между несколькими владельцами, так что на долю каждого приходится по два, по три крестьянских двора. Деревня Дворяниново на речке Скниге, состоявшая всего из 16 крестьянских дворов, принадлежала четырем помещикам, из них трем Болотовым и в числе этих последних автору воспоминаний, Андрею Тимофеевичу. Три барских усадьбы расположены были тут же при деревне и находились неподалеку одна от другой, саженях в 30 - 40. В усадьбе Андрея Тимофеевича возле пруда, примыкая к фруктовому саду с конопляником, окруженный кое-какими хозяйственными постройками, стоял барский дом. Надо отогнать обычное представление, возникающее у нас при этих последних словах. Ветхий дом этот был очень невелик и крайне невзрачного вида; одноэтажный, без фундамента, простояв, может быть, полстолетия, он как будто врос в землю и неприветливо глядел своими крохотными оконцами со ставнями. Неуютно было и внутри его. Он заключал в себе только три комнаты, но из этих трех одна большая зала была необитаема, потому что была холодной и не отапливалась. Она была скудно омеблирована. Вдоль тесовых стен, сильно почерневших от времени, тянулись скамьи, а в переднем углу, украшенном множеством таких же почерневших икон, стоял стол, покрытый ковром. Две другие небольшие комнаты были жилыми. В светлой угольной громадная выложенная разноцветными изразцами печь распространяла тепло. На стенах такое же множество икон, и в переднем углу висел киот с мощами, перед которыми теплилась неугасимая лампада. В этой комнате стояли несколько стульев, комод и кровать. Здесь, почти не выходя из нее, жила, овдовев, мать Болотова. Третья сообщавшаяся с сенями совсем уже маленькая комната служила в одно и то же время детской, девичьей и лакейской. От всего в этом дворянском доме веяло стариной XVII века, и только тетрадь геометрических чертежей, появившаяся вместе с молодым хозяином, была новостью среди этой старинной обстановки. Записки майора Данилова сохранили нам описание усадьбы одного из его родственников, двоюродного деда, М.О. Данилова, человека довольно состоятельного: "Усадьба, где он жил, в селе Харине, - пишет майор, - преизрядная была: два сада, пруд и кругом всей усадьбы рощи. Церковь в селе деревянная. Хоромы у него были высокие на омшаниках, и снизу в верхние сени была со двора предлинная лестница; оную лестницу покрывал ветвями своими превеликий, стоящий близь крыльца, широкий и густой вяз. Все его высокие и обширные с виду хоромы состояли из двух жилых горниц, через сени стоящих; в одной горнице он жил зимою, а в другой летом". Дом другого Данилова, брата предыдущего, в том же селе Харине был еще того меньше; он состоял также из двух горниц, но из них только одна была белая, т.е. жилая, а другая, черная, служила вместо кухни. Такого же вида помещичий дом в отдаленной вотчине кн. Д.М. Голицына, в селе Знаменском Нижегородского уезда, отписанном в 1737 году. В нем две чистые горницы, каждая по 5 окон, разделенные между собою сенями: одна на жилом подклети, другая на омшанике. Окна в обеих слюдяные, ветхие. К чистым горницам примыкала еще одна черная. Дом покрыт дранью, и вокруг него обычные хозяйственные постройки: погреб, две конюшни, амбар, сарай, баня с предбанником, а также "земская изба" - очевидно, контора имения. Таковы же усадьбы в других его вотчинах в Бежецком и Галицком уездах: те же две-три горницы на подклети и на омшанике, те же сени между ними. Это, очевидно, общий тип помещичьего дома того времени.

В таких тесных и невзрачных, разбросанных в провинциальной глуши гнездах и ютилось провинциальное дворянство в первой половине XVIII века. Впрочем, в эту эпоху эти гнезда были довольно пусты: их население оттягивалось оттуда службой. "Околоток наш, - говорит Болотов, вспоминая свои детские годы, - был тогда так пуст, что никого из хороших и богатых соседей в близости к нам не было". В особенности пустынны были дворянские усадьбы в долгое царствование Петра. Городовой дворянин XVI - XVII веков проводил дома, по крайней мере, свободное время между походами. С возникновением постоянной армии, которая была занята непрерывною и тяжелою войною, такие поголовные роспуски служилых людей прекратилась; они заменены были увольнениями отдельных лиц в кратковременные отпуски. Петровскому дворянину надолго приходилось расставаться с родными полями и рощами, среди которых протекало его детство и о которых он мог хранить только смутное представление к тому времени когда, устарев и одряхлев, он получал отставку. В 1727 году некий бригадир Кропотов доносил Сенату, что в своем поместье он не бывал с 1700 года, т.е. целые 27 лет. Только после Петра служебное бремя дворянина постепенно слабеет. Его военная служба становится все менее нужной, так как рядовой контингент постоянной регулярной армии пополняется посредством рекрутских наборов из податных сословий, и дворянство нужно в ней только для занятия офицерских мест. В то же время введение подушной подати создало для дворянина новую обязанность, которая на первый план выдвинула его землевладельческое значение. Он стал ответственным перед правительством сборщиком подушной подати с своих крестьян. Эта новая финансовая обязанность, перевешивая военную, требовала присутствия дворянина в деревне, и после Петра мы видим целый ряд мер к облегчению и сокращению срока дворянской службы, которые содействовали приливу дворянства в родные углы. При Екатерине I значительное число офицеров и солдат из дворян получили продолжительные отпуски для наблюдения за домашней экономией. При Анне, по закону 1736 года, один сын из дворянской семьи получал свободу от военной службы для занятий сельским хозяйством. Тогда же служба ограничена была сроком в 25 лет, который, при укоренившемся среди дворян обычае записывать детей на службу еще в младенческие годы, для многих наступал очень рано.

Начался отлив дворянства в провинцию. Но настоящим оживлением провинция обязана более поздним мерам: закону о дворянской вольности 1762 года, который наполнил провинцию дворянством, и законам 1775 и 1785 годов, которые организовали это провинциальное дворянство в дворянские общества и привлекли эти общества к участию в местной администрации. Эта пустота провинции в первой половине века, невозможность видеться с людьми своего круга, жить общественными интересами не прошли бесследно для помещичьей психологии. Они убивали в характерах общительность и действовали в противоположность службе, развивавшей в дворянском кругу товарищеские чувства и отношения. Одинокие и редкие обитатели усадеб, свободные от службы, дичали, и наряду с чертами радушия и гостеприимства, свойственными вообще славянской натуре и широко распространенными в русском дворянстве XVIII века, складывался также особый тип угрюмого и нелюдимого помещика, замкнувшегося в своей усадьбе, никуда не выезжавшего и никого к себе не принимавшего, погруженного исключительно в мелкие интересы и дрязги своего крепостного люда и заботы о борзых и гончих сворах. Выезжать было некуда, принимать было некого, так как соседей не было на далекое расстояние, и одиночество входило в привычку. Мать Болотова "препровождала", по его словам, "в деревне жизнь совсем почти уединенную. Никто почти из лучшеньких соседей к ней и она ни к кому не езжала". Его дядя, человек скупой и завистливый, "любил отменно жить в уединении". В этом же уединении проводил дни дед другого автора мемуаров, майора Данилова, в усадьбе которого мы побывали. "Он никуда не езжал по гостям, - пишет о нем Данилов, хорошо его помнивший в детстве, - да я и не слыхивал, чтоб и к нему кто из соседей равные ему дворяне езжали". Эти черты характера, порожденные условиями окружающей обстановки, в какой приходилось жить дворянину, окажутся настолько прочными, что не поддадутся воспитательному действию провинциальных общественных учреждений Екатерины, и, передаваясь по наследству к потомкам, создадут Плюшкина первой половины XIX века. Угрюмые и нелюдимые Болотовы и Даниловы времен Анны и Елизаветы ему сродни: ведь это его деды и прадеды.

Безлюдная обстановка, окружавшая дворянское поместье извне, порождала среди дворянства отдельные нелюдимые характеры. Тот строй, с которым помещик встречался внутри имения, был еще обильнее психологическими последствиями, кладя отпечаток не только на отдельные особи, но и на весь класс в его целом. Основа этого строя - крепостное право, регулировавшее все его подробности. За полвека оно сделало значительные успехи, которым дали толчок некоторые нововведения Петра и которым благоприятствовало властное положение дворянства, занятое им с 1725 года. Рекрутские наборы вызывали бойкие торговые обороты с крепостными душами, создав спрос на покупных рекрут. Подушная подать втягивала в крепостное право прежде свободных людей, так как запись за помещика считалась лучшей гарантией исправности платежа, и стерла прежнюю разницу между двумя видами крепостной зависимости: крестьянином и холопом, так как тот и другой одинаково были обложены податью и оказались в одинаковой зависимости от помещика. Возложив на помещика ответственность за исправный платеж подушной, государство расширило его права над крепостными, отказываясь в его пользу от полиции и юстиции над населением имений. Крупная или средняя дворянская вотчина становится чем-то вроде небольшого государства, маленькой копией с большого оригинала. Недаром законодательство Петра называет крепостных помещика его "подданными", прибегая в этом случае к терминологии государственного права. В такой вотчине очень дифференцированный социальный строй. В самом барском доме много численный придворный штат прислуги; в отдельных дворах тут же на усадьбе помещаются деловые люди, заведующие отдельными статьями помещичьего хозяйства, а также все более разветвляющийся класс специалистов-ремесленников, удовлетворяющих разные потребности барского домашнего обихода. Далее класс дворовых, посаженных на пашню, так называемые задворные люди, после ревизии смешавшийся окончательно с крестьянами; наконец, село и раскинутые вокруг него деревни с крестьянским населением на оброке или на барщине. Все это население управляется сложною администрацией, во главе которой стоит приказчик или главный приказчик с бурмистрами, старостами и "выборными" и которая не чужда представительных учреждений в виде сельского схода, имеющего иногда для своих собраний особую избу на господском дворе. В большинстве случаев в вотчине действует обычное право, но с половины века появляются довольно разнообразные писанные уложения и уставы - конституции этих маленьких государств. Разумеется, высший закон в имении - воля барина, который не стесняется нарушать старинные обычаи и им же самим установленные конституции. Таковы порядки в крупных и средних вотчинах. Мелкопоместные владельцы, насколько и в чем могут, подражают крупным.

Отношения к соседям возбуждали в этих государствах вопросы внешней политики. Отношения эти часто не были гладки, в особенности благодаря отсутствию правильно установленного межевания, - постоянно возникали споры с обращением к суду, и каждая крупная усадьба непременно обладает своим "приказным человеком", адвокатом из крепостных, долговременною практикою и в хождении по делам приобретавшим юридическую опытность и знание законов, в котором мог поспорить с подьячими. Иногда на юридическом поприще выступал и сам помещик, входивший во вкус в судебных делах, доставлявших ему умственную работу за неимением никакой другой. Князь Щербатов вспоминает одного из своих недальних предков, который "хаживал" в суд не только по своим делам, но вел также по поручению и чужие тяжбы. Процессы тянулись бесконечно и представляли наряду с борзой и гончей охотой наиболее интересную тему для разговоров сельского дворянства, помогавшую заполнять пустоту и скуку уединенной жизни. Сутяжничество делалось в иных случаях страстью, и появлялись большие охотники и охотницы судиться, к услугам которых появлялись и мудрые юрисконсульты, разжигавшие сутяжничество. В 1752 году императрица объявила Сенату, что она с крайним неудовольствием слышит о разорении и притеснении подданных от "ябедников". Указ привел и конкретный портрет такого ябедника. То был некий князь Никита Хованский, отставной лейб-гвардии прапорщик, религиозный и политический вольнодумец и неуживчивый человек: бросил жену, не ходил подряд 12 лет на исповедь, называл высокопоставленных особ дураками и злорадствовал по поводу пожара в московском дворце, остря, что императрицу преследуют стихии: из Петербурга ее гонит вода (наводнение), а из Москвы - огонь. Указ предписывал князю Никите юридические занятия бросить и никому по делам никаких советов и наставлений не давать под опасением конфискации движимого и недвижимого имущества, грозя таким же взысканием и его клиентам, которые явно или тайно стали бы обращаться к нему за советом. За свой атеизм и резкий язык не по времени остроумный адвокат поплатился плетьми и ссылкой сначала в монастырь на покаяние, а затем в свои деревни.

Но при всей любви к процессам в дворянской среде более стремительным и горячим натурам не хватало терпения выжидать окончания тяжб, и они, по призванию военные люди, предпочитали решать возникавшие недоразумения открытым боем. Таким образом соседние государства-вотчины вступали в военные действия друг против друга, и происходили частные войны совершенно в средневековом духе. Вот примеры. В 1742 году богатый вяземский помещик Грибоедов во главе отряда дворовых с рогатинами и дубьем напал ночью на усадьбу помещицы Бехтеевой, помещицу выгнал и сам поселился в завоеванной усадьбе. В 1754 году трое орловских помещиков, братья Львовы, все люди с чинами: советник, асессор и корнет, - предприняли поход на своего соседа, поручика Сафонова. С подмогою родственников Львовы собрали армию из крестьян и дворовых людей числом в 600 человек. Выступление было торжественно. Два священника отслужили молебствие с водосвятием, и все приложились к образу; затем помещики произнесли напутственные речи к войску, ободряя его и побуждая "иметь неуступную драку" и не выдавать друг друга. Лучшим крестьянам для большого подъема воинственного духа было поднесено по чарке водки, и войско двинулось в путь. Помещики и приказчики ехали верхами, крестьяне следовали в пешем строю. Приблизившись осторожно к крестьянам врага, занятым на сенокосе, и захватив их врасплох, Львовы ударили на них из лесу. Произошла кровопролитная свалка. 11 человек было убито, 45 тяжело ранено, 2 пропало без вести. В том же году подмосковная вотчина генеральши Стрешневой, село Соколово - в войне с подмосковной вотчиной кн. Голицына, с селом Яковлевским. Крепостные первой в количестве 70 человек, вооружившись ружьями, дубьем и палашами, под предводительством старосты и одного из дворовых напали на яковлевских крестьян и, захватив в плен 12 человек, привезли их в Соколово и посадили в погреба. В этот век женских царствований даже дамы, жены и дочери служилых людей, проявляли воинственные наклонности и обнаруживали стратегические таланты. В 1755 году пошехонская помещица Побединская во главе своих крепостных сразилась с двумя соседями, помещиками Фрязиным и Леонтьевым, которые, заключив, очевидно, между собою союз, напали на ее людей. Битва кончилась поражением и даже смертью обоих союзников. В иных усадьбах из дворовых людей формировались вооруженные, обмундированные и обученные военному делу отряды для защиты от частых тогда нападений на усадьбы разбойничьих шаек. Эти отряды пускались в дело и в междоусобных войнах.

Построенная на крепостном праве, проникавшем весь ее внутренний склад и отражавшемся и на внешних отношениях, вотчина служила обстановкой, в которой получал дворянин свое первоначальное воспитание. Плохая это была педагогическая обстановка, и крепостное право сыграло печальную роль не для одной только крестьянской психологии. Крепостное отношение между субъектом права - помещиком - и его объектом - крепостным человеком - юридически было очень изменчиво: чуть не каждое пятилетие появлялись все новые и новые законы, менявшие сущность этого отношения, которое поэтому так трудно уловимо для юридического определения. Но нравственное влияние крепостного права было явлением очень постоянным и очень определенным. Своею юридическою тяжестью это право падало на объект, но нравственно оно одинаково портило обоих - и объект, и субъект. Оно положило на долго бывшего безвольным орудием в чужих руках крестьянина печать, не совсем стершуюся с него, может быть, и до сей поры. Оно принизило его личность и заставило его бросать вокруг недоверчивый и боязливый взгляд исподлобья. Оно убивало его энергию в труде и, может быть, в значительной мере оно же вносило унылые ноты в песню, сопровождающую часы досуга. Но столь же пагубно крепостное право подействовало и на помещика.

Во-первых, оно портило его характер тем, что не ставило его воле никаких сдержек. Воля, которая была законом для стольких других, привыкла забывать границы, становясь необузданным произволом. Она практиковалась над бесправными крепостными и потом проявлялась над бессильными свободными. В усадьбе крупного барина состоит помимо дворовой челяди особый штат приживальщиков из дальней и бедной родни или из мелких соседей, служащих мишенями барского остроумия или орудиями барских потех, которые принимают грубый характер и тотчас же переходят в насилие. Устами своего депутата в екатерининской комиссии однодворцы Тамбовской провинции горько жаловались на постоянные обиды, которые приходится им, мелким людям, нести от соседей дворян. Депутат горячо восстал против отмены телесного наказания для дворян. Без этих наказаний, говорил он, "благородным от насилия воздержать себя по оказуемой им вольности впредь невозможно. Но, почтеннейшее собрание, - продолжал депутат, - о других губерниях не отваживаюсь, а что ж о Воронежской и Белгородской, смело уверяю: где б какое жительство осталось без притеснения и обид от благородного дворянства спокойно? Подлинно нет ни одного, что и в представлениях от общества доказывается".

Во-вторых, крепостное право было губительно для дворянина тем, что, давая ему в обильном количестве даровой труд, оно отучало его волю от энергии и постоянства. Оно доставляло ему вредный досуг для праздного ума, который нечем было занять и который искал занятия во всем, в чем угодно, только не в том, чем ему следовало быть занятым. На службе дворянин становился все менее нужен, а сельское хозяйство, построенное на крепостных началах, его интересовало только результатом, т.е. количеством дохода, а не процессом, т.е. средствами его добывания, потому что несвободный труд делал этот процесс до утомительности однообразным, неподатливым ни к какому движению и неспособным ни на какие перемены и усовершенствования. Положение, в какое попадал дворянин, освобождаясь от службы и не принимая активного участия в сельском хозяйстве, понижало его энергию и отучало его от всякой серьезной работы. Вот почему помещичий класс вышел еще менее работоспособным, чем крепостное крестьянство. Правда, не занятый обязательною работой свободный дворянский ум сверкал иногда удивительно яркими искрами, но отсутствие выдержки и постоянства в труде мешало этим редким искрам собираться в пламя, дающее постоянный, ровный, полезный и производительный свет. Дворянин никогда ни в чем не был цеховым работником, выступая иногда блестящим дилетантом. Эта психология получит роковое значение для сословия, когда изменившиеся обстоятельства потребуют от каждого упорного и тяжелого труда среди обостренной экономической борьбы. Оно в этой борьбе выступит наименее приспособленным.

Крепостное право простирало свое влияние и за пределы помещичьего класса, будучи, очевидно, центральным узлом, определявшим весь склад частной, общественной и даже государственной жизни. Привычки и отношения, вырабатывавшиеся в основной хозяйственной ячейке, какою была крепостная вотчина, отображались и на всем государственном и общественном строе, и хозяйственная основа определяла в этом случае формы высших этажей общежития, его юридический облик и его духовное содержание. В самом деле, между первоначальною хозяйственной ячейкой и обширным государственным организмом можно заметить полное соответствие. Если крепостная вотчина была маленьким государством, то и государство, с своей стороны, очень напоминало большую крепостную вотчину. Больших трудов и усилий стоило Петру Великому отучать своих современников от такого взгляда на государство и проводить новые политические идеи, по которым государь должен был являться не хозяином-вотчинником, а первым слугою общественного союза, преследующего цели общего блага. Однако действительность жизни оказывалась сильнее новых идей, которыми она была прикрыта и повсюду через них заметно сквозила. Социальный строй государства весь сверху до низу носил печать крепостного права, так как все общественные классы были закрепощены. В учреждениях, несмотря на полное их преобразование, оставалось много вотчинной старины. Самый императорский двор времен Анны и Елизаветы, устроенный по западному образцу, поражавший блеском и великолепием даже иностранцев, служивший проводником европейского тона в русское общество, был все-таки в сущности обширною помещичьей усадьбой. Обе названные императрицы были типичными русскими помещицами-крепостницами XVIII века. Одна не могла заснуть без того, чтобы не выслушать на сон грядущий какого-нибудь страшного рассказа про разбойников, и для этих повествований имелся особый штат особенно болтливых женщин, мастериц сочинять и рассказывать разные истории; другая приводила в отчаяние своего повара-иностранца открытым предпочтением к щам и буженине, кулебякам и гречневой каше перед всеми иностранными блюдами. Свободное от придворных церемоний и государственных дел время Анна, надев просторный домашний капот и повязав голову платком, любила проводить в своей спальне среди шутов и приживалок. Фрейлины ее двора, как простые сенные девушки в каждом барском доме, сидели за работой в соседней со спальней комнате. Соскучившись, Анна отворяла к ним дверь и говорила: "Ну, девки, пойте!" И они пели до тех пор, пока государыня не кричала: "Довольно!" Провинившихся в чем-нибудь и вызвавших ее неудовольствие фрейлин она посылала стирать белье на прачечном дворе, т.е. расправлялась с ними так же, как поступали в барской усадьбе с дворовыми девками. Частная обстановка государя все еще мало различалась при дворе от государственных учреждений. Иностранцу, повару Елизаветы, Фуксу был пожалован высокий чин бригадира, а русский поверенный в делах в Париже, ведя переговоры с французским правительством, в то же время был обязан выбирать и закупать шелковые чулки нового фасона для государыни и отыскивать повара на службу к Разумовскому.

В этой громадной вотчине, с такою обширною и богато устроенною барскою усадьбою в центре, дворянство занимало место, похожее на то, какое в частной вотчине занимал особый класс крепостных - "дворовые люди". Недаром до Петра дворянство и официально титуловалось "холопами" в своих обращениях к государю. Гораздо более глубоко, чем юридическая аналогия, было здесь нравственное сходство, и в отношениях дворянства к верховной власти было много навеянного крепостным правом. Не следует забывать, что дворянству, сравнительно с другими сословиями русского общества, пришлось испытать на себе двойное действие крепостного права. Другие сословия были только объектами этого права; дворянство подверглось его воздействию и в качестве объекта, и в качестве субъекта: как объект потому, что оно было закрепощено обязательной службой, будучи одним из крепостных сословий; как субъект потому, что оно было владельцем крепостных. И вот в отношения, возникавшие из крепостной зависимости первого рода, оно вносило много черт, заимствованных из отношений второго рода. Свои крепостные отношения дворянство невольно строило по образцу отношений к нему его собственных крепостных. Произвол, направленный книзу, удивительно как-то умеет сочетаться в одной и той же душе с раболепием по направлению кверху, так что нет более раболепного существа, чем деспот, и более деспотического, чем раб.

Слишком часто это слово "раб" фигурирует в первой половине XVIII века в официальных выражениях отношений дворянства к верховной власти, появляясь на место только что изгнанного Петром слова "холоп" и показывая, как живучи фактические отношения вопреки закону. Вы его встретите и в судебном приговоре, и на языке законодателя, дипломата и военного человека. В 1727 году известный петровский генерал-полицеймейстер Девьер был присужден к кнуту и ссылке за то, между прочим, что не отдавал "рабского респекта" одной из царевен - Анне Петровне, позволял себе сидеть в ее присутствии. В приговоре против одного из видных верховников, князя В.Л. Долгорукого, говорилось, что он ссылается в дальние деревни "за многие его к нам самой и к государству нашему бессовестные противные поступки и что он, не боясь Бога и страшного Его суда и пренебрегая должность честного и верного раба, дерзнул" и т.д. В 1740 году был издан указ о дворянской службе, в котором объявлялось, что предыдущий указ 1736 года о 25-летнем сроке этой службы касается лишь тех дворян, "которые в продолжение 25 лет служили верно и порядочно, как верным рабам и честным сынам отечества надлежит, а не таких, которые всякими способами от прямой службы отбывали и время втуне проводить искали". В депеше из Вены русский посланник при австрийском дворе, Ланчинский, писал: "Рабски рассуждая, что в последнем указе явно и повторительно предписано мне выехать... не мог обратить внимания на их (австрийских министров) внушения: не мое рабское дело в то вступаться, чего рассмотрение ваше величество сами себе предоставить изволили". В 1749 году канцлер Бестужев подал императрице доклад по поводу столкновения его с воспитателем графа Кирилла Разумовского Тепловым и в этом докладе коснулся происшествия на прощальном обеде, данном английским послом лордом Гиндфордом. Лорд, налив всем "покалы", произнес тост за здоровье государыни, при чем пожелал, "чтоб благополучное ее императорского величества государствование более лет продолжалось, нежели в том покале капель; то и все оный пили, а один только (церемониймейстер) Веселовский полон пить не хотел, но ложки с полторы и то с водою токмо налил, и в том упрямо перед всеми стоял, хотя канцлер из ревности к ее величеству и из стыда пред послами ему по-русски и говорил, что он должен сие здравие полным покалом пить, как верный раб, так и потому, что ему от ее императорского величества много милости показано пожалованием его из малого чина в столь знатный". Фельдмаршал С.Ф. Апраксин в донесении о Гросс-Егерсдорфской битве, указав подвиги отдельных генералов, делал такое заключение: "Словом сказать, все вашего императорского величества подданные во вверенной мне армии при сем сражении всякий по своему званию так себя вели, как рабская должность природной их государыне требовала". Число таких выписок можно было бы умножить до бесконечности.

В появлении этого термина "раб" на месте прежнего "холоп" нельзя не видеть даже некоторого проигрыша для дворянства: в слове "холоп" как-то более указания на служебное отношение, тогда как в слове "раб" более указания на бесправность по отношению к господину. Впрочем, само же законодательство Петра, изгонявшее первый термин, косвенным образом уполномочивало к употреблению второго. Допуская опасные синонимы, оно к явлению частного права, к крепостным людям, прилагало термин государственного права, называя их помещичьими подданными. Неудивительно, что и, наоборот, отношения государственного права стали при смешении понятий облекаться терминами частного. Если рабы назывались подданными, то и подданные именовались рабами. И эти выражения не были пустою словесною формой; они вполне соответствовали действительности. Трудно себе представить более гордого и властного вельможу, чем знаменитый Волынский; на губернаторской должности он был неограниченным сатрапом. А прочтите в его оправдательной докладной записке рассказ о том, как его бил Петр Великий - это совсем тон дворового человека, униженно повествующего о барине. "Его величество, - пишет Волынский, - скоро с адмиральского судна на свое изволил придтить; хотя тогда и ночь была, однако ж изволил прислать по меня и тут гневаяся бить тростию... Но хотя ж и претерпел я, однако ж не так, как мне, рабу, надлежало терпеть от своего государя; но изволил наказать меня, как милостивый отец сына, своею ручкою..." В числе наказаний на барских дворах практиковалась, между прочим, ссылка с барских глаз, где виновный занимал какую-либо видную должность, в дальние деревни; та же ссылка в дальние деревни постигала и придворных вельмож. Дворовый не имел своего имущества, все его добро принадлежало барину; а что было менее гарантировано и прочно в XVIII веке, чем дворянское имущество, движимое и недвижимое, которое могло ежеминутно подвергнуться конфискации?

Неприглядный характер своих отношений к верховной власти дворянство иногда само ясно сознавало и в удобную минуту высказывалось о них втихомолку с горькою откровенностью. В 1730 году по рукам собравшихся в Москве дворян, горячо обсуждавших вопрос о перемене государственного устройства, ходила анонимная записка, в которой выражалось опасение, как бы с установлением власти Верховного тайного совета вместо одного монарха не сделалось их десять. "Тогда мы, шляхетство, - говорилось в записке, - совсем пропадем и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать ". Но, сознавая неприглядность отношений, дворянство не умело их перестроить. Наиболее развитая и вызывающая по знатности, служебному положению и имуществу его часть в том же 1730 году сделала попытку занять более самостоятельное и почетное положение, обеспечив его участием дворянского представительства в виде особой дворянской палаты депутатов в высшем государственном управлении; но эта попытка разбилась о сопротивление подавлявшей числом и громким криком дворянской демократии, предпочитавшей материальные, имущественные и служебные льготы из рук верховной власти политической самостоятельности и почету. Чувство личной чести, присущее любой западной аристократии, было как-то мало понятно русскому дворянину XVII и первой половины XVIII века. В верхах этого класса было сильно развито чувство родовой чести, которое выражалось в местничестве и в силу которого дворянин, не видевший ничего унизительного в назывании себя холопом, в подписи уменьшительным именем, в телесном наказании, чувствовал унизительным для себя занимать место за столом рядом с таким же дворянином, которого он считал, однако, для этого соседства недостаточно знатным. Но к чувству личной чести должны были приучать дворянство уже сами монархи. Петр вывел из употребления уменьшительные имена. Екатерина объявила дворянству, что дворянство есть не специальный род повинности, а titre d’honneur, т.е. почетное наименование, являющееся результатом заслуг государству. Это не было новостью разве для одного только князя Щербатова; для большинства же вчерашних крепостных эти слова императрицы были каким-то светом откровения, и они ссылались на них кстати и некстати. Но в то время как такие понятия внушались с высоты трона, в числе помещиков, съезжавшихся по уездам на выборы депутатов в комиссию об уложении, некоторые под наказами депутатам, по-видимому, не без гордости подписались с чином придворного "лакея", и не им, конечно, было думать о самостоятельном и почетном положении. Так отплачивало дворянству крепостное право за те выгоды, которые ему этим правом давались. Оно портило характеры лиц и было причиной унизительного положения класса. Оно представляло из себя старую домашнюю основу, с которой новым западным идеям пришлось вступить в продолжительную и упорную борьбу. Эта борьба началась уже во второй половине XVIII века.

Михаил Михайлович Богословский (1867-1929) - российский историк. Академик Российской академии наук (1921; член-корреспондент с 1920).