Сама концепция политической культуры сформировалась в недрах западной политической науки (впрочем, как и весь терминологический понятийный аппарат ПК), изначально ориентированной исключительно на политическую практику. По сей день политическая культура остается концепцией, отражающей в основном реалии западного общества, причем на определенной стадии его развития. Ввиду этого политологи достаточно редко обращаются к изучению докапиталистических обществ, в то время как для этнологов предметом исследования являются именно традиционные культуры.

По мнению специалиста в области политической антропологии Л.Е. Куббеля, основным отличием точки зрения политологов от этнологического подхода является рассмотрение первыми политической культуры как явления, принадлежащего “к политической системе, а не к культуре общества в целом как самостоятельной сфере исследования”, в то время как в рамках интересующей нас темы “более перспективным оказывается иной аспект проблемы: исследование политической культуры в качестве составной части культуры” конкретного этноса.

В этом случае ПК оказывается структурным элементом соционормативной подсистемы культуры, занимающимся рассмотрением представлений о власти у конкретного этноса и складывающихся в соответствии с ними отношений властвования и политических институтов (учитывая иной вариант названия данной подсистемы - социоинститутная).

Подобно тому, как культуру любого конкретного этноса можно представить как результат взаимодействия элитарной и народной культур, так же и в сфере самой ПК вполне закономерно выделение по тому же принципу двух политических субкультур. При этом все структурные элементы политической культуры, тенденции их трансформации будут зависеть от соотношения традиций, присущих каждой из данных субкультур. В частности, для Западной Черкесии это явление выразилось в образовании и существовании до конца Кавказской войны двух обществ (т.н. “аристократического” и “демократического”), грань между которыми пролегла именно по степени преобладания элитарных или народных политических традиций.

Яркой иллюстрацией и результатом подобных процессов являлся, в частности, комплекс представлений о лидерстве, занимавший важнейшее место в структуре ПК западных адыгов.

Всемерная военизация образа жизни обусловила то исключительно высокое место, которое в сознании всех адыгов (независимо от происхождения) занимал образ воина, защитника родной земли, наездника. Этот стереотип, закрепившийся в условиях отчуждения у общины военных функций и сосредоточения их в руках адыгского рыцарства (начиная от защиты полевого стана пахарей вплоть до организации дальних походов) привел к тому, что в диалоге элитарной культуры военного сословия и народной (массовой) культуры последняя все чаще выступала как реципиент.

Э.Х. Панеш констатирует: “Несмотря на социальную иерархию со всеми вытекающими отсюда последствиями, социальной неравноправностью, зависимостью и соподчиненностью, феодальная культура была в адыгском обществе доминирующей идеей, а рыцарский кодекс (оркъ хабзэ - М.Г.) со временем превратился в народную традицию”, тем самым оформив комплекс представлений об идеальном лидере, куда вошли: высокое социальное происхождение, личная храбрость, репутация опытного и удачливого воина, щедрость, политическая мудрость (качества, характерные для любой феодальной культуры), а также и ораторское искусство, высоко ценившееся всеми адыгами. Обязательным условием для лидера являлось и соблюдение им норм обычного права, гарантом которых он (особенно, в представлениях простолюдинов) должен был являться - достаточно вспомнить, что именно игнорирование шапсугскими дворянами Шеретлуковыми обычая покровительства явилось непосредственным поводом к социальным сдвигам в Западной Черкесии в конце XVIII в.

Возрастной показатель был вторичен по сравнению с личностным и сословным критериями и принимался во внимание при прочих равных показателях (например, при избрании “старшего князя”).

Право аристократии на политическое господство не только освящалось многовековой традицией существования сословного строя, но и поддерживалось разветвленной системой идеологических представлений. Легитимность княжеской власти прежде всего обеспечивалась политическим мифом об иноэтничном, а следовательно, изначально более высоком происхождении элиты по сравнению с основной массой населения. Согласно генеалогическим преданиям, практически все адыгские княжеские династии возводили себя к легендарному Иналу (судя по всему - реальному историческому лицу), предки которого были якобы выходцами из “Арабистана” или Египта. Аналогичными легендами оперировали и знатнейшие дворянские фамилии. Еще одним подтверждением инородности элиты были исключительно популярные среди аристократов имена с корнями “бэч”, “мырзэ”, “хьан” (в иранских и тюркских языках являвшиеся показателями высокого социального статуса) и “джэрый” (образованным от родовой фамилии крымских ханов Гиреев).

Князья, не относившиеся к “дому Инала”, также имели в своем политическом арсенале баснословные предания, соответствующие их статусу. Так, прародитель бжедугских князей - некий эпический герой-нарт был, по материалам Хан-Гирея, якобы “вскормлен орлом в его гнезде, подобно Ромулу”, а князья Кончукоко вели свою родословную от предка - медведя. Однако, невзирая на подобные впечатляющие генеалогии, и, несмотря на то, что бжедугские князья, возглавив миграцию своих соплеменников с побережья Черного моря на северные склоны Кавказского хребта, уже в силу этого имели неоспоримое право лидерства, они все же были вынуждены считаться с уже сложившейся в Закубанье социальной иерархией. Так, по историческим преданиям адыгов, зафиксированным Н. Каменевым, даже отвоевав у темиргоевских князей Болотоковых долину Псекупса, легитимными владетелями, равными другим князьям, бжедугские лидеры были признаны, только подчинив себе на правах вассала кабардинского дворянина Кошмезуко из числа “старожилов”.

Любопытно, что и высшее дворянство “демократических адыгов” в своих родословных легендах также стремилось связать свое происхождение с древнейшими фамилиями сподвижников Иналовичей: натухаевцы Шупако - с Кудинетовыми, шапсуги Абаты - с Тамбиевыми (по данным того же Н. Каменева).

Впоследствии, уже в годы Кавказской войны, генеалогии (реальные или подкоректированные) стали использоваться знатью адыгских субэтносов, номинально включенных в российскую систему управления, для получения политических дивидендов при контактировании с военным начальством. Так, адыгский политический деятель Хан-Гирей, находясь на российской службе, в 1830 г. безуспешно пытался доказать свои мнимые права на главенство среди бжедугов-хамышеевцев в силу якобы изначально более высокого статуса выходцев из Крыма (хануко) по сравнению с местными князьями.

Столь же важное значение в символике власти, наряду с генеалогическими преданиями, имели и старинные историко-героические песни, упоминание в которых тех или иных аристократических фамилий воспринималось большинством населения как неоспоримое доказательство древности их происхождения.

Авторитет лидера не являлся наследственным, а приобретался личными качествами, причем высокое происхождение еще не гарантировало соответствующего положения в обществе. Так, по мнению К.Ф. Сталя, ни один из адыгских султанов-хануко, занимавших особое место в сословной иерархии, “не получил нигде (кроме как личными качествами) влияния на судьбу общества, в котором он жил”. В то же время, уже достигнутый высокий общественный статус, постоянно не подтверждаемый убедительными примерами личных достоинств его обладателя, мог стремительно девальвироваться в глазах окружающих.

Ярким свидетельством относительной изменчивости представлений о лидерстве стали политические процессы 1790-х гг. Несмотря на давность демократических традиций у горных адыгов, с переменным успехом ведших борьбу с дворянством, к концу XVIII в. незнатные вожди у них обладали властью только на уровне родственной группы или соприсяжного братства, в то время как политическая власть была сосредоточена в руках дворянства.

Однако ввиду падения авторитета дворянства в качестве защитника народа и блюстителя закона (с ликвидацией крымской угрозы обратившего свои наезднические наклонности против соплеменников) и с приобретением вождями братств реального политического опыта и власти на уровне всей Шапсугии, произошел окончательный пересмотр всего комплекса политических представлений.

Отныне заявкой на политическое лидерство у горных адыгов являлись только личные заслуги потенциального предводителя, независимо от его социального происхождения. Дворянство постепенно вытесняется из сферы политического руководства, сохраняя за собой только главенство в военной области.

Дезавуирование власти высшего сословия, отправной точкой которого послужил “демократический переворот”, превратилось в устойчивую тенденцию, прослеживаемую в Западной Черкесии на протяжении всего периода войны. При этом в княжествах, в отличие от горных обществ, ведущим фактором становится не социальный, а религиозный - так, под воздействием исламской доктрины всеобщего равенства старшины свободного крестьянства дважды (в 1828 и 1856 гг.) на длительное время отстраняют от власти бжедугское дворянство. Наибы Шамиля окончательно подрывают авторитет дворянства, порою в качестве метода убеждения прибегая к прямому физическому насилию в отношении ранее неприкосновенной фигуры князя: так, “Хаджи-Магомет не одного князя стегнул плетью” (К.Ф. Сталь), а в 1850 г. по приговору Магомет-Амина был казнен махошевский князь Магометчерий Богорсоков. Одним из показателей утраты былого статуса высшей знатью явилось оформление матримониального союза княжеского рода Болотоковых с Магомет-Амином, по словам того же К.Ф. Сталя, воспринятое народом как явный мезальянс, “пример неслыханный неравного брака княжны с дагестанским пастухом”.

Становится очевидным, что традиционное идеологическое обоснование права на власть, к которому прибегала аристократия, идет вразрез с политическими реалиями периода войны. Так, генеалогические предания дворян “демократов”, повествовашие об иноэтничном, а стало быть, более высоком, по сравнению с основной массой населения, происхождении, уже не вызывают священного трепета, а наоборот, дают лишний повод к третированию “горсти пришельцев”. Бжедугские крестьяне откровенно потешаются над политическим мифом о воспитании прародителя их князей в гнезде орла. Постановления бжедугских же крестьян в 1828 и 1856 гг., что “всякий простолюдин (тльфекотль), убивший князя или дворянина, потеряет только свой заряд”, свидетельствуют о значительной десакрализации власти аристократии.

Другим важнейшим фактором явилась российская политика по отношению к знати. Фактор постоянного российского военного присутствия в регионе и переход князей в подданство России, лишали адыгскую знать в глазах их подданных статуса независимых правителей, обладающих политической, военной и судебной властью в полном объеме. Российская военная администрация не испытывает ни малейшего пиетета к некогда священной княжеской особе: представителей высшей аристократии захватывают в плен, подвергают аресту с целью оказания давления на их подвластных; из княжеских семей берут аманатов в качестве залога “покорности”; безо всякой компенсации, насильственно изымают находящихся под их патронатом армян и т. д.

Не спасали княжеский авторитет и военные столкновения с российскими войсками, в моменты которых на первый план выдвигались воинские таланты вождя, поскольку за конфронтацией следовало очередное замирение, подрывавшее статус политического лидера. Так, знаменитый политический деятель и военный предводитель князь Джамбулат Болотоков, в 1830 г. присягнув России, вызвал резкое недовольство абадзехов, еще недавно сражавшихся под его знаменами. Другой пример, приведенный К.Ф. Сталем - султан Каплан-Гирей, “который до 1845 года являлся главою всех волнений и глубоко был уважаем за Лабою”, тем не менее, “как только помирился, мгновенно потерял всякое влияние”.

Усиление позиций ислама сделало обязательным для лидера следование канонам новой веры и соблюдение ее обрядности (зачастую демонстративное и поверхностное). Среди политических деятелей всех уровней растет слой хаджи, а “ученость” (исламское образование) становится средством “возвыситься и управлять судьбою своего народа”, поскольку дает возможность обоснования и оправдания любых действий путем произвольного толкования Корана.

Ясное осознание адыгами необходимости поиска союзников в неравной войне с Россией предоставляло определенные политические дивиденды лицам, имевшим какие-либо дипломатические контакты с дружественными Черкесии державами, что порождало широкие возможности для разного рода политических спекуляций, действий авантюристов, самозваных посольств и османских чиновников с сомнительными полномочиями и т.д. Только внешней поддержкой османского правительства можно объяснить многолетний феномен лидерства Сефер-бея Зана, который, как отмечал Н. Карлгоф, “пользовался только влиянием, основанным на... убеждении народа, что он имел большую силу у правительств турецкого и западных европейских держав”. Характерно наблюдение Т. Лапинского, что после его совместных действий с Сефер-беем, абадзехи упрекали Магомет-Амина, что “он не имеет такого большого значения, как Сефер-паша, которому шлют пушки и солдат”. В итоге Магомет-Амину тоже приходится прибегать к легитимизации своей власти, обращаясь к Порте, принимая “пашей” и оглашая фирманы султана.

Возможно, что с этим же связан высокий авторитет адыгов, находившихся на военной службе в Османской империи. Так, Канамат-хаджи Тлаходуков, в свое время оказавший “большое отличие в неприязненных делах турок с греками” и в 1848 г. возвратившийся в Черкесию, долгие годы пользовался громкой славой и политическим влиянием.

Многообразие интересов, расколовшее адыгское общество, не позволило появиться у адыгов лидеру общенационального масштаба. Как отмечал К.Ф. Сталь, адыги не имели “между местными старшинами ни одного человека, которому бы подчинились безропотно все черкесы. ... Зато каждый эмиссар Шамиля, человек, чуждый внутренним раздорам и соперничеству князей между собою, может сделать общее восстание и увлечь за собою всех”. Именно нейтральное положение по отношению к враждующим группировкам и внешняя поддержка позволили возложить посредническую миссию, а затем и делегировать властные полномочия совершенно посторонним в Черкесии лицам - наибу Шамиля Магомет-Амину и натухайскому князю Сефер-бею Зану (уже давно воспринимавшемуся как чисто внешняя фигура, не имеющая опоры внутри страны), невзирая на то, что они далеко не всегда вписывались в традиционные представления о лидерах (в частности, лично не участвуя в сражениях). Осознание необходимости сильной власти с целью внутренней консолидации заставляло адыгов какое-то время мириться с деспотическими методами руководства Магомет-Амина, а также забыть и о его незнатном происхождении.

“Вакуум власти”, возникший после смерти Сефер-бея и отказа Магомет-Амина от борьбы, был настолько заметен, что даже при наличии таких крупных фигур, как Хаджи-Берзек и Карабатыр Зан, некие представители Великого Меджлиса предпринимают в начале 1863 г. попытку подвигнуть осевшего в Турции Магомет-Амина на повторное “пришествие” в Черкесию, обещая ему абсолютную власть.

“История последней борьбы и гибели храбрейшего народа осталась без собственных имен” - констатирует эту ситуацию генерал Р.А. Фадеев.

Малоисследованным аспектом адыгской традиционной политической культуры является ее ярко выраженная семиотичность. Все наиболее значимые явления в политической жизни адыгов сопровождались определенными, четко оговоренными, закрепленными в традиции формами ритуального поведения. К числу таких событий относились: заключение мира и объявление войны; разбирательство территориальных и проч. конфликтов и вообще любые судебные дела, в силу своей масштабности приобретавшие политический характер; обращение с просьбой о патронате и предоставление покровительства отдельным лицам или целым феодальным кланам; отдача ребенка аталыку на воспитание и его возвращение в родительский дом; заключение феодального договора с вассалами различных рангов и др.

Вопросы, имевшие широкий общественный резонанс и касавшиеся всего аула, сельской округи, удела или княжества, решались на заседаниях представительного органа определенного уровня, прочие - в кругу только причастных к делу лиц. Все подобные мероприятия различались по сценарию, характеру произносимых речей (политической лексике). Так, в некоторых ритуалах важны были не только словесные клише, но и жесты - например, при просьбе о покровительстве формула “мыр сшъхьэ, мыр сипаIо” (вот моя голова, вот моя шапка) сопровождалась снятием головного убора. Прием дворянина на службу сопровождался ритуалом, по смысловому значению аналогичному западноевропейскому возведению в рыцари. Широко использовалось привлечение посредников - свидетелей, поручителей, доверенных лиц. К числу непременных ритуальных действий относилась и присяга (тхьарыIо).

Исключительно высокая семиотичность адыгской ТПК воплощалась и в материальных знаках власти. К числу таковых относятся знамена и литавры, по различным источникам обнаруживаемые у “знатнейших воинов высшего класса” (термин Хан-Гирея). Существовали и почетные штандарты иноземных владетелей, прежде всего, османских султанов, жаловавшиеся адыгским князьям как знак особого расположения и символ признания покровительственных отношений.

Политические представления и стереотипы, господствовавшие в адыгском обществе, реализовывались через систему властных институтов и не могли не отразиться на процессе государственного строительства.

Западная Черкесия к началу рассматриваемого периода не представляла собой единого государственного организма, являясь совокупностью суверенных политических образований, объединенных общей этнической принадлежностью и единым самоназванием, по мере необходимости вступавших в союзнические отношения, причем степень их политической консолидации во многом определялась внутренними и (особенно!) внешнеполитическими условиями.

Наиболее ярким примером подобных отношений является нереализованный проект конфедеративного содружества, в начале XIX в. предложенный темиргоевским князем Безруком Болотоковым, который, по словам Хан-Гирея, “видя возрастающую у горских племен систему их усиления, - систему, пагубную для высшего класса, вознамерился соединить все княжеские владения... в одно целое для защищения своих земель и прав противу внешних врагов... В то же время по его плану внутреннее управление каждого владения должно было оставаться на прежних основаниях”.

Однако даже в отсутствие подобных “межгосударственных” контактов большое значение имели “частные связи” (матримониальные отношения, аталычество, патронат), в условиях Черкесии приобретавшие политический характер.

В княжествах, являвшихся, по определению В.Х. Кажарова, сословно-представительными монархиями, вплоть до конца XVIII в. законодательная власть находилась в руках двухпалатного (княжеско-дворянского) парламента (хасэ), а исполнительной властью располагал старший князь. Так, по свидетельству Хан-Гирея, на просьбу шапсугских дворян о покровительстве “старший князь хамышейский, к которому депутаты обратились, как к главе, отвечал, что князья и дворяне соберутся, переговорят между собою, обсудят их просьбу и тогда уже дадут им ответ... Князья и дворяне съехались и начали рассуждать”. Как видим, здесь старший князь Батчерий Хаджимуков воспользовался своим правом на созыв хасы, а принятое на ней решение об оказании помощи Шеретлуковым стал осуществлять, опираясь на свои права феодального владетеля (и, кстати, погиб на поле битвы, лично участвуя в сражении, согласно тогдашним представлениям о лидерстве). Судебная власть на уровне всего княжества осуществлялась дворянским судом присяжных (тхьарыIо-хасэ).

В свою очередь, общества горных адыгов (шапсугов, натухайцев и абадзехов) во второй половине XVIII в. являлись сословно-представительными республиками. Дворянство, сосредоточив в своих руках судебные полномочия, в сфере законодательства разделяло власть с тфокотлями в двухпалатном парламенте-хасэ. В условиях социального противостояния и при политическом доминировании высшего сословия во всех территориальных структурах власти, начиная от дворянской вотчины, крестьянство сделало ставку на усиление родственных объединений - соприсяжных братств (куда путем искусственного родства включались беглецы с равнины), обладавших внутренней автономией и властью, не пересекавшейся с официальными политическими структурами. Достаточно длительное сосуществование последних в итоге нашло свое оформление в параллельных структурах власти, когда, по данным Л.Я. Люлье, стали созывать аристократическое и демократическое собрания, оспаривавшие власть друг у друга.

Политический кризис завершился созданием в Шапсугии (а позже - в Натухае и Абадзехии) органов власти по типу демократической республики, выражавших интересы боìльшей части населения.

Исследования В.Х. Кажарова демонстрируют, что верховным органом страны (Хасэшхо) в этот период становится всесословный однопалатный парламент, созывавшийся по мере необходимости и выполнявший в зависимости от ситуации законодательные, распорядительные, судебные (в форме “судебного конгресса”), административные и военно-оборонительные функции. Представительными органами власти на местах стали тхарко-хас, располагавшие очень широкими полномочиями и действовавшие на уровне соприсяжного братства (как и прежде), а также “прихода” и “округа” (что являлось безусловной новацией), причем, по мнению В.Х. Кажарова, на первый план в качестве основы представительной системы постепенно выдвигаются не родственные, а территориальные объединения, в боìльшей степени приспособленные к отправлению военно-оборонительных функций.

Таковы были итоги взаимодействия двух политических субкультур (элитарной и народной), приведшего к образованию двух обществ с различной формой правления (“аристократической” и “демократической”), и таково было состояние политической культуры западно-адыгского социума к началу интенсивных контактов с Россией, когда логика развития политических процессов стала определяться уже не внутренними, а внешними аспектами - как результат взаимодействия традиционной политической культуры Западной Черкесии и иноэтничных ПК.

Ввиду нарастания экспансионистских устремлений России, происходит закономерная внешнеполитическая переориентация адыгов на Османскую империю. Религиозная общность и признание султана халифом делает адыгов более восприимчивыми к мусульманской пропаганде всеобщего равенства, которая не только становится обоснованием социальных преобразований, произошедших у горных адыгов, но и подрывает власть дворянства в княжествах.

Результатом этого явилось образование и некоторое время сосуществование в Бжедугии параллельных органов власти - при сохранении традиционной княжеско-дворянской хасы и крестьянские “мятежные старшины учредили съезды, на которых рассуждали об общественных делах” (Хан-Гирей). “Мятеж вольных земледельцев” удалось ликвидировать, но тем не менее отныне несколько расширяется представительная база законодательной власти в княжествах за счет эпизодического участия старшин фокотлей в хасе. Весьма показательно, что в середине 1850-х гг. в той же Бжедугии произошли события практически по тому же сценарию, причем противостояние аристократического и демократического собраний после вооруженного конфликта получило оформление в существовании двух независимых политических образований (1856-1859 гг.).

Заключение Адрианопольского договора и “давление извне, вызванное амбициями России“ (Дж. Лонгворт), подвигают адыгов на дальнейшие внутренние преобразования в области политических институтов. Причем центром наиболее радикальных изменений в сфере управления становятся горные, “демократические“ общества, при благоприятных внешнеполитических условиях вовлекавшие в орбиту государственного строительства и равнинные княжества, находившиеся под управлением российской администрации.

Существующая источниковая база позволяет сделать определенный вывод о наличии четкой тенденции, направленной на проведение общей политики в отношении России и координацию совместных усилий в целях обороны.

При этом степень консолидации адыгов в масштабе исторических областей достигала конфедеративного уровня, причем союзный договор фактически подтверждался на собраниях представителей, созываемых по мере необходимости, и перезаключался при вовлечении в него новых участников. Так, по данным Дж. Белла, сразу после Адрианополя была образована конфедерация 12-ти “провинций”, куда кроме адыгов (Натухай, Шапсугия, Абадзехия, Бжедугия, Темиргой, Хатукай, Махош, Бесленей), вошли также тесно связанные с ними абазины (Баракай и Башильбай) и тюркоязычные горцы (Теберда и Карачай). Символом этого политического объединения служило знамя независимости (“Санджак шериф”). Постоянным полномочным представителем этого союза в Турции был назначен Сефер-бей.

Однако дальнейшие события войны привели к фактическому распаду этого союза, поскольку российское подданство, силой оружия навязанное княжествам, в корне нарушало прежний договор “отвергать все условия, какие бы только Россия им ни предложила” (Дж. Белл). Несмотря на невозможность открытого противостояния равнинных адыгов России, они продолжали постоянные политические контакты с горцами. Так, Дж. Белл описывает приезд в Натухай авторитетнейшего бжедугского лидера, князя Пшекуя Ахеджакова для совместных консультаций в связи с деятельностью Хан-Гирея, собиравшего депутатов от адыгов, готовых засвидетельствовать свою лояльность Николаю I в ходе его предстоящего визита на Северный Кавказ.

Ядром антироссийского пакта вплоть до конца войны неизменно оставались Шапсугия и Натухай, к которым могли присоединяться Абадзехия и традиционно тяготевшая к береговым шапсугам Убыхия. В то же время параллельно общему союзу могли существовать и частные договоры - так, в 1831 г. абадзехи на совместном с бесленеевцами и махошевцами собрании (что облегчалось однотипностью структуры хасы и общностью политических представлений) связали клятвой князей последних, фактически присоединив их к союзу горных адыгов. Судя по всему, договор перезаключался и в случае переселения в горы равнинных князей, тем самым порывавших отношения с российской администрацией.

Одновременно совершенствовались и представительные органы союза, не располагавшие действенной исполнительной властью, опиравшейся только на общественное мнение. Вследствие этого отдельные общины вопреки воле большинства, в силу хозяйственных трудностей или под давлением России, вступают в торговые и даже политические отношения с военной администрацией, тем самым нарушая постановления совместных собраний. Налицо была и необходимость замены основы представительной власти с родовых формирований (оказавшихся неэффективными с точки зрения оборонительных возможностей) на территориальные. Договор (Дефтер) 1841 г. запретил какие-либо контакты с Россией и подтвердил существование военного союза, куда вошли все “демократические” образования от Натухая до границы с Абхазией. Договор был объявлен открытым для присоединения к нему равнинных княжеств, чем последние не преминули воспользоваться в ближайшее же время. Одновременно была пересмотрена и структура власти. Майкопское собрание 1841 г. учредило в Абадзехии 5 территориальных управлений (мехкеме), сосредоточивших в своих руках исполнительные и судебные полномочия, причем функции принуждения были возложены на муртазаков - своего рода земскую полицию во главе с наибом. В 1847 г. эти 5 управлений были слиты в одно общее мехкеме.

Очередным этапом политической реформы стало Адагумское собрание, проходившее с февраля 1848 г. по февраль 1849 г. Итогом его явилось оформление конфедерации шапсугов, натухайцев и абадзехов, управление которой было построено по территориальному принципу. Вся территория союза разделялась на 100-дворные участки (юнэ-из), делегировавшие своих представителей в высшие органы власти. Исполнительная власть всех уровней базировалась на вооруженных подразделениях муртазаков (полиции).

Политические преобразования, начало которым положило Адагумское собрание, были продолжены наибом Шамиля Магомет-Амином, прибывшим в Западную Черкесию в конце 1848 г. По мнению А.Ю. Чирга, Магомет-Амин “считал, что конфедеративное устройство не отвечает коренным интересам большинства населения Черкесии, и предпринял попытку создать централизованное черкесское государство”. Вся территория подвластной ему страны была разделена на округа, состоявшие из 100-дворных участков. Во главе округа - управление (мехкеме), в руках совета которого заключалась судебная и административная власть в пределах всего округа. Исполнительная власть была передана назначаемому лично Магомет-Амином начальнику мехкеме, опиравшемуся на отряд муртазаков. Высшая законодательная власть в масштабе государства принадлежала Магомет-Амину.

На протяжении 1849-1859 гг. государство Магомет-Амина то расширялось до пределов практически всего Закубанья, то возвращалось к границам Абадзехии. Вся прочая территория, не входившая в состав его теократического государства, управлялась на основе решений Адагумского собрания.

После сдачи Магомет-Амина и формальной присяги абадзехов в ноябре 1859 г., последние, оговорив по соглашению с российским командованием свою внутреннюю автономию (а фактически - независимость), вернулись к демократической форме общественного устройства без власти единоличного правителя. Власть “старшин” была настолько велика, что длительное время удерживала абадзехскую молодежь от несанкционированных военных выступлений, строго соблюдая нейтралитет согласно договору.

Однако продолжающиеся боевые действия и нарушение договора российской стороной (которую явно не устраивала уже “независимая” Абадзехия) вынудили летом 1861 г. еще остающиеся свободными Шапсугию, Абадзехию и Убыхию пойти на беспрецедентные меры по оформлению Великого Меджлиса - постоянно действующего органа власти, сочетающего законодательные, распорядительные и исполнительные функции, принявшего решение о территориальном разделении государства, в каждом из 12-ти округов которого была введена воинская повинность и налоговая система. Все эти меры и позволили военным формированиям Меджлиса вести наступательные операции и на некоторое время даже установить паритет сил. Однако продолжавшаяся еще два года полномасштабная кровопролитная война окончательно истощила силы молодого черкесского государства, прервав его поступательное развитие и “подведя трагический итог всем прогрессивным начинаниям у “демократической” группы адыгов после 1796 года” (В.Х. Кажаров).

Иной путь в сфере управления прошли равнинные княжества западных адыгов, до русско-турецкой войны 1828-1829 гг. остававшиеся суверенными политическими образованиями, поскольку во избежание обострения отношений России с Турцией, “приверженность” некоторых князей России никогда не закреплялась какими-либо договорными обязательствами. Однако уже в июне 1828 г., когда с падением Анапы судьба войны с Турцией была предрешена, а адыгское дворянство в ситуации обострения социальных противоречий нуждалось в союзнике, началось его приведение к присяге, в подтверждение которой выдавались аманаты. “Принявшие русское подданство горцы стали называться в официальных бумагах и в разговорной речи мирными черкесами” (Ф.А. Щербина).

В дальнейшем, на протяжении всего периода войны, в силу многообразных причин, население равнинных княжеств в тщетной попытке восстановления независимости неоднократно порывало связи с кордонными властями и, как правило, отселялось от линии соприкосновения. Зачастую за подобным разрывом следовало оформление политического союза с “немирными” адыгами. Прежний статус-кво восстанавливался обычно силой оружия и сопровождался очередной присягой и выдачей аманатов.

Естественно, что ввиду формального характера подданнических отношений, традиционные адыгские и российские властные институты на этом этапе практически не взаимодействовали. До конца войны так и не были найдены какие-либо приемлемые формы управления “мирными горцами”, хотя соответствующие проекты время от времени находились в стадии рассмотрения. Так, излагая в 1843 г. свои соображения по поводу подготовки очередного “Положения”, командующий войсками на Кавказской линии и в Черномории генерал-лейтенант Гурко, констатируя “поверхностность” и “непрочность” российского влияния на мирных черкесов, предлагал “оставить вопрос об улучшении внутреннего управления горскими племенами” до их полного и окончательного покорения. В итоге на мирных адыгов так и не были распространены какие-либо налоги или повинности (как на всех прочих подданных императора), а российское законодательство действовало лишь частично, в уголовной сфере.

Характер взаимоотношений данной категории адыгов с российским правительством можно рассматривать как один из вариантов пресловутой системы непрямого управления (так называемое приставское управление), когда местные князья сохраняли значительную часть своих властных прерогатив, а назначенный пристав, подчинявшийся военным властям, осуществлял полицейские функции, контролируя сферу судопроизводства и надзирая за умонастроениями подопечного населения.

На деле же получалось, что пристав (а в его лице и российская администрация) имел столько власти, сколько ему были готовы делегировать адыгские князья. При этом реальное влияние пристава зачастую зависело от его личных качеств, такта и знания местных обычаев, ввиду чего он мог привлекаться в качестве посредника в решении наиболее запутанных, спорных дел.

Не располагая соответствующими средствами для исполнения служебных обязанностей в мирное время (когда, например, даже перепись “мирного” населения, как приставу Венеровскому, приходилось проводить в сопровождении войск), при обострении ситуации возможности пристава сводилось к нулю. Так, в 1848 г., в период напряженных отношений бесленеевцев с российскими властями, главный пристав закубанских народов майор Алкин получает распоряжение о “заарестовании” лидеров антироссийской партии М. Шугурова и А.-Г. Конокова, для чего полагалось выманить их “под предлогом выдачи жалованья (оба числились на российской службе - М.Г.) или билета на следование в Мекку”.

Необходимо иметь в виду, что у российских военных властей практически не было возможности осуществлять уголовное преследование “мирных” адыгов за наездничество, “подстрекательство к бунту” и укрывательство абреков из числа “немирных” (подлежащие российской юрисдикции), учитывая правовые воззрения местного населения и соответственно - маловероятность выдачи лиц, виновных в этих преступлениях. Так, в ноябре 1850 г., пристав тахтамышевских аулов и закубанских кабардинцев подполковник Соколов просит начальство выделить ему “нужное число казаков и орудия”, в случае, если командование решит арестовать за “изменнические поступки” дворян Билатова и Куденетова, формально состоящих в российском подданстве.

В периоды полной утраты контроля за “мирными” адыгами, уличив их в “явном нарушении данной ими присяги правительству”, военной администрации оставалось только “объявить их... неприязненными... народами и прекратив всякие с ними сношения и отпуск соли, преследовать как непокорных”.

В то же время, несмотря на всю “поверхностность” российского управления, нельзя не отметить и деформирующего воздействия колониальной политики на властные структуры равнинных княжеств.

Вмешательство России во внутренние дела Черкесии и политика поддержки лояльно настроенных лидеров развращающе действует на князей, которые при разрешении внутренних конфликтов все чаще апеллируют к российским властям. Так, уже в начале 1830-х годов создаются предпосылки к разрушению ранее стройной системы наследования звания “старшего князя”, когда младшие братья Джамбулата Болотокова, ранее его ставшие “мирными” и пытаясь заработать на этом политический капитал, “интригуют против него, желая наравне с ним пользоваться правами старшинства.” Командование все же предпочло “дать привилегии пред прочими Джембулату”, намереваясь использовать его в качестве агента влияния в других княжествах.

Еще одним следствием взаимодействия адыгской и российской ПК является “разрушение традиционных систем ограничения и контроля власти правителя”, которое антрополог Ж. Баландье относит к числу “непосредственных политических последствий колониальной ситуации”. Примером этому является предпринятая в 1835 г. попытка бжедугских князей выйти из-под юрисдикции высшего судебного органа княжества - дворянского суда, “коему подлежат и самые князья”. Главной побудительной причиной действий своих сюзеренов бжедугские дворяне назвали исключительное внимание российских властей к князьям, что “породило в них желание распространить неограниченно пределы власти, предоставленной им древними обычаями”.

Вовлечение Россией некоторых представителей высшего дворянства в различные политические структуры (и, прежде всего - армейские), приводило к усложнению самосознания адыгской аристократии, представителям которой приходилось теперь выступать в качестве не только князя, сюзерена, главы феодального рода, члена мусульманской общины, но и (при контактах с чиновниками колониальной администрации) играть роль “верноподданного Государя Императора”, офицера российской армии (главным образом, при получении жалованья), “туземного” правителя. При этом для подавляющей части населения, не всегда достаточно четко осознававшей свою включенность в сферу действия российской ПК, подобная двойственность сознания была не характерна.

В то же время число тех, кто усвоил новые стереотипы политического сознания, было немного - для адыгского дворянина, даже вынужденно покинувшего свою общину, по мнению М.В. Покровского, “крайне трудно было переключиться в совершенно новый для него мир служебно-бюрократической субординации”, имевшей мало общего с привычной ему социальной стратификацией.

Подобная “множественность социальных ролей” (термин Л.Е. Куббеля), навязанная высшему дворянству российской колониальной администрацией, в то же время являлась предметом постоянных обвинений представителей адыгской знати в двуличии, которые, “считаясь мирными, пользуются всеми выгодами, дарованными им” (в т.ч. военной защитой и торговыми льготами), при этом продолжая тайно (а в период разрыва отношений - и явно) участвовать во всех военных акциях “немирных” против кордонных линий. Хотя для равнинных княжеств, зажатых между Кубанью и “демократами”, подобная тактика политического лавирования с целью самосохранения была единственно возможной. Не случайно В.В. Лапин называет саму формулировку “мирные горцы” “трагической категорией”.

Целый комплекс вышеописанных причин, воздействовавших на политические институты равнинных княжеств, расшатал ТПК адыгов, приведя ее в состояние глубокого кризиса. В преддверии социальных потрясений адыгское дворянство пытается восстановить статус-кво в сфере ПК, оперевшись на влияние российской администрации. В итоге в 1853 г. возникает “Проект учреждения в обществах бжедугского и хатукаевского народов Суда присяжных (тгарко-ххас)”, согласно которому издавна существовавший высший судебный орган княжества ставился под контроль российской администрации и приобретал административно-полицейский характер, имея обязательства передавать в руки имперского правосудия лиц, виновных в уголовных (по меркам российской стороны) преступлениях. Проект, требовавший от всех сословий неукоснительного соблюдения феодального договора, явно не устраивал бжедугское крестьянство, настаивавшее на демократических переменах. В итоге проект был провален, что привело к длительному сосуществованию параллельных органов власти и фактическому установлению в Бжедугии демократической республики с выделением княжеско-дворянского анклава в одном ауле.

Период “окончательного покорения”, начавшийся с 1859 г., характеризовался практически полной утратой равнинными адыгами своих традиционных властных институтов. Подвергнутые беспрецедентному погрому, аулы выселялись на плоскость, где переходили под полный контроль военной администрации, уже не нуждавшейся в каких-либо марионеточных правителях.

Весьма важным, но не до конца проясненным остается вопрос о характере инноваций в политической культуре западных адыгов, имевших место в период войны. Являлись ли они прямыми заимствованиями (как это утверждают некоторые источники) или все же это была стимулированная трансформация?

Необходимость политических преобразований в Черкесии, особенно в связи с усилением экспансионистских устремлений России, вполне осознавалась лучшими умами адыгов. Однако реальные и достаточно быстрые преобразования в стране, отягощенной многовековым грузом традиций, вряд ли были возможны. Не случайно, хануко Магомет-Гирей, получивший в 1816 г. предложение турецкого султана “принять на себя начальствование над всеми закубанскими народами” (т.е. фактически стать полномочным представителем Османской империи на Северо-Западном Кавказе), был вынужден ответить отказом, сознавая нереальность перенесения традиций централизованной власти, характерной для османов, на адыгскую почву. В то же время этот незаурядный человек (политическая деятельность которого, к сожалению, недостаточно изучена) еще в первое десятилетие XIX в. явно пытался использовать опыт соседних держав (и, прежде всего - Турции) для ликвидации междоусобиц и привнесения неких элементов централизации в адыгское общество, когда, по словам Хан-Гирея, “предлагал оставить по два человека из четырех родов бжедугских князей, а остальных всех отослать в Константинополь, с тем чтобы они содержались там; таким образом, он хотел избавить бжедугское племя от лишних людей без всякого кровопролития”.

Эскалация военных действий после 1829 г. поставила на повестку дня создание политического союза западно-адыгских обществ, который и был вскоре оформлен. Однако гораздо более сложной задачей являлось совершенствование структуры управления этим политическим образованием - создание постоянно действующих органов власти, усиление власти исполнительной и перенос принципа формирования хас всех уровней с родового на территориальный. И не случайно, что именно эти вопросы находились в центре внимания английских эмиссаров - Д. Уркварта, Дж. Белла, Дж.А. Лонгворта и других, располагавших информацией о европейских системах управления и власти. Небезынтересно, что, по мнению Белла, только благодаря Д. Уркварту (Дауд-бею) у натухайских лидеров “зародилась мысль о соединении с другими обитателями горных провинций, для того, чтобы образовать одну нацию - под одним управлением и одним знаменем” и началось повсеместное приведение населения к присяге. Однако, тот же Дж. Белл отмечает, что фактическое оформление союза “двенадцати провинций” и отъезд Сефер-бея в Константинополь произошли за несколько лет до посещения Черкесии Дауд-беем в 1834 г. К тому же, поголовная присяга впервые была апробирована в начале XIX в. натухайским политическим деятелем Калеубатом Шупако, “вождем, о честности, уме, энергии и храбрости которого все отзываются с восхищением” (Дж. Белл), и в очередной раз была использована - также до Уркварта - при создании конфедерации. Иное дело, что присутствие англичан или представителей иной дружественной державы вызывало у адыгов небывалый энтузиазм и способствовало принятию более радикальных решений в политической сфере.

Говоря же о влиянии системы имамата и наибов Шамиля на политическую культуру западных адыгов, следует отметить, что первые мехкеме как постоянные органы власти были созданы еще в 1841 г. в Абадзехии, что дало повод К.Ф. Сталю заявить, что “устройство народных судов есть мысль самородная у абадзехов и делает честь способностям этого народа”. К тому же, как нам кажется, первые мехкеме, появившиеся у адыгов в 1841 г., были по своей природе гораздо ближе к кабардинским мехкеме (“духовным судам”), учрежденным в 1807 г. в рамках шариатского движения, чем к полифункциональным центрам Магомет-Амина, аналогичным по своему назначению центрам наибств в имамате Шамиля.

Н. Карлгоф отмечает, что, созывая Адагумское собрание, адыги обратились к идеям шапсугского дворянина Бесленея Абата, некогда высказывавшимся им после путешествий в Турцию и Египет - о необходимости совершенствования внутреннего управления и усиления исполнительной власти. Немаловажно, что вся эта структура власти, выстроенная применительно к местным условиям, была в готовом виде унаследована наибами Шамиля (прежде всего - Магомет-Амином) и впоследствии подверглась дальнейшей трансформации.

Ряд источников связывает с иноэтничным влиянием и создание Великого Меджлиса. Так, по данным российского командования, “мысль об образовании союза внушена черкесам владетелем Абхазии кн. Шервашидзе, которого постоянная политика состояла в том, чтобы отдалить развязку борьбы нашей с горцами”. В мемуарах В. Кельсиева содержится весьма любопытный факт, что польской политической эмиграцией в Константинополе в лице Владислава Иордана “из убыхов, абазехов, абазы, натухайцев, шапсугов..., из семи племен этого берега было предположено составить федерацию по образцу швейцарской, и для этого даже конституция швейцарская была переведена на турецкий, в руководство будущим федералистам!” Этим же автором отмечается и создание “герба” будущего союза - “три белых стрелы и семь звезд на зеленом поле”. Вряд ли стоит преувеличивать значение этих каналов воздействия на политические процессы в Черкесии: ясно, что создание Меджлиса, ставшее наивысшим достижением адыгов в политической сфере, прежде всего являлось воплощением всего накопленного за годы войны опыта на основе уже апробированной системы мегкеме.

Следует также отметить, что часто встречающиеся в источниках периода войны иноэтничные понятия из сферы политической лексики (“мехкеме”, “меджлис”, “наиб”, “мухтар”, “муртазак” и др.) создают обманчивое впечатление массового заимствования политических структур. Однако в целом ряде случаев можно говорить о восприятии только самих терминов из арабо-мусульманской культуры по соображениям престижности, но никак не самих обозначаемых ими явлений и объектов, многие из которых издавна существовали у адыгов. Примером может служить, по словам Хан-Гирея, случай, когда Хаджи-Хасан “наименовал старших князей (пщышхо - М.Г.) валиями”. К тому же следует учитывать, что вся переписка (и в т.ч. осевшая в современных архивохранилищах) велась на турецком или арабском языке, что и создает иллюзию функционирования соответствующего терминологического аппарата в адыгской среде.

Как видим, описанный выше комплекс политических представлений и властных институтов, свойственный западным адыгам, в специфических условиях Кавказской войны претерпел значительные изменения, которые были следствием как внутренней эволюции, так и сложного процесса взаимодействия традиционной политической культуры с иноэтничными ПК.

В частности, “демократический переворот” в корне изменил представления о политическом лидерстве, исключив сословный статус из числа обязательных для предводителя условий, в то время как начавшиеся боевые действия несколько усилили военную составляющую в перечне необходимых для общественного деятеля достоинств.

Значительной трансформации подверглись и политические институты западных адыгов, что проявлялось как в усилении процессов консолидации и возникновении верховных органов власти, так и в изменении основы представительной системы (с родового принципа на территориальный) и расширении ее базы. Одновременно предпринимаются попытки усиления исполнительной ветви власти, при этом органы управления характеризуются совмещением административных, судебных и военных функций.

Следует отметить, что боìльшая часть описанных политических преобразований являлась результатом либо стимулированной в условиях войны трансформации, либо заимствований, творчески переработанных адыгами применительно к реалиям воюющей Черкесии. В ситуации борьбы за выживание даже логика демократических преобразований, начавшихся в конце XVIII в. как спонтанный процесс, диктовалась уже внешними факторами.

Благодаря целому ряду весьма радикальных реформ, независимой Черкесии удалось несколько оттянуть неизбежный финал Кавказской войны. Однако продолжающиеся широкомасштабные боевые действия при многократном перевесе российской стороны не позволили в полной мере реализовать потенциал этих многообещающих преобразований - судьба Черкесии, а вместе с ней и самобытной адыгской культуры, была окончательно предрешена.

Наши сведения о хозяйственном и общественном строе народов Северного Кавказа в XVIII - начале XIX в. значительно полнее и достовернее, чем за предшествующий период их истории. Это объясняется прежде всего усилением политических, экономических и культурных связей с Россией, в результате чего в русской литературе и особенно в различных документах того времени появляются многочисленные и разнообразные известия о Кавказе и народах, его населяющих.

Как и в предшествующий период, основным занятием населения являлось сельское хозяйство, сочетавшее обычно земледелие и скотоводство, но с различным соотношением этих отраслей в зависимости от местных условий. Полеводство и садоводство достигли наибольшего развития в Дагестане, особенно в его плоскостной части, у ряда адыгейских племен, проживавших по Черноморскому побережью и по нижнему течению Кубани, а также в Чечне (Ичкерия). Скотоводство, в частности коневодство, играло ведущую роль в хозяйстве кабардинцев, абазин, ногайцев, имевших в своем распоряжении обширные пастбища по Кубани и Тереку. У балкарцев, карачаевцев, осетин и других народов, обитавших в горах Центрального Кавказа, из-за недостатка земли полеводство было слабо развито, своего хлеба не хватало и преобладал мелкий рогатый скот.

Такое же положение наблюдалось и в раде мест опорного Дагестана. В общем скотоводство у горцев Северного Кавказа являлось важнейшей отраслью хозяйства, и даже в районах со сравнительно развитым земледелием скот и продукты скотоводства составляли главное богатство жителей.

Техника земледелия была в общем весьма примитивная, а скотоводство носило экстенсивный характер, основываясь, как и в глубокой древности, на подножном корму и сезонных перекочевках скота с зимних пастбищ на летние и обратно. Значительную роль продолжали играть такие древние занятия населения, как охота и пчеловодство.

Экономическая отсталость народов Северного Кавказа выражалась и в слабом развитии у них обрабатывающей промышленности. Подавляющая часть продуктов земледелия и скотоводства вплоть до XIX в. перерабатывалась в том самом хозяйстве, где они добывались. Правда, кроме домашних промыслов, народы Северного Кавказа давно уже знали ремесло, отдельные отрасли которого достигли к этому времени большого совершенства у народов Дагестана, адыгейцев, кабардинцев, но дальше этих наиболее простых и примитивных форм промышленности экономическое развитие на Северном Кавказе не пошло до тех пор, пока этот край не был окончательно присоединен к России.

Преобладание на Северном Кавказе вплоть до начала XIX в. домашней промышленности, которая составляет необходимую принадлежность натурального хозяйства, уже само по себе свидетельствовало о низком уровне общественного разделения труда, являющемся главной основой для развития обмена и торговли. В источниках XVIII - начала XIX в. указывается* что у кавказских горцев в это время господствовало натуральное хозяйство, торговля внутри племен и между племенами носила по преимуществу меновой характер, собственной денежной системы не существовало. В качестве всеобщего эквивалента у большинства горцев выступал скот, реже холст 2 хлопчатобумажная ткань, соль, металлические котлы и другие особо нужные и ценимые товары. Внешняя торговля, которая с XVIII в. играла в жизни горцев все большую и большую р"оль, также носила главным образом меновой характер.

Слабое развитие обрабатывающей промышленности и торговли обусловило, в частности, почти полное отсутствие у местного населения городов. Исключением в известной мере являлся Дагестан, в прикаспийской части которого продолжал существовать древний Дербент и игравшие важную роль поселения городского типа - Тарки и Эндери, да в горах имелся такой своеобразный ремесленный центр, как Кубачи. На Северо-Западном Кавказе значение местных городов приобрело лишь несколько торгово-ремесленных поселений на Таманском полуострове и нижней Кубани (Тамань, Темрюк, Коныл).

При рутинной технике и господстве натурального хозяйства изменения в экономике местного населения происходили чрезвычайно медленно. Одни и те же отрасли хозяйства на протяжении многих веков оставались, основным занятием населения, мало прогрессируя в своем внутреннем развитии. Хозяйственная замкнутость и изолированность от внешнего мира, являвшаяся в известной мере результатом не только природных условий, но и неблагоприятно сложившейся внешнеполитической обстановки, выражавшейся прежде всего в агрессии и господстве отсталых восточных деспотий (султанской Турции с ее вассалом - Крымским ханством и Ирана) придали экономике кавказских горцев некоторые черты застойности.

Сравнительно низкий уровень экономического развития обусловил и относительную отсталость социальных отношений у народов Северного Кавказа накануне их окончательного вхождения в состав России. В XVIII- начале XIX в. господствующими были феодальные отношения, опутанные густой сетью патриархально-родовых пережитков. Сохранение у кавказских горцев вплоть до XIX в. многих порядков и обычаев родового строя (кровной мести, левирата, аталычества, побратимства и т. д.) является важным указанием на крайне замедленный процесс социально-экономического развития за все шесть веков после монгольского нашествия.

Несмотря на то, что разложение первобытнообщинного строя началось у племен Северного Кавказа еще в эпоху бронзы, а накануне монгольского нашествия у большинства из них уже царила феодальная раздробленность, последующее развитие шло настолько медленно, что не дало возможности феодальным отношениям достаточно вызреть и освободиться от прикрывавшей их патриархальной оболочки.

О примитивности и недостаточной развитости феодализма на Северном Кавказе свидетельствовало и сохранение здесь вплоть до XIX в. рабства и работорговли. Главным дсточником рабства оставался захват людей в плен. Рабы не только использовались в домашнем хозяйстве, но и являлись одним из наиболее ценных товаров. Горская знать "часто предпринимала набеги на соседние племена и русские поселения с целью захвата пленных, которых затем обращали в рабов. И в этой связи приходится отметить отрицательное влияние на социально-экономическое развитие горцев с одной стороны Ирана, с другой - Крымского ханства и султанской Турции, которые особенно поощряли рабство и работорговлю на Кавказе. По всему Черноморскому побережью Кавказа, находившемуся в руках Турции, шла бойкая торговля рабами - пленными жителями Кавказа, которых горская знать продавала турецким купцам.

Однако было бы неверно преувеличивать роль сохранившихся у горцев в XVIII- начале XIX в. дофеодальных отношений - патриархально-родового уклада. Ибо не это уже определяло существо социальных отношений, сложившихся у народов Северного Кавказа к этому времени. Горское общество давно уже было расколото на два антагонистических класса - на патриархально-феодальную знать и на крестьянство, которое находилось в разной степени личной зависимости и подвергалось различным формам феодальной эксплуатации, прикрывавшейся патриархальными обычаями и традициями.

Наличие двух основных классов феодального общества четко прослеживается у (многочисленных адыгейских племен, кабардинцев, карачаевцев, балкарцев, абазин, ногайцев, осетин (особенно Дигорского и Курта- тинского ущелий), а также у большинства народностей Дагестана, входивших в такие типично феодальные образования, как шамхальство Тар- ковское, уцмийство Кайтагское, ханства Дербентское, Аварское, Казику- мухское, Кюринское, Мехтулинское, майсумство Табасаранское и другие, более мелкие феодальные владения. Для всех этих народностей родовой строй являлся уже пройденной ступенью; они прочно встали на путь феодального развития и даже сделали на этом пути определенные успехи, пройдя от этапа, характеризуемого господством отработочной ренты, к этапу, характеризуемому господством более прогрессивной формы феодальной ренты - ренты продуктами.

Анализ адатов кавказских горцев, в которых обычное право зафиксировало крестьянские повинности в пользу феодалов, показывает, что наиболее распространенной формой ренты к началу XIX в. у всех народов Северного Кавказа являлась продуктовая рента, которая успела отчасти вытеснить отработочную ренту, но сама нигде не была заменена денежной рентой. Преобладание на Северном Кавказе в XVIII - начале XIX в. продуктовой ренты, с одной стороны, свидетельствует о том, что феодализм достиг здесь уже определенной ступени развития, а с другой стороны, объясняет нам основную причину той застойности, которой характеризуется социально-экономический строй горцев Кавказа накануне их окончательного присоединения к России. Как показал К. Маркс, «рента продуктами предполагает более высокий (по ^равнению с предшествующей ей отработочной рентой.- В. Г.) культурный уровень непосредственного производителя, следовательно, более высокую ступень развития его труда и общества вообще...» 17 . Но вместе с тем рента продуктами, «...благодаря необходимому при ней соединению сельского хозяйства и домашней промышленности, благодаря тому, что при ней крестьянская семья приобретает почти совершенно самодовлеющий характер вследствие своей независимости от рынка, от изменений производства и от исторического движения стоящей вне ее части общества, коротко говоря, благодаря характеру натурального хозяйства вообще, эта форма как нельзя более пригодна для того чтобы послужить базисом застойных состояний общества, как это мы наблюдаем, напр., в Азии» 18 .

Наличие у горцев Северного Кавказа в XVIII -начале XIX в. отработочной и продуктовой рент является самым очевидным доказательством существования у них в это время феодальных форм эксплуатации и феодальной собственности на землю, составляющей основу феодального способа производства. Хотя в источниках XVIII - начале XIX в. и, в частности, в адатах горцев, бесспорно говорится о наличии различных видов феодальной ренты, являющейся экономической реализацией феодальной собственности на землю, однако сама эта собственность четкого юридического оформления в обычном праве и источниках того времени не получила. Это послужило одной из причин того, что царские чиновники, а за цими и многие исследователи поземельных отношений кавказских горцев пришли к неверному выводу об отсутствии якобы на Северном Кавказе у местного населения до прихода русских земельной собственности вообще, феодальной в особенности. Не имея возможности отрицать наличие у народов Северного Кавказа крестьянских повинностей в пользу феодалов в виде барщины и оброка (т. е. Отработочной и продуктовой рент), они ооъяснили их существование только личнои зависимостью крестьян от владельцев.

Не отрицая того, что внеэкономическое принуждение играло- и в условиях горского феодализма определенную роль, мы, однако, никак не можем свести лишь к нему существо феодальных отношений у народов Северного Кавказа. Наоборот, следует подчеркнуть, что на Северном Кавказе в XVIII - начале XIX в., как и в других странах, феодальная зависимость и эксплуатация крестьян являлись следствием возникновения феодальной собственности на землю.

Как ни маскировалась у кавказских горцев феодальная собственность на землю, (проследить ее существование вполне возможно. Начать с того, что у кабардинцев, феодальный строй которых был типичным для многих народов Северного Кавказа, главными собственниками земли, согласно адату, "считались князья, которые в русских источниках XVIII- начала XIX в., в том числе и в официальных документах, обычно именовались «владельцами». У адыгейских племен, имевших князей,- бжедугов, те- миргоевцев, бесленеевцев и т. д., - князья также получили по адату особые права на землю, выделяя себе лучшие места под пашню, сенокос и пастбища. Эти же права (присвоили себе первостепенные уорские (дворянские) фамилии у абадзехов, шапсугов и натухайцев, составлявших в XVIII- начале XIX в. группу адыгейских племен, не имевших князей.

Крупными землевладельцами выступают перед нами, по материалам обычного права, ханы и беки Дагестана, тоже нередко именовавшиеся в русских официальных документах XVIII-XIX вв. «владельцами»-

Феодальная собственность на землю выступала у горцев Кавказа, как и феодальные отношения вообще, так сказать, не в чистом виде, а прикрываясь патриархальной оболочкой. В этой связи следует обратить внимание на то, что формальными владельцами земли по обычному праву горцев считались не отдельные феодалы, а феодальная «фамилия», или «род» 19 . Так, вся территория Кабарды была поделена в XVIII- начале XIX в. между шестью «фамилиями» (четыре в Большой Кабарде и две в Малой Кабарде), которые вели свое происхождение от общего родоначальника. У карачаевцев монополия земельной собственности была закреплена обычным правом за «фамилией» Крымшамхаловых, которой все карачаевцы платили поземельную подать. У кумыков точно такое же положение занимал в XVIII-начале XIX в. «род» шамхалов тарковских, к которому принадлежало большинство кумыкских беков.

Род уцмиев кайтагских, нуцалов (ханов) аварских, ханов казикумух- ских (лакских) и других феодальных властителей Дагестана являлся (вм"есте с происходившими от него беками) главным собственником земли в пределах данного политического образования.

Сохранение в условиях господства феодалов общинного землевладения уже не могло серьезно помешать горской знати расхищать народную землю. Феодалы, присваивая себе в собственность лучшие земельные угодия, не отказывались в то же время от пользования и общинной землей. Во- многих районах Дагестана и в Адыгее местная знать предпочитала не выходить окончательно из общины и требовала себе при земельных переделах особый пай. Так, например, у адыгейцев князья при переделах получали одну треть, а иногда и больше, всех пастбищных и пахотных земель данной общины. Вместе с тем адыгейские князья присвоили себе право распределять при переделах земельные участки, что они обычно делали в присутствии сельских старшин. Таким образом, общинные порядки здесь в значительной мере прикрывали наличие класса привилегированных землевладельцев феодального типа.

Поскольку в горах было мало пахотных земель и часть их принадлежала на правах трудовой заимки индивидуальным мелким владельцам, горская знать старалась присвоить себе главным образом общинные пастбища. Присвоение пастбищных земель облегчалось тем обстоятельством* что они в большей мере были как бы ничьими; границы общинных пастбищ не были так точно определены, как границы пахотных земель. В то же время пастбищные земли не требовали такой предварительной обработки и специального присмотра, как пахотные участки, которые в горах нередко создавались в результате больших трудовых затрат (очистка от камней, леса, кустарников, а иногда и искусственное нанесение почвы на скалистые горы) и нуждались в постоянном уходе. Важное же экономическое значение пастбищных земель определялось тем, что во многих горных районах основной отраслью хозяйства было скотоводство. Поэтому тот, кто в горах являлся обладателем лучших пастбищ, фактически сосредоточивал в своих руках и главное богатство горцев - скот и приобретал таким образом власть над своими соплеменниками.

Исторические документы и народные предания говорят о том, что период XVIII - начало XIX в. характеризуется на Северном Кавказе особенно интенсивным разграблением общинных земель и закрепощением ранее свободных общинников. Следует, однако, подчеркнуть, что процесс феодального разграбления общинных земель при всей его интенсивности не привел на Северном Кавказе к полной ликвидации общинных порядков и окончательному закрепощению непосредственных производителей. Почти во всех горских обществах вплоть до начала XIX в. сохранилась значительная прослойка незакрепощенных крестьян-общинников. Особенно большой процент они составляли у так называемых «демократических» адыгейских племен (абадзехов, шапсугов, натухайцев) на Западном Кавказе и в «вольных обществах» Дагестана на Восточном Кавказе. Вместе с тем и эти формально свободные крестьяне-общинннки в условиях общего господства феодализма на Северном Кавказе являлись в известной мере феодально зависимыми людьми. Так, адыгейские тфокотли, часто именуемые в русских источниках «простым свободным народом» и являющиеся по своему социальному положению крестьянами-общинниками, согласно адатам, записанным в 40-х годах XIX в., признавали «в некоторой степени» над собой власть князей и дворян, платили им «калым за промен на меновых дворах... леса и других своих продуктов» и выполняли ряд других повинностей 20 . Такими же, по существу полусвободными крестьянами являлись в своей массе и дагестанские уздени. Их положение в «вольных» обществах отличалось сравнительно большей свободой, чем в феодальных владениях Дагестана. Но и уздени «вольных» обществ находились в той или иной степени зависимости от местной знати и соседних хаиов.

В связи с разложением общинного строя и развитием 1 феодализма среди тфокотлей Адыгеи и узденей Дагестана в XVIII - первой половине XIX в. происходил процесс социального расслоения. Верхушечная, зажиточная часть их превращалась в феодалов, которые вступали в конкурентную борьбу со старой знатью. Об этом будет подробнее сказано ниже, при характеристике развернувшейся на Северном Кавказе борьбы горцев против колониальной политики царизма.

Представление о том, что тфокотли Адыгеи, уздени Дагестана и аналогичные им социальные группы других горских областей Кавказа являлись совершенно свободными непосредственными производителями, создавалось в значительной мере потому, что их феодальная эксплуатация и зависимость прикрывались в еще большей степени, чем эксплуатация остальных категорий горского крестьянства, пережитками дофеодальных отношений. Используя, в частности," обычай родовой и общинной взаимопомощи, " горская зн&ть привлекала крестьян-общинников «по приглашению» или «по доброй воле» к выполнению различного рода работ в своем хозяйстве.

Господство феодальных отношений на Северном Кавказе нашло свое яркое отражение в том, что многие порядки и институты родового строя уже полностью трансформировались в XVIII - начале XIX в., изменили свою прежнюю социальную сущность и были приспособлены господствующим классом к обслуживанию его интересов.

Такую трансформацию претерпел, например, широко распространенный у всех горцев Кавказа обычай кровной мести. Господствующий в родовом строе принцип равного возмездия «око за око, зуб за зуб» был горской знатью в условиях феодализма превращен в свою противоположность, которую можно приблизительно сформулировать следующим образом: «за око - два ока, за зуб - всю челюсть». Плата за кровь члена господствующего класса во всех горских обществах во много раз превосходила цену крови рядового горца. У кабардинцев же цена крови члена княжеской фамилии была столь высокой и включала в себя столь редкие и ценные предметы (например, дорогое и редкое оружие, кольчугу и т. п.), что было практически невозможным расплатиться за кровь убитого князя. В. результате кабардинское обычное право установило жесткое правило - если убийца князя не принадлежал к княжескому сословию, то он вместе со всей фамилией выдавался на поток и разграбление родственникам уби- того князя, которые обычно превращали всех членов такой фамилии в рабов и распродавали их за пределами Кабарды. Поэтому не только простой кабардинец, но даже первостепенный уорк (знатный дворянин) никогда не решался поднять руку на кабардинского князя. Не решались это сделать и подвластные кабардинским князьям карачаевцы, балкарцы, осетины и другие горцы Северного Кавказа. Опираясь на такой порядок кровной мести, кабардинские князья могли безнаказанно грабить и притеснять, подвластный им народ.

Аналогичное изменение претерпел и другой обычай розового строя - «барантование», заключавшийся в самовольном взятии потерпевшим у своего обидчика скота или другого имущества с целью заставить его дать должное удовлетворение. В условиях родового быта эта мера ее являлась чьей-либо особой привилегией; она содействовала скорейшему и справедливому урегулированию возникших конфликтов, принуждая обидчика искать примирения с потерпевшим от него лицом, который после удовлетворения своей претензии возвращал взятое в качестве баранты имущество.. Совершенно иной характер этот обычай приобрел при господстве феодалов, которые присвоили себе преимущественное право барантования и сделали его важнейшим; средством подчинения народных масс. Любой неугодный поступок или непослушание являлся для горской знати поводом к барантованию, причем, как правило, забарантованное имущество (по- прежнему главным образом скот) не возвращалось владельцу, ибо рассматривалось теперь не как залог, а как штраф за нанесенную якобы обиду.

Чрезвычайно любопытные изменения претерпел в условиях феодализма старинный обычай воспитания детей вне родительской семьи, известный на Кавказе под названием аталычества. Корни этого обычая уходят в глубь родового строя, когда он имел всеобщее распространение. В феодальный период обычай отдачи детей на воспитание в другую семью* сохранился па Северном Кавказе лишь у господствующего класса. Здесь аталычество приняло двоякую форму. С одной стороны, оно стало своеобразным видом развития и укрепления связей внутри феодального класса, с другой стороны, этот обычай превратился в одну из дополнительных повинностей крестьян.

У адыгейцев и кабардинцев, например, князья отдавали детей на воспитание своим вассалам - первостепенным уоркам, которые, в свою очередь, отдавали своих детей на воспитание уоркам, являвшимися их вассалами. При этом феодалы отдавали нередко своих детей на воспитание и к другим народам, устанавливая выгодные для них связи с социальной верхушкой этих народов. Так, кабардинские князья отдавали своих сыновей на воспитание балкарским, карачаевским, абазинским и осетинским феодалам, находившимся в зависимости от них. Вместе с тем кабардинские и адыгейские князья в период зависимости от крымских ханов сами охотно брали к себе на воспитание ханских сыновей. Таким образом, обычай аталычества способствовал укреплению связей между вассалом и сюзереном, которые на Северном Кавказе вплоть до XIX в. были недостаточно прочными, так каг; в условиях царившей здесь феодальной раздробленности вассал всегда мог покинуть своего сюзерена и перейти на службу к другому.

Но если передача детей на воспитание в пределах феодального класса была одинаково выгодна и вассалу и сюзерену и приводила к установлению между их семьями родственных связей, то совсем иначе обстояло дело, когда дети феодалов передавались на воспитание в крестьянскую семью. В этом случае воспитание чужих детей из добровольного акта превращалось в известной мере в повинность, которую крестьяне несли в пользу своих владельцев.

В тяжелую для горского крестьянства повинность превратился в феодальный период и обычай гостеприимства, которым издавна славился Кавказ. Приезжавшие в гости к феодалу лица вместе со своими слугами и лошадьми фактически поступали на полное содержание крестьян, зависящих от данного хозяина. Если учесть, что бездельничавшие горские феодалы значительную часть своего времени проводили в поездках, гостя подолгу друг у друга, то станет ясно, сколь обременительным для крестьян было гостеприимство их господ.

С обычаем гостеприимства в древности был определенным образом связан и повсеместно распространенный на Кавказе обычай куначества, согласно которому два лица, принадлежавших к различным родам и даже племенам, обязывались оказывать друг другу всяческую помощь и защиту 21 . Пока горское общество не разделилось на классы, кунаки являлись равными по своему социальному положению людьми и их отношения строились на началах подлинной взаимопомощи. Но с развитием феодальных отношений положение резко изменилось. - Куначество теперь часто являлось уже не союзом двух равноправных лиц, а покровительством влиятельного члена общества более слабому. Представители горской знати, оказывая покровительство кому-либо, принимая его в «кунаки», получали вместе с тем право взыскивать штрафы с лиц, наносивших обиду кунаку. Сам же кунак при этом превращался в зависимое от покровителя лицо* в его клиента. Таким образом, кавказское куначество в условиях феодализма превратилось в своеобразную форму патроната, которой широко пользовалась горская знать в своих интересах.

Можно было бы и далее продолжить рассмотрение вопроса о трансформации патриархально-родовых институтов в условиях феодального строя существовавшего у большинства кавказских горцев накануне окончательного присоединения их к России в XVIII - начале XIX в., но и приведенных материалов достаточно для того, чтобы судить, насколько глубоко проник процесс феодализации в горский быт.

Преобразуя на свой лад патриархальные учреждения и обычаи, горский феодализм сделал их, как мы видим, одной из форм своего развития, придавшей феодальным отношениям на Северном Кавказе ту специфику, которая дает нам основание характеризовать их как феодально-патриархальные.

Именно патриархальная оболочка, прикрывавшая развитие феодальных отношений у горцев Кавказа, ввела в заблуждение многих исследователей их общественного строя, в том числе и таких выдающихся, как М. М. Ковалевский и Ф. И. Леонтович, которые считали, что в XIX в. патриархально-родовые отношения все еще составляли основу общественного быта горцев.

М.В. Покровский

Из истории адыгов в конце XVIII - первой половине XIX века

Очерк первый. Социально-экономическое положение адыгов в конце XVIII - первой половине XIX в

Общественный строй

Уже Ксаверио Главани, автор первой половины XVIII в., отметил наличие элементов феодализма у народов Западного Кавказа. Он рассказывал, например, об адыгских беях, совершенно самостоятельных в своих владениях, хотя они почти всегда находились под покровительством татарского хана.

Юлий Клапрот, выпустивший в 1812 г. книгу о своем путешествии по Кавказу и Грузии, более подробно остановился на общественном устройстве адыгов. Он отмечал, что они разделяются на пять «классов»: к первому он отнес князей, ко второму - ворков (уздени, или дворяне), к третьему княжеских и узденьских вольноотпущенников, обязанных нести вoeнную службу в пользу своих бывших господ, к четвертому-вольноотпущенников этих «новых дворян» и к пятому - крепостных которых он ошибочно называл "тхокотлями". Тфокотлей Клапрот, в свою очередь, подразделял на занимающихся земледелием и на тех, которые обслуживают высшие классы . Далее он сообщал, что к каждой княжеской ветви у адыгов принадлежат различные семьи узденей, смотрящие на унаследованных от предков крестьян как на свою собственность, потому что последним был запрещен переход от одного владельца к другому. На крестьянах лежали определенные повинности, которые, однако, не могли быть расширяемы до бесконечности, ибо если «уздень будет слишком жать крестьянина, то он может его вовсе лишиться». Ю. Клапрот привел еще целый ряд небезынтересных фактов: так, например, он писал, что как князья, так и дворяне имеют власть над жизнью и смертью своих крепостных и по своему желанию могут продавать домашних слуг. Что же касается крепостных, занимавшихся земледелием, то они не могли быть проданы порознь. Рисуя быт и нравы дворянско-княжеской верхушки, Ю. Клапрот говорил также об обязанностях узденей по отношению к своим князьям. Он отмечал, что князь имеет «дружину», которой предводительствует на войне, и совершает «со своими рыцарями и вооруженными слугами нападения и разбойнические походы».

Описание Ю. Клапрота содержит отдельные интересные и важные подробности об общественном строе так называемых «аристократических черкесских племен». однако оно страдает поверхностностью и не дает достаточно четкой картины их социальной структуры и положения зависимого населения. Кроме того. Ю. Клапрот допустил в своем труде терминологическую нечеткость:

1) употребляя термин «фокотль», он смешал две категории населения: тфокотлей как таковых, то есть свободных общинников, которые несли натуральные повинности в пользу князя, и крепостных - пшитлей.

2) термин «уздень» объединяет у него и первостепенных дворян, в пользу которых несли повинности тфокотли, и мелкое невладетельное дворянство, имевшее только крепостных;

3) для характеристики общественного строя адыгских народов Ю. Клапрот применял маловыразительный термин «республиканско-аристократический».

Интересные соображения о социальных отношениях населения Западного Кавказа были высказаны в 20-х годах XIX в. С. М. Броневским. Рассматривая воспитание, образ жизни и военный быт князей и дворян, он подчеркивал, что «простой народ воспитывается в родительском доме и приуготовляется более к сельским работам, нежели к военному ремеслу», и что «на сем отчуждении оного от военного воспитания основывается политическая безопасность князей и порабощение крестьян». Это наблюдение С. М. Броневского говорит о растущем обособлении адыгского дворянства от патриархальной демократии в лице тфокотлей и о различных перспективах их дальнейшего развития.

Дюбуа де Монпере в своем сочинении «Путешествие вокруг Кавказа по Черкесии и Абхазии, Мингрелии, Грузии, Армении и Крыму», вышедшем в 1841 г. в Париже, сообщил ряд важных сведений об обязанностях адыгских крепостных крестьян. Довольно ярко обрисовал он также и быт дворянства, особенно грабительские набеги, совершавшиеся князьями и дворянами .

Гораздо более четкую характеристику социальных отношений, и в частности описание повинностей тфокотлей, содержат статьи Хан-Гирея, относящиеся к 40-м годам XIX в. Будучи бжедухом по происхождению, он прекрасно знал быт адыгов, и поэтому его работы представляют значительный интерес и ценность. В Особенности важна статья «Князь Пшьской Аходягоко», где он подчеркивал, что «самый многочисленный класс народа в, бжедугском племени составляют... так называемые тльфекотлы», которые, по его словам, занимали положение вольных землевладельцев. Однако, как видно из его дальнейшего повествования, они находились в довольно сильной зависимости от своей дворянско-княжеской верхушки.

Собственно крепостных, или пшитлей, Хан-Гирей делит на два разряда: 1) ведущие собственное хозяйство (ог) и 2) не имеющие самостоятельного хозяйства и живущие во дворе своего господина (дехефстейт). Последние «работали только, по мере возможности, на владельца и кормились за его счет». По этой причине термин «дехефстейт» Хан-Гирей по-русски переводил как дворовые. Характеризуя положение бжедухских крепостных, он указывал, что они пользовались правом собственности, гарантировавшимся поручительством, и что поручительство посторонних лиц (кодог) якобы надежно охраняло их безопасность, жизнь и собственность от посягательств владельцев. Но в дальнейшем изложении, явно противореча этому утверждению, он вынужден был признать, что в действительности дело обстояло иначе: у бжедухов существовал неограниченный произвол князей и дворян. Они захватывали крестьянский скот, а иногда и людей под предлогом «домашних надобностей», взыскивали штрафы за малейшее, подчас мнимое, оскорбление княжеского достоинства и т. д. Хан-Гирей подчеркивал, что князья и дворяне с очень давнего времени являлись «господствующим сословием».

В 1910 г. в Кавказском сборнике сын последнего владетельного бжедухского князя Тархана Хаджимукова опубликовал статью. В ней он с сожалением вспоминал те «добрые старые времена», когда «звание князя было столь священно в понятиях горцев, что каждый из них нравственно обязывался защищать своего владельца, жертвуя не только своим имуществом, но и самою жизнью», и не позволяло бжедухам уподобляться «диким шапсугам и абадзехам». Хаджимуков рассказывал, что, когда бжедухский князь совершал выезд из своего аула, его сопровождали уорки, уздени и подвластные им чагары - по одному от каждого дома. Чагары пo определению, были переходной ступенью между дворянством и простым народом. Они делились на княжеских и дворянских, из которых первые пользовались правом отойти от своих владельцев во всякое время, вторые же были лишены этого права. Оба разряда чагаров «наравне с черным народом» считались «податными людьми». .

Если отвлечься от явно идиллического тона статьи и сопоставить ее с сочинениями Хан-Гирея, то она дает основание думать, что феодальные отношения у бжедухов были развиты в большей степени, чем у других народов Северо-Западного Кавказа.

Не останавливаясь на работах других авторов: И. Родожицкого, М. Ведениктова, Н. Колюбакина, которые также указывали на черты феодализма в общественном строе адыгов, заметим, что весьма важным было обнаружение у них родовых институтов. Это обстоятельство в исторической литературе обычно связывалось с именем английского политического агента Белля, действовавшего в 40-х годах XIX в.

Однако, как указывал М. О. Косвен, в те же годы русские исследователи В. И. Голенищев-Кутузов и О. И. Константинов совершенно самостоятельно установили, что у адыгов существуют родовые группы. Что же касается Белля, то его интерес к вопросу о социальном устройстве адыгов определялся, конечно, чисто практическими соображениями политического разведчика. Ведя среди них работу, направленную на организацию борьбы против России, он, естественно, должен был ознакомиться с отдельными прослойками адыгского общества и определить их роль в этой будущей борьбе.

Значительным шагом вперед в изучении общественного строя адыгов были исследования К. Ф. Сталя, проведенные в середине XIX столетия. Он разделил адыгские племена на «аристократические» и«демократические», положив в основу этого деления степень преобладания у них черт общинно-родового или же феодального устройства.. Подчеркивая роль адыгейской общины, К. Ф. Сталь писал: «Община есть первая ступень политического быта каждого народа. Община является первоначально самобытной единицей, в которой семейства или роды все одного происхождения и имеют одни и те же интересы. Община, по мере увеличения своего, раздроблялась на большее или меньшее число общин, которые тотчас отделялись друг от друга и образовывали каждая самостоятельное целое. Устройство общины или колена есть первое политическое устройство человека». Ниже он добавлял: «В этом-то первобытном коленном устройстве остались с незапамятных времен кавказские горские народы, и каждый из них разделен на маленькие независимые общества». Нет нужды говорить, насколько важным было для своего времени это высказывание К. Ф. Сталя, ибо, как указал М. О. Косвен, совершенно ясно, что, несмотря на известную нечеткость терминологии, присущей той эпохе, «коленное устройство» можно читать как «родовое устройство».

Нельзя не остановиться также на исследованиях Н. И. Карлгофа, который наряду с чертами феодализма обнаружил у ряда адыгских племен институты родового строя. Он сделал необычайно ценный вывод о том, что наблюдавшееся им общественное устройство не составляет исключительной особенности только их самих, а свойственно «всем младенчествующим народам», и подчеркивал, что изучение его «может пояснить темные и загадочные стороны в истории первых времен образования государств».

Несомненно, добавим мы, что если бы работы Н. И. Карлгофа, К. Ф. Сталя и их предшественников были известны широкой научной европейской общественности, недооценивавшей значение материалов о Кавказе в изучении эволюции человеческого общества, то они сыграли бы большую роль на том этапе развития исторической науки, когда шла борьба между сторонниками и противниками общинной теории.

Адыгейское общество, по мнению Н. И. Карлгофа, было основано на следующих началах: 1) семейство; 2) право собственности; 3) право употребления оружия для всякого свободного человека; 4) родовые союзы со взаимною обязанностью всех и каждого защищать друг от друга, мстить за смерть, оскорбление и нарушение прав собственности всем за каждого и ответствовать перед чужими родовыми союзами за всех своих.

Таким образом, уже в первой половине XIX в русское кавказоведение, несмотря на ограниченные возможности для исследования и наблюдений, обусловленные военно-политической обстановкой на Кавказе и уровнем тогдашней науки, накопило достаточный материал для того, чтобы говорить о сложности общественного строя адыгских народов, о сочетании и переплетении феодальных и родовых отношений.

Несколько позже А. П. Берже дал общее этнографо-социологическое описание племен Кавказа, коснувшись в нем и адыгов. Указав, что «управление у черкесов было чисто феодальное», он отметил одинаковые черты социального устройства. По его утверждению, общество делилось на князей (пши), дворян и узденей (уорков), свободных, подвластных и рабов. Берже сообщил также, что у натухайцев и шапсугов князья отсутствовали, а были только дворяне.

Принадлежащий Н. Ф. Дубровину капитальный труд «История войны и владычества русских на Кавказе», в котором использованы многочисленные материалы и источники, содержит очерк об адыгских народах. В нем имеются сведения по экономике, этнографии и социальному строю адыгов. Этот последний он определял довольно своеобразно: «Организм черкесского общества, по большей части, имел характер чисто аристократический. У черкесов были князья (пши), вуорки (дворяне), оги (среднее сословие, состоявшее в зависимости от покровителей); пшитли (логанопуты) и унауты (рабы) - разностепенное сословие крестьян и дворовые люди. Кабардинцы, бзедухи, хатюкайцы, темиргоевцы и бесленеевцы имели князей. Абадзехи, шапсуги, натухажцы и убыхи не имели этого сословия; но дворяне, крестьяне и рабы существовали у всех этих народов».

Немало интересных и важных материалов о социальной структуре адыгского общества заключает в себе собрание адатов кавказских горцев, изданное Ф. И. Леон-товичем, в котором он использовал ряд данных, сообщаемых К.Ф. Сталем в его исследовании «Этнографический очерк черкесского народа», сведения об обычаях и органах народного управления адыгов, собранные Кучеровым, и др.

Следует заметить, что значительная часть историков Кавказа не занималась подробным анализом положения черкесских рабов, крепостных и свободных общинников (тфокотлей). Указывая, к примеру, что основной массой адыгейского населения были тфокотли, они, как правило, ограничивались лишь общей характеристикой условий их жизни и не учитывали тех изменений, какие происходили в ходе борьбы тфокотлей с дворянством.

Особый интерес представляет небольшой очерк под названием «На холме», напечатанный в ноябрьской книжке «Русского вестника» за 1861 г. Автор его, Каламбий, адыгский дворянин, офицер русской службы, получивший воспитание в кадетском корпусе, потерпел, по-видимому, какую-то серьезную жизненную неудачу, которая заставила его оставить службу в Петербурге и возвратиться на родину. Довольно широкий кругозор, соединенный с известным, хотя и поверхностным, интересом к передовым идеям своего времени (он сам не без сарказма писал, что довольно долго дышал европейским воздухом и, следовательно, «нахватал бездну гуманных идей»), дал ему возможность нарисовать единственный в своем роде образец правдивой картины общественной жизни адыгского аула в середине XIX в. .

Каламбий жестоко иронизировал по поводу того, что представителей черкесского дворянства не занимало ничто, кроме, разговора об оружии, лошадях, пустого хвастовства в кунацкой своими подвигами и праздной болтовни с соседями во время бесконечных поездок по гостям. Однако ирония сочеталась с тревогой за будущее этого дворянства, и с сознанием собственного бессилия перед лицом развивающихся исторических событий. Для него были совершенно ясны историческая обреченность военно-феодальной знати и неспособность ее сыграть самостоятельную политическую роль в той сложной обстанбвке, какая создалась к 60-м годам XIX в. на Кавказе. Каламбий.не замалчивал и резких противоречий между крестьянской массой и имущим классом, но в то же время не мог отказаться от барски пренебрежительного и настороженного отношения к «черни».

Рассказывая о крестьянских сходках, происходивших на холме близ аула, Каламбий писал: «У заседателей холма свои особенные наклонности, свой образ мыслей, свой взгляд на вещи, свои идеалы, прямо противоположные стремлениям, воззрениям и идеалам кунацкой... Даже наружность холмовников отличается каким-то своеобразным отпечатком... повергающим меня в неразрешимое сомнение касательно происхождения их из той же самой глины, из которой с таким тщанием вылеплены обитатели кунацких. Эти широкие плечи, толстые короткие шеи, бычачьи ноги, эти ручищи, похожие скорей на медвежьи лапы, чем на человеческие руки, эти крупные черты лица, вырубленные точно топором,- какая непроходимая бездна между ними и изящными фигурами благородной части нашего аула!.. Нрав имеют они весьма суровый, необщительный, обдающий холодом всякого, кто подступает к ним из другой сферы... но если заговорят, то из уст их исходят слова, отравленные самою ядовитою желчью. Едкий сарказм их обладает необычайною силой задевать за самые живые струны человеческой души; шутка их просто невыносима; она проникает до мозга костей. У этих людей, можно сказать, нет ничего святого в мире, ничего такого, перед чем бы они благоговели. Самая покорность и молчание дышат неумолимою критикой против тех, кому они покоряются и перед кем молчат. Вся желчная ирония их языка направлена исключительно на сословие, обитающее в кунацкой; на него они смотрят с предубеждением, как на что-то весьма негодное и непрочное, чье существование находится в их мозолистых руках».

Немудрено, что в такой накаленной обстановке нашему герою из адыге, хотя и не без ущерба вырвавшемуся из административно-полицейского водоворота николаевской России (которым он, как сам довольно ясно намекал, мог быть захлестнут за какие-то, по-видимому, невинные либеральные увлечения), пришлось отказаться в отношениях со своими крепостными от многих привычек, усвоенных в русской офицерской среде, и следовать «духу времени». Подчеркивая, что адыгейские крепостные отнюдь не были склонны выслушивать обращения в обычном стиле русского крепостнического лексикона, вроде: «Эй, человек!», «Эй, чурбан!» и т. д., он замечал: «Когда говорю со. Своими крестьянами, я беру обыкновенно тоном ниже против того, как говорил, живя в России, с своим денщиком».

Окончание Кавказской войны, сопровождавшееся переселением в Турцию большей части адыгов, сильно затруднило возможность дальнейшего изучения их общественного строя, тем более что оставшиеся на родине были поселены все вместе в Прикубанской низменности. Однако после этой войны русскому правительству и местной администрации пришлось вплотную заняться вопросами их землеустройства и определением их со-словно-правового положения. Этим в значительной степени объясняется появление в периодической печати статей, освещавших отдельные стороны быта и общественной жизни оставшихся на родине. Так, в 1867 г. в газете «Кубанские войсковые ведомости» были опубликованы материалы, детально рисующие условия жизни адыгских «зависимых сословий».

К 70-м годам XIX в. относится официальная попытка определить права отдельных категорий адыгского населения. Это было связано с деятельностью правительственной комиссии 1873-1874 гг. по определению сословных прав горцев Кубанской и Терской областей. В Кубанской области ею была проделана большая работа: не ограничившись привлечением данных из печатных источников, комиссия изучила некоторые архивные материалы и провела устные опросы адыгских князей, дворян, тфокотлей и бывших крепостных. Такая тщательность в выполнении возложенных на нее обязанностей объяснялась определенным правительственным поручением: выяснить права отдельных категорий горского населения и приравнять эти категории к соответствующим сословиям Российской империи. В результате была составлена обстоятельная записка, которая заключает в себе целый ряд интереснейших сведений.

Совершенно недостаточное отражение в литературе нашла классовая борьба, имевшая громадное значение в истории адыгов. Правда, мимо буржуазного кавказоведения не прошли факты внутренних отношений в адыгском обществе, в частности так называемый «демократический переворот» конца XVIII - начала XIX в., но не были вскрыты характер и корни социальных противоречий и их роль в последующих событиях. Правильное в целом положение К. Ф. Стали о примитивности форм общественной жизни на Западном Кавказе не вполне соответствует, однако, действительным социальным отношениям, сложившимся у адыгов в изучаемый период. Автору этого положения несвойствен был исторический подход к явлениям, в силу чего он не сумел отразить те глубокие социальные сдвиги, которые произошли к этому времени в адыгском обществе.

В изучаемое нами время родовые отношения у адыгских народов находились уже в стадии разложения, шел процесс складывания феодализма. Это рождало немало социальных неожиданностей. Их существо довольно удачно отмечено Ф. А. Щербиной: с одной стороны, полнейшая равноправность горцев, равноправность, заставляющая даже князя стоять на ногах и упрашивать гостя-крестьянина отведать княжеской бузы и баранины, а с другой - рабство в самых грубых его проявлениях.

Темпы феодализации и сам процесс становления-феодализма у различных адыгских народов были неодинаковы. Они зависели от географических условий, степени устойчивости общины и ее институтов, от расстановки социальных сил и ряда других моментов. Поэтому структура социальной верхушки отдельных (групп адыгов была внешне весьма несхожа, что принималось современными наблюдателями за коренные различия в организации общественной жизни народов. Это нашло отражение в принятом в русской официальной переписке и в исторической литературе делении адыгов на так называемые «аристократические» и «демократические племена». К «аристократическим» обычно относили бжедухов, хатукаевцев, темиргоевцев, бесленеевцев «демократическими» считались шапсуги, (натухайцы, абадзехи. Такое деление вначале было не чем иным, как чисто практической служебной классификацией, весьма удобной для русского командования и, конечно, отнюдь не продиктованной мотивами отвлеченного этнографо-социологического интереса. Применяя эту классификацию, военные власти царской России на Кавказе прежде всего давали своим подчиненным своеобразный политический ориентир в их отношениях к различным социальным категориям общества и предохраняли их тем самым от неосторожных и непродуманных шагов, которые могли бы пойти вразрез с официальным курсом на поддержку военно-феодальной знати.

Для иллюстрации сказанного остановимся на одном из характерных случаев. В августе 1834 г. командир Отдельного Кавказского корпуса барон Розен сообщил, что полковник Засс, представивший к производству в офицеры горца Росламбека Дударукова, неправильно назвал его князем. В производстве Дударукову было отказано на том основании, что в племени, к которому он принадлежит, нет князей, а есть только «старшины или владельцы». Сообщая об этом, Розен предупредил Засса, а вместе с ним и других русских начальников, командовавших отдельными участками линии, чтобы они впредь «как подобные представления, так и всякое засвидетельствование о родах горцев делали с надлежащей осмотрительностью, дабы не имеющие княжеских титулов не могли присваивать оных по таковым ошибочным представлениям».

Кавказоведение, разумеется, не могло обойти проблему «аристократических» и «демократических племен». Все исследователи признавали, что адыгские племена делились на две группы, все они отмечали отсутствие князей и ограничение прав и привилегий дворянства у абадзехов, шапсугов и натухайцев. К. Ф. Сталь, например,так определял отличие «демократических племен» от «аристократических»:

1. Абадзехи, шапсуги, натухайцы и некоторые малые абазинские народы не имеют князей, но дворяне и рабы существуют у всех народов.

2. Тляко-тляж у абадзехов и шапсугов не имеет такого важного значения, как у народов, имеющих князей. В общинах, не имеющих князей, народ разделяется на самостоятельные общества (псухо), и каждое псухо управляется само собою своими старшинами.

3. У абадзехов есть также сословие первостепенных дворян (тляко-тляжей); вероятно, они имели прежде то же важное значение, какое имеют и поныне тляко-тляжи у темиргоевцев и кабардинцев, но в настоящее время это исчезло. Так что тляко-тляжу осталось одно имя.

4. Положение несвободного класса (крестьян) несколько легче (у абадзехов. - М. П.), чем у черкесов, управляемых князьями.

Но в чем подлинное отличие «племен аристократических» от «демократических»? На этот вопрос не сумели ответить ни К. Ф. Сталь, ни другие исследователи того времени. Во многом неясным остается он и до сих пор. Основное различие между «аристократическими» и «демократическими племенами» заключалось не в большей или меньшей степени сохранения родовых институтов и не в победе торговой буржуазии, представителями которой будто бы являлись старшины, а в особом характере развития фeoдaльных отношений у этих двух групп.

Аристократические племена - это племена с явно выраженными чертами складывающегося феодального строя, с юридически оформленной сословной структурой общества, господствующей ролью владетельных князей и дворян и феодально-зависимым положением значительной части крестьянства. Все это не исключало, однако, сохранения у них общинно-родовых институтов, которые помогали тфокотлю вести упорную борьбу со своей аристократией вплоть до самого конца Кавказской войны.

Сложнее был путь развития феодализма у «демократических племен». Неуклонный рост феодально-крепостнических тенденций знати натолкнулся здесь на более упорное, чем у других адыгейских племен, сопротивление массы тфокотлей, возглавленное старшинами. При этом тфокотли, опираясь на общину, которая давала им необходимую локальную сплоченность и средство к сопротивлению, отстаивали свое независимое существование. Старшины же видели в этой борьбе средство к уничтожению монополии княжеско-дворянской верхушки на власть.

В результате права и привилегии дворянства были ограничены, а верховенство в политической области перешло к старшинам. Они также обнаружили феодальные тенденции и составили ядро новой прослойки феодалов. Рядовые тфокотли, временно сохранив свободу и экономическую самостоятельность, вскоре должны были стать. объектом феодальной эксплуатации со стороны старшин.

Соперничество России и Турции, стремившихся привлечь на свою сторону отдельные группы населения, межплеменная вражда, отсутствие государственного аппарата, действия правовых институтов родового строя - все это не позволило дворянско-княжеской верхушке полностью парализовать борьбу тфокотлей за свои права и привилегии.

Можно утверждать, что в основе организации общественной жизни обеих групп (« аристократических» и «демократйческих») в тот период лежала община (куадж), объединявшая ряд аулов (хаблей). Несколько общин составляли племя.

Факт общинного устройства адыгейских племен безоговорочно признан большинством исследователей, но одно это еще не решает вопроса о том, в какой стадии находилось общественное развитие адыгов накануне завоевания Кавказа царизмом.

Общинный строй, как известно, прошел ряд этапов, каждый из которых знаменовал новую, более высокую ступень его развития. Установлены две исторические формы общины: родовая и сельская (земледельческая). В черновых набросках письма к В. Засулич К.Маркс дал четкое методическое указание на различие в их социальной сущности и экономической основе. Он писал: «В земледельческой общине дом и его придаток - двор были частным владением земледельца. Общий дом и коллективное жилище были, наоборот, экономической основой более древних общин...

Пахотная земля, неотчуждаемая и общая собственность, периодически переделяется между членами земледельческой общины, так что каждый собственными силами обрабатывает отведенные ему поля и урожай присваивает единолично. В общинах более древних работа производится сообща, и общий продукт, за исключением доли, откладываемой для воспроизводства, распределяется постепенно, соразмерно надобности потребления».

Итак, четыре момента отличают сельскую общину от родовой: коллективная собственность на луга, леса, выгоны и на еще не поделенную пахотную землю; частный дом и двор, являющиеся исключительным владением индивидуальной семьи; раздробленная обработка земли; частное присвоение ее плодов.

Анализируя конкретный исторический материал, а также пережитки старины в быту адыгов, мы приходим к выводу, что куадж - это поземельная сельская община со всеми ее особенностями.

Скудость источников не дает возможности установить более или менее точные хронологические рубежи отдельных этапов превращения адыгейской общины из родовой в сельскую. Процесс этот был результатом длительной эволюции. Непрерывные передвижения племен и родов, постоянные войны, естественный процесс распада родовых и племенных соединений в связи с ростом производительных сил и изменениями в условиях производства и отношениях собственности - все это вело к ослаблению родовых уз и раздельному расселению родственных групп сначала большими патриархальными семьями, а затем и малыми, индивидуальными. Отдельные семьи, ответвляясь от основного ствола, образовывали «дочерние поселения». Несколько десятков таких отпавших от разных родов семей объединялись. Родовые связи уступали место территориальным. У черкесов «ни одна фамилия (род) не живет вместе в одной долине так же, как в одной долине живут семейства разных фамилий или родовых союзов» .

Следовательно, как и всякая сельская община, куадж был прежде всего территориальным союзом, первым социальным объединением свободных людей, не связанных кровными узами.

Будучи последней фазой родового общества, сельская община представляла собой сложное историческое явление со своими собственными законами и путями развития.

В цитированном выше письме к В. Засулич К. Маркс отмечал, что встречаются сельские общины переходного типа, в которых сочетаются элементы родовой и сельской общин. К такому именно типу и относится, как нам кяжется, куадж. Быт адыгов, организация политической жизни, правовые нормы, традиции и даже сама структура общины еще в сильной степени сохраняли черты родового строя. Интересно что эти черты явно преобладали в жизни социальной верхушки адыгов.

Многие наблюдатели прошлого столетия правильно отмечали, в частности, наличие крупных семейных коллективов в составе куадж, однако сильно преувеличивали их общественную роль, забывая, что наряду с ними уже давно существовали индивидуальные семьи свободных общинников - тфокотлей, облик которых был совершенно иным. Они не учитывали также и того, что патриархальная форма большой семьи давала адыгейской знати широкие возможности для эксплуатации обедневших соплеменников. Буржуазные авторы ограничивались лишь простой констатацией фактов. Так, рассказывая об отдаче «посторонних лиц» (то есть бедноты) «под покровительство» глав таких семей, они не выясняли истинных причин этого явления. Между тем, по свидетельству многочисленных архивных документов, такими причинами были разорение тфокотлей и долговая кабала, в которую они попадали.

Наиболее отчетливо черты древних родовых отношений выступали у так называемых «демократических племен» (шапсуги, абадзехи, натухайцы), но в известной мере они были типичны и для племен «аристократических».

Групппа родственных семей, связанных общим происхождением по мужской линии, составляла род, или согласно русской официальной терминологии фамилию- ачих. Несколько родов составляли братство, или тлеух. Члены рода были связаны обязанностью кровной мести и взаимопомощи.

Довольно широко был распространен у адыгов обычай приемного родства и побратимства. Он был связан с особым ритуалом. Если люди разных родовых союзов или даже иноплеменники решали заключить между собой союз на жизнь и смерть, то жена или мать одного из них давала новому другу мужа или сына коснуться три раза губами своей груди, после чего он считался членом семьи и пользовался ее покровительством. Были случаи, когда к побратимству прибегали даже русские офицеры.

Ф Ф. Торнау рассказывал, что когда он отправился на разведку в горы и нуждался для этого в надежном проводнике, то прибег именно к этому средству. Ему удалось при помощи посредника стать побратимом горца по имени Багры. «Жена Багры, пришедшая с мужем погостить в отцовском доме,- писал Ф. Ф. Торнау,- была налицо, следственно, дело не представляло больших препятствий. С согласия мужа Хатхуа породнил меня с нею, причем несколько кусков бумажной материи, холста, ножницы и иголки, считавшиеся в Псхо неоценимыми редкостями, да кинжал с золотою насечкой запечатлели наш союз. Багры, вступив в обязанность аталыка, принадлежал мне вполне. Благодаря его суеверию и привязанности, которую он питал к своей жене, я мог полагаться на него, как на самого себя».

Выдающейся ролью семьи в прошлом объясняются такие явления в быту современных адыгов, как большое число однофамильцев в аулах, кварталы, состоящие из родственных семей, преобладание одного из родов в ауле, и другие пережитки старины. Для полноты характеристики сельской общины необходимо исследовать господствовавшие в ней аграрные отношения. В рассматриваемое время община находилась на той стадии развития, когда при коллективной собственности на землю обработка ее и присвоение продуктов труда производились отдельными семьями. У адыгов, отмечали современники, «каждое семейство владеет... всем своим имуществом движимым и также домом и обрабатываемым участком земли; все же пространство земель, лежащих между поселениями семейств родового союза, находится в общем владении, не принадлежа никому отдельно».

Л. Я. Люлье, наблюдавший жизнь адыгов в первой половине XIX в., подчеркивал, что у шапсугов и натухайцев существовали индивидуальные семейные земледельческие хозяйства. Он говорил: «Невозможно определить, на каком основании совершился раздел земель, подвергшихся раздроблению на малые участки. Право владения определено или, лучше сказать, укреплено за владельцами несомненно, и переход наследства из рода в род бесспорный»

То же самое по существу писал и Н. Карлгоф. По его наблюдению, право собственности у черкесов распространялось на имущество движимое (прежде всего скот) и такое недвижимое, которое находилось в действительном и непосредственном владении, частных лиц и требовало от них собственного труда (дома и другие хозяйственные постройки, постоянно обрабатываемые поля). Земля же, лёжащая впусте, пастоищные и луговые места, равно как и леса. не составляли частной собственности. Эти земли находились в нераздельном владении обществ и фамилий, из которых каждое имеет свои земли, переходившие из рода в род, но правильного раздела и ясного обозначения границ никогда между ними не было. Частные лица пользовались землей своих фамилий или обществ по мере действительной надобности.

Мы, к сожалению, не можем воспроизвести полностью облик сельского двора адыгейского общинника конца XVIII - начала XIX в. Адыгские аулы в то время состояли из отдельных усадеб, вытянувшихся обычно вдоль ущелий по берегу реки и обращенных задворками к лесу. Рядом с домом, окруженным забором, находились огороды и недалеко от них участки пахотной земли, освоенные отдельными семьями. На огородах сеяли пшеницу, рожь, просо и кукурузу. Вокруг них росли деревья и целые рощи, которые были для адыга «первой необходимостью».

Н. А. Тхагушев сделал вывод, что адыги на приусадебных участках разводили плодовые деревья. Предположение Н. А. Тхагушева подтверждается и свидетельствами современников, которые отмечали, что редкий адыг не имел возле своего дома садика или нескольких грушевых деревьев.

Тезису о главной роли индивидуального семейного хозяйства у адыгов не противоречат и сведения о той организации земледельческих работ, которая еще наблюдалась в отдельных пунктах адыгейской территории и заключалась в том, что сперва определяли, какое количество земли необходимо для пахоты всего аула, и работали сообща, а затем по жребию делили землю в соответствии с числом работников и волов от каждой семьи.

От Индии и до Ирландии, по Энгельсу, обработка земельной собственности на больших пространствах производилась первоначально такими именно родовыми и сельскими общинами, причем пашня либо обрабатывалась сообща за счет общины, либо делилась на отдельные участки земли, отводимые общиной на известный срок отдельным семьям, при постоянном общем пользовании лесом и пастбищами.

Небезынтересно отметить, что в связи с ростом экономического значения индивидуальных семейных хозяйств в жизни адыгейских племен один из исконных правовых институтов родового строя-кровная месть в XVIII-XIX вв. включил в круг своего действия явления, связанные с защитой материального благополучия. В показаниях многих адыгов, бежавших из-за Кубани от кровной мести, часто встречаются указания на то, что они навлекли ее на себя в результате конфликтов с соседями, возникавших из-за нарушения частнособственнических интересов. Так, бежавший в 1841 г. восьмидесятилетний шапсугский тфокотль Хатуг Хазук рассказывал: «Во время жительства моего при речке в ауле сделал я с одним черкесином того аула - Джамбулетом спор за потравлю овцами его жита, мне принадлежащего, которого я при споре от себя оттолкнул, и он упал на том же месте и помер; отчего по возбуждении на меня шапсугами и принужден под покровительство России с семейством бежать и желаю водвориться на Каракубанском острове». Оставляя на совести почтенного старца истинные причины скоропостижной смерти его соседа, нельзя не обратить внимание на то, что ссора между ними произошла из-за жита, выращенного на индивидуальном земельном участке, который находился внутри общинной территории аула.

Экономические мотивы звучат также и в жалобах других беглецов. Шапсуг Сельмен Тлеуз показал, что после смерти отца и матери он с женой остался «один без всякого родства и, проживая в аулах по хозяевам», никак не мог наладить собственное хозяйство. Это и за ставило его покинуть родные места, уйти на русскую территорию и также просить, чтобы его поселили на Кара-кубанском острове. Подчеркивая свою экономическую несостоятельность, он закончил показания следующей фразой: «...имения же у меня, кроме лошади и оружия, никакого нет».

Итак,- в XVIII-XIX вв. у адыгов обрабатываемые отдельными семьями земли уже выделяются в их индивидуальное пользование. Частная собственность на индивидуально обрабатываемый полевой участок, с одной стороны, коллективная собственность на неподеленную землю и угодья - с другой - такова экономическая основа куадж. Таким образом, адыгейская община покоилась на неразвитых отношениях поземельной собственности, переходных от общей к частной.

Частная собственность распространялась только на землю, занятую под усадьбой, садом и огородом. Полевые же участки выделялись общиной на правах надела. Остальная земля (пустоши, луга, леса, выгоны, пастбища) оставалась в нераздельном владении общины, составляя общественную собственность, которой имел право пользоваться всякий член общества по мере своих надобностей. Будучи уже в частном и притом наследственном владении отдельных семей, земля у адыгов еще не являлась, однако, свободно отчуждаемой земельной собственностью. Как правило, она не продавалась, не покупалась и не сдавалась в аренду.

По адату право наследования ограничивалось родством по мужской линии. Прямыми наследниками адыга признавались сыновья, затем родные братья,племянники и далее двоюродные братья и их сыновья. После смерти отца сыновья получали все его имущество и поровну делили между собой, выделяя вдове сколько-нибудь на прожиток, и то, если она не выходила замуж. Ей также предоставлялось право выбрать себе для жительства дом одного из сыновей или пасынков. Обычное право горцев лишало женщину прав наследования.

Со временем эти ограничения частично отпали, что нашло свое отражение в нормах шариата, распространившегося у адыгов после принятия ими мусульманства У тех горских племен, у которых шариат преобладает над адатом, указывал Ф. И. Леонтович, при разделе имения наблюдаются следующие правила: жена покойного полу чает 1/8 долю всего имения; из остального же 2/3 полу чает сын и 1/3 - дочь. Если же после умершего не оста лось сыновей, то по отделе 1/4 части жене остальное име ние разделяется на две части (в том случае, если после покойного осталась одна дочь), из коих половина отдается дочери, а другая - ближайшему родственнику. Наследственное право адыгов сохранило также некоторые пережитки матриархата. Так, по адату муж не наследовал имения жены. Оно переходило к детям, а при отсутствии их, оно возвращалось родителям или ближайшим родственникам. Стеснения и ограничения общинника в праве распоряжаться принадлежащей ему землей задерживали развитие института частной поземельной собственности и вызревание элементов феодализма в адыгейском обществе, опутывали зарождавшиеся феодальные отношения (многочисленными патриархально-родовыми пережитками, но остановить их поступательное движение они не могли. Несмотря на все препятствия, рядом с мелким свободным крестьянским хозяйством, основанным на личном труде, вырастало крупное хозяйство адыгейских князей, дворян, старшин и зажиточных тфокотлей, базировавшееся на труде рабов и крепостных. Предпосылки к этому были созданы самим экономическим строем сельской общины, то есть противоречивым сочетанием общинного землевладения и частного пользования землей.

Концентрация земли в руках князей, дворян, старшин и богатых тфокотлей происходила на основе освященной адатом практики, которая объективно служила их экономическим интересам. Они использовали утвердившийся в общине принцип раздела земли междусемьями с учетом_числ а их членов, количества орудий производства и тягловой силы. Это открывало простор для расхищения общинных земель. Еще большее значение имело то обстоятельство, что при разделе земли принималось во внимание и общественное положение семьи. За «почетными лицами» (князья и первостепенные дворяне в «аристократических племенах», старшины - в «демократических») признавалось предпочтительное право распоряжаться и пользоваться лучшими участками.

В «Собрании сведений, относящихся к народным учреждениям и законоположениям горцев - адату, 1845 года», записано: «Князья... пользуются лучшими местами для пастбищ своего скота на всем пространстве земли, на котором жительствуют покровительствуемые ими аулы одного с ними племени, а близ того аула, в котором живут сами, даже пользуются правом ограничивать для себя собственно удобнейшую землю под хлебопашество и сенокос, которую жители сего аула, также и других, не могут обрабатывать в свою пользу иначе как с дозволения их».

Следует заметить, что на этом были основаны позднейшие притязания адыгейского дворянства на землю. Не ограничиваясь правами, признаваемыми за ними обычаем, князья нередко пытались захватить общинные права и земли, что с неизбежностью приводило к тяжбам общин со своими князьями и социальным конфликтам. Факт этот был настолько очевиден, что не мог не броситься в глаза сколько-нибудь внимательному наблюдателю. Так, у К. Ф. Сталя мы встречаем следующее интересное замечание: «Поземельной собственности отдельно от своего народа князья и дворяне у черкесов никогда не имели. Так по крайней мере видно из многих споров, затеваемых общинами против своих князей». Желал ли того К. Ф. Сталь или нет, но его замечание прямо указывает на внутреннюю противоречивость адыгейского общества того времени. Одним из источников социальной борьбы как раз и являлись силы общинных прав на землю, с одной стороны, и возникновение крупной земельной собственности феодального типа в ущерб мелкому свободному общинному землевладению - с другой. Среди повинностей бжедухских тфокотлей особый интерес представляет обязанность каждой семьи давать ягненка владельцу аула за то, что он выжжет прошлогоднюю траву на общинных пастбищах. В этом, несомненно, проявилось стремление князей и дворян подорвать коллективное владение землею и установить, над ней свой верховный суверенитет. По-видимому, это наиболее ранняя и притом специфическая для оседлого скотоводческо-земледельческого хозяйства форма присвоения общинной собственности на землю феодалом. Такое предположение подтверждается прямым свидетельством современников, на котором мы уже останавливались выше: «...при существовавшем во многих местностях обычае, что земля- точно так же как воздух, вода и лес,- суть общественное достояние, пользоваться которым может каждый без всякого ограничения, допускалось, что некоторые из почетных лиц имеют предпочтительное пред другими право распоряжаться землею». К XIX в. эволюция этого права привела к тому, что оги стали даже вносить князьям и дворянам особую плату за пользование землей.

Феодальные притязания адыгской знати особенно отчетливо проявились в прошении, поданном бжедухскими князьями и дворянами в 1860 г. генералу Кусакову, где они утверждали, что якобы «издавна считались владетельными особами простого народа» и что им одним принадлежала земля, которую они «отдавали в пользование народа».

Другой тенденцией феодализирующейся знати были попытки установить власть над сельскими общинами и подчинить их свободное население. Сами адыги, не имея письменности, не оставили свидетельств, которые позволяли бы проследить за всем ходом борьбы, развернувшейся на этой почве между общинами и родоплеменной аристократией. Однако на основании народных преданий начало этой борьбы отнесем к середине XVIII в. Она приняла затяжной характер и охватила всю первую половину XIX в. В условиях глубокого разложения родовых отношений и далеко зашедшей имущественной и социальной дифференциации одним из средств закабаления рядовых общинников явились сохранившиеся у адыгов супряжки, помочи и другие виды трудовой взаимопомощи, которые князья, дворяне и зажиточные тфокотли использовали для эксплуатации свободных крестьян. Не случайно социальные верхи адыгского общества так цепко держались за уцелевшие остатки родовых порядков. Помочи, писал Ф. А. Щербина, устраивались иногда с благотворительной целью. В других случаях помочи устраивали не только для бедных, но и для богатых, и тогда они несколько теряли свой общинный характер, являясь чем-то вроде дани людям богатым и влиятельным со стороны бедняков.

Итак, общественный строй адыгов в XVIII - первой половине XIX в.. характеризовался наличием достаточно ярко выраженных черт родовых отношений, однако не менее отчетливо проступали в нем элементы феодализма.

Феодализм у адыгейских народов - одно из наиболее сложных и своеобразных явлений социально-экономической истории. Ключ к его пониманию дает известное положение марксизма, гласящее, что общность закономерностей исторического развития не исключает конкретных форм проявления этих закономерностей. «Один и тот же экономический базис,- писал К. Маркс,- один и тот же со стороны главных условий - благодаря бесконечно различным эмпирическим обстоятельствам, естественным условиям, расовым отношениям, действующим извне историческим влияниям и т. д.- может обнаруживать в своем проявлении бесконечные вариации и градации, которые возможно понять лишь при помощи анализа этих эмпирически данных обстоятельств».

В отличие от стран Западной Европы, в которых феодализм складывался на основе противоречивого взаимодействия двух процессов - разложения рабовладельческого способа производства в поздней Римской империи и родового строя у завоевавших ее племен,-у адыгов миновавших рабовладельческую формацию (хотя рабство и существовало у них как уклад), феодальные отношения развивались в результате разложения традиционно-общинных связей. Территориальная община сохранилась у них в наиболее чистом виде и держалась дольше, чем у многих других народов. Опираясь на нее, адыгейское крестьянство успешнее сопротивлялось закрепощению Процесс феодализации совершался здесь поэтому очень медленно. Многочисленные патриархально-родовые пережитки опутывали различные области жизни адыгов. Устойчивость дофеодальных порядков в обществе во многом объясняется и естественно-географическими условиями Кавказа. Исторически определилось, что «следы сушествования марки сохранились до настоящего времени почти только в высоких горных местах». Горы и леса Западного Кавказа, созданные самой природой замкнутость и изолированность отдельных районов содействовали сохранению архаичных форм общественной жизни и тормозили переход на новую ступень ее организации. В узких и тесных горных долинах не представлялись в то время возможными ни организация крупного поместного хозяйства, ни интенсификация земледелия ни, тем более, сколько-нибудь развитая городская жизнь.

Известную роль в длительном сохранении родовых пережитков сыграла заинтересованность в этом верхушки тфокотлей, которая использовала остатки старины для ослабления позиций старого дворянства.

Наряду с этим действовали факторы, способствовавшие развитию феодализма у адыгов. Одним из таких факторов были кавказские войны XVIII-XIX вв. На Кавказе в то время создалась необычайно сложная политическая обстановка. С одной стороны, на адыгейское население стремились распространить свое влияние феодальная Турция и стоявшие за ее спиной европейские державы, враждебные России. Вмешательство этих государств во внутренние дела адыгов и их воздействие на общественную жизнь коренного населения имели огромное значение и недостаточно, как нам кажется, учитывались исследователями. С другой стороны, царское правительство также искало пути, которые ускорили бы утверждение его власти над этим населением. Стремясь создать себе социальную опору, царизм, как правило, ориентировался на знать. Одним из средств привлечения ее на свою сторону юн избрал поощрение осуществляемого ею захвата общинных земель. Большое значение имела постоянная межплеменная вражда. Хроническое состояние войны способствовало росту и возвышению дворянско-княжеской знати.

Необходимыми- условиями существования феодального строя являются монополия господствующего класса - феодалов на землю и личная зависимость наделенного землей непосредственного производителя - крестьянина. Вызревание этих условии и составляло основное содержание зарождения феодализма. Оно представляется как двусторонний процесс: захват земли феодалами, с одной стороны, обезземеливание и закрепощение некогда свободного общинника - с другой. У адыгов это про-исходило своеобразно. Развивающиеся феодальные отношения не достигли еще того уровня, когда господствующей формой становится крупное землевладение. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы не позволяют утверждать, что земля была безоговорочно монополизирована дворянством.

Юридически ни князья,ни дворяне не считались собственниками той земли, которой они фактически владе-ли. Феодальная собственность на землю уже, несомненно, существовала в рассматриваемое время, но в скрытой форме. Она была опутана пережитками родового общества. Поэтому утвердившееся в буржуазном кавказоведении мнение об отсутствии у князей и дворян поземельной собственности является правильным только формально. Многочисленные архивные материалы дают нам ясные указания на то, что феодализирующаяся адыгейская знать упорно стремилась к распространению своих владельческих прав на общинные земли. Однако преступить адат и юридически оформить этот захват ей не удалось. Ко времени завоевания Кавказа социальная верхушка успела лишь добиться признания за собой преимущественных прав на землю и выработать определенные правовые представления и сословные обычаи (уоркхабзе), резко отделявшие ее от остальной массы населения.

Таким образом, главной особенностью адыгейского феодализма было своеобразие основы феодальных производственных отношений: часть общественной земли. была фактически присвоена феодалами, хотя официально этот факт не был признан и юридически суверенное право на землю сохранялось за общиной. Отсутствие полной частной собственности на землю создавало серьезнейшие препятствия для феодальной знати. У адыгов еще не было свободно отчуждаемой земельной собственности. Отсюда своеобразие и медленные темпы феодализации.

Земельная собственность адыгейских феодалов лишена была многих специфических черт. Здесь не сложилось характерной для феодализма системы земельных удержаний и личной зависимости одного феодала от другого так как нижестоящий далеко не всегда получал от господина наследственное земельное владение. При анализе особенностей адыгейского феодализма нельзя игнорировать и то обстоятельство, что становление его проходило у местного коренного населения в тот исторический период, когда феодализм в целом был уже отживающей формацией. Это не создавало прочных оснований для его развития. Складывалась чрезвычайно оригинальная ситуация: феодальные отношения не успев развиться и окрепнуть, уже были обречены на вымирание.

Благодаря довольно широким экономическим связям с внешним миром адыгейское дворянство и особенно верхушка тфокотлей в лице старшин все более втягивались в торговые и товарно-денежные отношения. Это содействовало экономическому процветанию и социально-политическому возвышению зажиточных тфокотлей. Итак, природные условия, внешнеполитическая обстановка, внутренняя социальная борьба и другие факторы осложнили процесс феодализации в адыгском обществе, и поэтому он совершался медленно, в высшей степени своеобразно, минуя рабовладельческую формацию. Но рабство долго сохранялось как уклад. При натуральном хозяйстве торговые и денежные операции играли, однако, довольно значительную роль.

Перейдем к вопросу о социальном строе адыгейских народов. Адыгское общество, не имея еще четкого классового деления, было вместе с тем уже глубоко расчленено. В официальных документах и исторической литературе отдельные социальные подразделения обычно называли «сословиями». Такими «сословиями» были: князья (пши), дворяне (уорки), свободные общинники (тфокотли), несвободные - рабы (унауты), крепостные (пшитли) и феодально - зависимые (оги).

Князья и дворяне разных степеней составляли феодальную верхушку в структуре общества. В качестве «почетных лиц» они пользовались рядом преимуществ и привилегий, закрепленных за ними адатом: наследственностью звания, правом на суд равных и др. У «демократических же племен» после «переворота» конца XVIII - начала XIX в., о котором мы будем говорить ниже, главную роль стали играть так называемые старшины.

Адат строго различал владетельных и невладетельных дворян. Владетельными считались князья и первостепенные дворяне. Юридическим обоснованием их владельческих прав было происхождение от бывших племенных вождей, то есть традиция, указанная адатом. Особым почетом и влиянием в «аристократических племенах» пользовались князья. Старший: член княжеской фамилии считался владельцем" племени. Звание князя было наследственным и передавалось от отца всем законным детям, рожденным от равных браков. Что же касается сына, рожденного от брака князя с простой дворянкой, то он получал название «тума» (незаконного).

Одной из важнейших привилегий князя было право вершить суд и расправу над своими подвластными. Кроме того, он имел право объявлять войну и заключать мир. При дележе захваченной добычи князю выделялась лучшая часть, даже если он сам в набеге не участвовал. Князь имел по адату право на получение повышенных штрафов за причиненный ему материальный ущерб. Он мог возводить своих «подданных» в дворянское достоинство, и эти новые дворяне составляли его вассальное окружение.

В середине XIX в. к князьям перешел уже ряд общинных прав, как, например, право решать вопросы о поселении новых лиц на подвластной им территории, что в свою очередь открывало перед ними возможность единолично распоряжаться общинными землями в будущем.

В числе основных экономических привилегий князей быдо отмеченное уже выше преимущественное право выделять для себя и для своих вассалов лучшие земли, а также взимать торговую пошлину (курмук) со своих подвластных и проезжих купцов. Наконец, что особенно \ важно, князья получали с населения подвластных им ау-) лов натуральный оброк в виде зерна, сена и других сельскохозяйственных продуктов, а в отдельных случаях могли даже привлекать жителей этих аулов к работам в своем хозяйстве. Такие работы представляли собой зародышевую форму отработочной ренты. Характерно, что все эти повинности прикрывались оболочкой добровольности, хотя и были порой весьма тяжелы.

Собственной крупной запашки князья, как и дворяне первой степени, обычно не имели, удовлетворяя потребности и нужды своего двора за счет «добровольных приношений» подвластных. Эти приношения постепенно перерастали в натуральные повинности. Неуклонный рост их с течением времени объективно должен был привести к закрепощению свободного населения. Не ведя крупного земледельческого хозяйства, князья обладали, однако, большим количеством рогатого скота, который имели право пасти не только на выделенных из общинных земель пастбищах, но и на всей подвластной им территории.

Следующей группой феодалов были дворяне первой степени, обладавшие почти такими же правами, как и князья, только на меньшей территории, и отличавшиеся от них лишь тем, что им оказывались несколько меньшие почести. Число их было невелико. За ними шли дворяне второй и третьей степени. Они были невладетельными и жили в аулах, принадлежавших князю или первостепенному дворянину. Их обязанностью была военная служба своему сеньору.

Дворяне второй степени имели рабов и крепостных, вели самостоятельное хозяйство, картину которого вследствие отсутствия источников восстановить крайне трудно.

Дворяне третьей степени составляли постоянную княжескую свиту. Их содержали на княжеском дворе за счет продуктов, собираемых с крестьян. Другим источником их существования была военная добыча. Как типичные феодальные дружинники, они имели право отъезда.

Архивные документы позволяют заключить, что многие мелкие дворяне постоянно переезжали из одного племени в другое и, предлагая свои услуги для участия в военных предприятиях, постепенно образовали своеобразную межплеменную прослойку «наемников». В отдельных случаях путь таких людей был весьма причудлив и иногда заканчивался даже тем, что они попадали в крепостную зависимость. Приведем один характерный пример. Мелкий хамышейский дворянин Клюко-Хануко Абидок после смерти своего патрона Ханука перешел к абадзехам. Пробыв у них три года, он отправился к шапсугам. Не ужившись и у них, он в 1825 г. перешел в Анапу, куда его пригласил родственник его покойного сеньора Ханук Баречеко. Этот последний имел на натухайской территории крупное хозяйство, поставлявшее хлеб и скот на анапский рынок. Живя у него, Клюко-Хануко Абидок, по его собственным словам, находился «более в степи, где делается хлебопашество хозяина его Ханука и производится сенокос». Новый патрон Абидока был в добрых отношениях с турецкими властями в Анапе и особенно с влиятельными натухайскими старшинами. Поэтому он решился на закрепощение благородного адыгейского дворянина, верно служившего его покойному родственнику. На счастье Абидока, у него нашлись доброжелатели, которые вовремя сообщили ему, что если «долее будет жить у помянутого своего хозяина, то он сделает его крепостным и продаст туркам». После этого Абидоку оставалось только бежать к русским с тем, как он заявил, чтобы «быть навсегда преданным России».

Глава I. Историография проблемы. Характеристика источниковой базы.

§ 1. Историография проблемы.

§ 2. Источниковая база.

Глава II. Социально-экономические отношения у западных адыгов в конце XVIII - первой половине XIX в.

§ 1. Хозяйственное развитие.

§ 2. Торговля с Османской империей и западноевропейскими странами.

§ 3. Торгово-экономические связи адыгов с Россией.

§ 4. Основные черты общественного строя.

Глава III. Начальный этап общественно-политических преобразований у западных адыгов (конец XVIII - первая треть XIX в.).

§ 1. Шейх Мансур и начало шариатского движения на

Северо-Западном Кавказе.

§ 2. Демократический переворот у абадзехов, шапсугов и натухайцев.

§ 3. Особенности политического устройства у адыгских «демократических» и «аристократических» субэтнических групп в первой трети XIX в.

Глава IV. Развитие общественно-политического строя западных адыгов в 20-40-х гг. XIX в.

§ 1. Влияние внешнеполитического фактора на общественно-политическое развитие западных адыгов

§ 2. Военно-политическая деятельность наибов Шамиля Хаджи Мухаммеда и Сулеймана Эфенди в Западной

Черкесии.

§ 3. Возникновение Адагумской конфедерации.

Глава V. Общественно-политические преобразования в Западной

Черкесии в конце 40-х - начале 60-х гг. XIX в.

§ 1. Реформы Мухаммеда Амина.

§ 2. Внутриполитическое положение Западной Черкесии во время и после Крымской войны.

§ 3. Завершающий этап общественно-политических преобразований у западных адыгов.

Рекомендованный список диссертаций по специальности «Отечественная история», 07.00.02 шифр ВАК

• Бжедуги в конце XVIII - первой половине XIX в.: социально-экономические отношения и политическое развитие 2007 год, кандидат исторических наук Женетль, Нурбий Хазретович

• Трансформация традиционной системы управления западных адыгов (черкесов): конец XVIII в. - 60-е гг. XIX в. 2009 год, кандидат исторических наук Кандор, Руслан Султанович

• Деятельность Мухаммед-Амина и Сефер-бей Зана как военно-политических лидеров кубанских горцев в период Кавказской войны 2012 год, кандидат исторических наук Хаджебиекова, Фатима Мурсудиновна

• Адыги Северо-Западного Кавказа в системе взаимодействия России с Турцией, Англией и имаматом Шамиля в XIX в.: до 1864 г. 2007 год, доктор исторических наук Панеш, Аскербий Дзепшевич

• Шапсуги в культурно-историческом пространстве Северо-Западного Кавказа 2006 год, кандидат исторических наук Надюков, Сахатбий Альджериевич

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Общественно-политический строй адыгов Северо-Западного Кавказа: Конец XVIII - 60-е гг. XIX в.»

Актуальность темы исследования. Период времени с конца XVIII в. до середины 60-х гг. XIX в. является весьма важным этапом в истории западных адыгов. Это была эпоха, наполненная крупными событиями и бурными катаклизмами, связанными с Кавказской войной. Борьба за независимость против агрессии царской России оказала большое влияние на ход общественно-экономического, социального и общественно-политического развития адыгов. Она ускорила наметившиеся ранее процессы политической консолидации общества. Вместе с тем она деструктивно воздействовала на основные отрасли народного хозяйства Западной Черкесии. Рассматриваемое время является последним периодом ее независимого развития.

В отечественной исторической науке существует целый ряд фундаментальных исследований, в которых глубоко раскрыты проблемы социально-экономического развития западных адыгов в конце XVIII -первой половине XIX в.1 Вместе с тем до сих пор недостаточно изучено развитие политического строя западных адыгов рассматриваемой эпохи. Между тем жизнь западноадыгского общества в годы Кавказской войны была наполнена не только упорной борьбой за независимость, но и глубокими общественно-политическими преобразованиями, происходившими в условиях острых социальных конфликтов. С конца XVIII в. и до середины 60-х гг. XIX в. шел противоречивый, но в целом поступательный процесс государственной и политической консолидации западных адыгов. Этот процесс был вызван как внутренними, так и внешними факторами. Без глубокого исследования вопросов развития общественно-политического строя Западной Черкесии невозможно воесоздать целостную картину истории адыгов в конце XVIII - первой половине XIX в. Этим прежде всего определяется актуальность поставленной проблемы.

Ее разработка важна и в теоретическом плане для выявления закономерностей возникновения ранних форм государственности. Выражаясь словами историка XIX в. Н. И. Карлгофа, изучение политического устройства адыгов «. может пояснить темные и загадочные стороны в истории первых времен образования государств»2.

Необходимость гармонизации межнациональных отношений в Российской Федерации на современном этапе вполне очевидна. Для этого, среди прочего, следует обратиться к всестороннему исследованию вклада различных народов, в том числе адыгов, в уникальную российскую цивилизацию. Органической частью общероссийской истории являются политические образования XIX в. в Черкесии, изучение которых поможет глубже уяснить важные аспекты русско-кавказских отношений.

Исследование внутриполитической истории западных адыгов конца XVIII - середины 60-х гг. XIX в. позволит глубже изучить такое крупное явление отечественной истории как Кавказская война. Проблема эта также недостаточно изучена в историографии. Наше исследование поможет выявить причины длительного и упорного сопротивления западнокавказских горцев царской экспансии. Корень этих причин следует искать прежде всего в особенностях социальной и политической организации черкесского общества, менталитета адыгов.

Трагедия мухаджирства также тесно связана с поставленной нами проблемой. Предпосылки этого явления вызревали в ходе военно-политических событий 40-50-х гг. XIX в.

Изучение поставленной нами проблемы позволит рассмотреть особенности трансформации традиционных политических институтов в экстремальных условиях войны народа за независимость, выявить характерные черты взаимодействия общественно-политических систем, находящихся на разных этапах развития.

Предметом исследования являются основные аспекты общественно-политического строя западных адыгов в конце XVIII - 60-х гг. XIX в. Анализируются особенности социально-экономических отношений у западных адыгов, характеризуется политическое устройство общества, выявляются основные тенденции реформирования общественно-политической системы, ее развития в сторону демократизации, исследуется процесс становления местной государственности.

Цель и задачи исследования. Исходя из степени изученности темы (историография вопроса и характеристика источников освещены в первой главе), автор поставил перед собой цель - дать комплексное исследование общественно-политического строя западных адыгов в конце XVIII - 60-х гг. XIX в.

Выявить сущность и последствия общественно-политического переворота у западных адыгов в конце XVIII в,

Рассмотреть особенности политического устройства у адыгских «демократических» и «аристократических» субэтнических групп в первой трети XIX в.;

Показать влияние внешнеполитического фактора на общественно-политическое развитие западных адыгов;

Изучить цели, ход и итоги военно-политической деятельности наибов Шамиля на Северо-Западном Кавказе в 40-50-х гг. XIX в.;

Охарактеризовать сущность Адагумских реформ в Западной Черкесии;

Исследовать внутреннюю и внешнюю политику Сочинского меджлиса.

Методологической основой исследования явились важнейшие принципы исторического познания - историзм и объективность. Историзм как принцип исторического познания требует изучения всякого явления истории в его генезисе и развитии, конкретно-исторической обусловленности и индивидуальности. Для получения достоверных научных результатов принцип историзма необходимо применять, соблюдая требование объективности научного исследования. При этом мы опирались на достигнутый уровень научного знания с учетом выдвинутых по данной проблеме точек зрения.

Для решения поставленных в диссертационной работе задач наряду с общенаучными методами нами применены специально-исторические методы исследования: историко-генетический, историко-сравнительный, историко-типологический, историко-системный. Эти методы позволили выявить как особенности общественно-политического развития западных адыгов рассматриваемой эпохи, так и присущие ему общие черты.

В работе применен синтез разных подходов - цивилизационного, формационного, конкретно-исторического. Это дает возможность изучить процесс общественно-политического развития западных адыгов в конце XVIII - 60-х гг. XIX в. как сложное, динамичное и противоречивое во многих проявлениях явление.

Хронологические рамки исследования охватывают период с конца XVIII в., когда у большинства западных адыгов совершается общественно-политический переворот, наложивший существенный отпечаток на их политическое развитие в первой половине XIX в., до 1864 г. - года завершения Кавказской войны и окончательного включения СевероЗападного Кавказа в административно-политическую систему Российской империи.

Научная новизна исследования состоит в следующем:

1. В разработке основных этапов общественно-политических преобразований у западных адыгов в конце XVIII - первой половине XIX в.

2. В выработке новой концепции о сущности общественно-политического переворота у абадзехов, шапсугов и натухайцев в конце XVIII в.

3. В исследовании роли Великобритании и Османской империи в развитии политического строя Западной Черкесии в XIX в.

4. В детальном анализе деятельности наиба Шамиля на СевероЗападном Кавказе Мухаммеда Амина. В работе впервые в историографии показана роль Мухаммеда Амина в «Пши-орк зау» - войне против князей и дворян в Бжедугии, приведшей к свержению здесь власти феодалов и установлению демократического политического устройства.

5. В показе роли шейха Мансура в укреплении позиций ислама на Северо-Западном Кавказе и в возникновении в регионе шариатского движения.

6. В изучении впервые в историографии процесса возникновения и развития Адагумской конфедерации.

7. В исследовании деятельности Сефер-бея Заноко по созданию черкесской государственности на Северо-Западном Кавказе.

8. В анализе внутренней и внешней политики Сочинского меджлиса.

Практическая значимость исследования состоит в том, что положения и выводы диссертации могут быть использованы при создании обобщающих трудов по истории Адыгеи и народов Северного Кавказа, при изучении в вузах Адыгеи, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии истории адыгских народов, при исследовании проблем Кавказской войны. Фактический материал и выводы диссертации находят непосредственное практическое применение при созданий учебников по истории Адыгеи для средних общеобразовательных учреждений, в написании которых принимает участие автор.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации нашли отражение в публикациях автора, в его выступлениях на международных, всероссийских и региональных научных конференциях. По теме диссертации опубликована монография (2002 г.) - 11,8 п.л. Всего по теме диссертации опубликовано 29 научных работ, общим объемом более 50 п.л.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 Зевакин Е. С. Социально-экономический строй Адыгеи в XVIII - начале XIX веков // Очерки истории Адыгеи. - Майкоп, 1957. - T.I. - С. 147-192; Покровский М. В. Адыгейские племена в конце XVIII - первой половине XIX века// Кавказский этнографический сборник. - М., 1958. - Вып. II. -С. 91-138; Его же. Из истории адыгов в конце XVIII - первой половине XIX века: Социально-экономические очерки. - Краснодар, 1989; Гарда-нов В.К. Общественный строй адыгских народов (XVIII - первая половина XIX в.). - М., 1967; Джимов Б. М. Социально-экономическое и политическое положение адыгов в XIX в. - Майкоп, 1986; Бижев А.Х. Адыги Северо-Западного Кавказа и кризис Восточного вопроса в конце 20-х - начале 30-х гг. XIX века. - Майкоп, 1994.

2 Карлгоф Н. О политическом устройстве черкесских племен, населяющих северо-восточный берег Черного моря // Русский вестник. - М., 1860. -Т.28. -Кн. 2. - С. 517.

Заключение диссертации по теме «Отечественная история», Чирг, Асхад Юсуфович

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

С конца XVIII в. и до начала 60-х гг. XIX в. шел противоречивый, но в целом поступательный процесс государственно-политической консолидации западных адыгов. Стремление к созданию единого государства вызывалось не только потребностями обороны от внешнего вторжения, но и было обусловлено тенденциями внутреннего социально-экономического развития.

Начальный этап общественно-политических преобразований относится к последнему десятилетию XVIII в. В это время у абадзехов, шапсугов и натухайцев происходит общественно-политический переворот. Суть его состояла в том, что усилившиеся тфокотли сумели в политической сфере закрепить то, что им удалось ранее в сфере экономической. Они оттеснили феодальную знать от управления обществом и установили демократическое политическое устройство. Произошло столкновение двух тенденций централизации Западной Черкесии - "сверху" и "снизу". Под централизацией "сверху" понимается стремление владетельных князей объединить адыгов под властью одного монарха. Такую политику, например, проводили в XVIII в. бжедугский князь Батчерий Хаджимуков, а в XIX в. - темиргоевский князь Байзрокко Болотоков и знаменитый политик Сефер-бей Заноко. Централизация "снизу" - это попытка создать единое государство на путях глубокой демократизации общества. Следует отметить также наличие двух факторов преобразований -светского и религиозного. В ходе переворота конца XVIII в. преобладал светский характер преобразований, однако уже тогда наметилось воздействие исламского фактора. Результаты переворота были зафиксированы в 1803 г. на съезде "Печетнико-зефес".

И после переворота конца XVIII в. Западная Черкесия осталась раздробленной и разобщенной в политическом отношении страной. По характеру своего общественно-политического строя адыгские субэтнические группы делились на два больших подразделения - "аристократическое" и "демократическое". К "аристократическому" относились бесленеевцы, темиргоевцы, бжедуги, хатукайцы, махошевцы, егерухаевцы, адемиевцы, жанеевцы и закубанские кабардинцы. К "демократической" группе относились абадзехи, шапсуги и натухайцы. Различие между этими подразделениями адыгских субэтнических групп в политической сфере заключалось в том, что у "аристократических" субэтносов сохранялось княжеское управление, в то время как у абадзехов, шапсугов и натухайцев установилась демократическая форма правления. Важную роль в общественном управлении у них играли народные собрания.

Политический строй западноадыгских княжеств можно характеризовать как сословно-представительную монархию. Княжеская власть была уже сложившейся государственной властью. До русско-турецкой войны 1828-1829 гг. эти княжества являлись политически независимыми государственными образованиями. После заключения Адриано-польского мирного договора 1829 г. равнинные княжества были вынуждены признать свою политическую зависимость от Российской империи. Однако царские администраторы не имели прочной власти над адыгским населением. В попытке восстановить свою независимость княжества заключали союзы с абадзехами, шапсугами и натухайцами.

Существенное воздействие на ход общественно-политического развития западных адыгов оказывал внешнеполитический фактор. В отличие от "аристократических" субэтносов, влияние внешнего фактора на общественно-политическую систему у абадзехов, шапсугов и натухайцев приводило к укреплению начал государственности. Международный статус Западной Черкесии существенным образом изменился в результате русско-турецкой войны 1828-1829 гг. Согласно условиям завершившего эту войну Адрианопольского мирного договора, Западная Черкесия стала составной частью Российской империи. Адыги, однако, отказались признать договор, решивший их судьбу без их участия и не захотели подчиниться царскому правительству России. В Санкт-Петербурге было принято решение подчинить адыгов силой оружия. В 1830 г. происходит вторжение царских войск на территорию Западной Черкесии.

Военное давление со стороны царизма побуждало адыгов объединяться. Ускоренно развивались у "демократических" субэтносов тенденции централизации политической системы. В 1834 г. абадзехи, шапсуги, натухайцы и убыхи заключили между собой военный и политический союз. Условия союза предусматривали объединение вооруженных сил горцев, недопущение связей с царской администрацией и запрет на ведение сепаратных переговоров с царским командованием. Именно в этот период был выдвинут проект создания единой политической организации в Западной Черкесии, автором которого был Б. Абат. Этот проект предусматривал превращение народных собраний в постоянно действующие органы власти, создание регулярных вооруженных сил, введение четкой системы административно-территориального управления. Проект начал реализовываться уже после кончины автора, в конце 40-х гг. XIX в.

Ярким выражением развития государственности явилось принятие в 1841 г. на собрании представителей "демократических" субэтнических групп на р. Пшехе союзного договора - Дефтера. Этот документ вводил в обществе единые религиозные и гражданские правила, принципы соблюдения общей политики в отношении России.

Определенное влияние на процесс общественно-политического развития западных адыгов оказывала также политика Османской империи и Великобритании. Британские эмиссары предпринимали попытки сплотить горцев в одно политическое целое для более успешного их сопротивления войскам царской России. Подобная линия английской политики вызывалась тем, что английское правительство усматривало в России опасного для себя соперника в борьбе за господство на Ближнем Востоке и Кавказе. Европейское общественное мнение в целом было на стороне черкесов, отстаивавших свою независимость.

Важным этапом общественно-политических преобразований явилась деятельность первых двух наибов Шамиля в Черкесии - Хаджи Мухаммеда и Сулеймана Эфенди в 1842-1846 гг. Наиболее энергичный из них, Хаджи Мухаммед распространял шариат, призывал адыгов к газавату. Он стремился объединить черкесов по примеру имамата Шамиля.

Между тем с течением времени условия Дефтера 1841 г. стали нарушаться. Причины этого коренились в серьезных недостатках системы политического управления у западных адыгов. Решения представительных органов власти носили рекомендательный характер, не было еще механизма их реализации. Отрицательную роль играло отсутствие исполнительной власти, которая проводила бы решения представительных органов власти в жизнь. Большинство народа не имело возможности отстаивать свои интересы. Все это способствовало развитию анархии и беспорядков. Кроме того, сторонники царизма наносили большой ущерб делу отстаивания национальной независимости. Российская администрация стремилась изнутри расколоть адыгов.

Серьезным недостатком административно-судебной системы "демократических" субэтнических групп являлась ее двойственность. Представительные органы базировались как на кровнородственных связях, так и на основе территориальных объединений. Необходима была глубокая политическая реформа.

Эта реформа стала проводиться с 1847 г. Началась реализация ряда положений проекта Б. Абата. Большую роль в проведении реформы сыграло Адагумское собрание, длившееся с февраля 1848 г. по февраль 1849 г. Результатом работы этого собрания явилось создание единой административно-судебной системы и образование конфедерации абадзехов, шапсугов, натухайцев и убыхов. Административное управление конфедерацией строилось по территориальному принципу. Вся подвластная ей территория была разделена на административные участки по сто дворов в каждом. Участками управляли избранные народом старшины.

Такие участки, находящиеся в каждой долине (псухо), имели в качестве общего руководящего органа управления совет псухо. В него обычно входило 16 старшин. Для решения вопросов, касающихся всей конфедерации, созывались собрания представителей всех населяющих ее субэтнических групп.

В дальнейшем проведение политических реформ натолкнулось на упорное сопротивление как прежних мощных родственных объединений, так и феодальной аристократии. Кроме того, созданию единой сильной государственной системы с неизбежным подчинением отдельной личности общественным властям весьма препятствовал дух личной независимости и свободы, характерный для черкесов и убыхов. Сказывалось также отсутствие крупного политического лидера, способного энергично осуществлять реформаторский курс. Проведение преобразований затормозилось.

Тогда реформаторы снова обратились к исламу, как мощному идеологическому средству сплочения черкесского общества. В этот переломный момент в Западной Черкесии появился третий наиб Шамиля - Мухаммед Амин. Действуя энергично и целеустремленно, он сумел заложить основу для создания Черкесского государства. Политическая система Мухаммеда Амина обладала определенной устойчивостью, однако наиб не сумел до конца реализовать идею государственности. Особенно это проявилось во время и после Крымской войны 1853-1856 гг., когда Мухаммед Амин встретил политического соперника в лице Се-фер-бея Заноко. Цель у них была одна - создание независимого Черкесского государства. Но шли они к ней разными путями. Борьба между двумя черкесскими лидерами ослабляла их власть и влияние.

Примечательной чертой развития общественно-политического строя западных адыгов являлось то обстоятельство, что демократические преобразования у абадзехов, шапсугов и натухайцев оказывали существенное воздействие на политическую систему "аристократических" субэтнических групп. У бжедугов, к примеру, социальная борьба тфокотлей против феодалов привела в 1856 г. к настоящему погрому бжедугской феодальной знати. Эти события вошли в историю под названием "Пши-орк-зау". В настоящем исследовании установлено, что одним из главных организаторов этих революционных событий являлся Мухаммед Амин. Демократические преобразования в Бжедугии явились вторым крупным шагом в ходе общественно-политических преобразований в Западной Черкесии после переворота конца XVIII в. у абадзехов, шапсугов и натухайцев. Созданная в Бжедугии демократичеекая власть активно поддерживала действия Мухаммеда Амина в 1856-1859 гг., вплоть до окончательного завоевания бжедугских земель царскими войсками.

Капитуляция Мухаммеда Амина и смерть Сефер-бея Заноко в 1859 г. не остановили процесс создания адыгской государственности.

Заключительный этап общественно-политических преобразований у западных адыгов связан с созданием и деятельностью в 60-х гг. XIX в. меджлиса "вольности черкесской". Меджлис был образован представителями абадзехов, шапсугов и убыхов в июне 1861 г. Он разделил подвластную территорию на 12 округов, создал аппарат управления и ввел налоги. Это было образование государственного типа. Создание меджлиса 1861 г. является ярким примером государственно-правового творчества адыгов.

Вместе с тем, заложенный в меджлисе потенциал не успел в полной мере реализоваться вследствие поражения адыгов в Кавказской войне и вынужденного переселения большинства из них в пределы Османской империи. Царское завоевание не позволило завершиться закономерному процессу образования централизованного Черкесского государства.

Список литературы диссертационного исследования доктор исторических наук Чирг, Асхад Юсуфович, 2003 год

1. Источники а) архивные

2. Архив внешней политики Российской империи

3. Ф. Посольство в Константинополе. 1830 г. Оп. 90. Д. 452/2. Ф. СПб. "Главный архив II-4". 1838 г. Д. 6.

4. Архив Адыгейского республиканского института гуманитарныхисследований

5. Ф. 1. П. 49. Д. 23. Ф.2.П. 10. Д. 1; П. 7. Д. 14.

6. Государственный архив Краснодарского края

7. Ф. 249 "Канцелярия наказного атамана Кубанского казачьего войска". On. 1. Д. 477, 605, 962, 965, 1066, 1158, 1260, 1295, 1302, 1528, 1642, 2831.

8. Ф. 250 "Войсковая канцелярия Черноморского казачьего войска". Оп. 2. Д. 1578.

9. Ф. 254 "Войсковое дежурство Черноморского казачьего войска". On. 1. Д. 887,912,919,937, 943,944, 945,947, 1014, 1041, 1051, 1164.

10. Ф. 257 "Войсковое правление Кавказского линейного казачьего войска". On. 1. Д. 14.

11. Ф. 318 "5-е отделение Черноморского казачьего войска штаба Отдельного кавказского корпуса". On. 1. Д. 141, 234, 488.

12. Ф. 322 "Анапское комендантское управление". On. 1. Д. 18, 46,56.

13. Ф. 327 "Штаб Джубгского (ЗакубанскоГо) отряда. On. 1. Д. 3, 19,51.

14. Ф. 347 "Штаб начальника Лабинской кордонной линии". On. 1. Д. 1, 3, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 26, 27, 28, 31, 32, 33, 39.

15. Ф. 348 "Комиссия для разбора личных и поземельных прав горцев Терской и Кубанской области". On. 1. Д. 9.

16. Ф. 670 "Коллекция документов по истории Кубанского казачьего войска". On. 1. Д. 24, 26, 34.

17. Ф. 696 "Управление начальников Лабийского, Верхнекубанского и Нагорного округов". On. 1. Д. 3, 8.

18. Ф. 764 "Коллекция документов по истории Кубани, собранная Ф.Ф.Щербиной". On. 1. Д. 39, 45, 56.

19. Ф. 799 "Документальные материалы, собранные профессором Сиотковым". On. 1. Д. 2, 7, 11, 12, 14, 16, 17.

20. Российский государственный архив Военно-Морского флота

21. Ф. 243 "Управление Главного командира Черноморского флота и портов Черного моря". On. 1. Д. 748, 920, 2502, 2615, 2721, 2723, 2919, 2920, 2921, 2922, 3170, 3171, 3410.

22. Российский государственный военно-исторический архив

23. Ф. "Военно-ученый архив". Д. 6222,6228, 6244, 6247, 6284, 6300, 6301, 6302, 6331, 6632, 6335, 6344, 6360, 6390, 6391, 6392, 6435, 6440, 6445, 6462, 6470, 6485, 6531, 6592, 18490, 18510, 18511, 18513, 18514, 19221, 19256.

24. Ф. 38 "Департамент Генерального штаба". Оп. 7. Д. 69, 209, 313, 395, 406, 414, 434, 468.

25. Ф. 90 "Раевский Н.Н.". On. 1. Д. 110, 112.

26. Ф. 482 "Кавказские войны". Д. 127.

27. Российский государственный исторический архив1. Ф. 18. Оп. 4. Д. 1.1. Ф. 560. Оп. 22. Д. 157.1. Ф. 1263. On. 1. Д. 259.

28. Ф. 1268 "Кавказский комитет". On. 1. Д. 134.1. Ф. 1297. Оп. 164. Д. 91.1. Ф. 1307. On. 1. Д. 32.б) опубликованные

29. Адамов Е., Кутаков JI. Из истории происков иностранной агентуры во время кавказских войн: Документы // Вопросы истории. 1950. -№ 11.

30. Адмирал JI.M. Серебряков: Документы / Составители: А.О. Арутюнян, В.А. Микаелян, О.С. Баликян // Вестник архивов Армении. Ереван, 1973. - № 1 (35).

31. Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII XIX вв. - Нальчик, 1974.

32. Акты, собранные Кавказской археографической комиссией. -Тифлис, 1878 1904. - Т. VII - XII.

33. Англо-русский инцидент со шхуной "Виксен" //Красный архив. -1940.-Т. 5(102).

34. Архив князя Воронцова. М., 1893. - Книга 39.

35. Архив Раевских. СПб, 1910. - Т. 3.

36. Архивные материалы о Кавказской войне и выселении черкесов (адыгов) в Турцию (1848 1874). Часть 2 / Составитель Т.Х.Кумыков. -Нальчик, 2003.

37. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа. СПб, 1869. -Т. I - III.

38. ВенюковМ.И. Кавказские воспоминания (1861 1863 гг.) // Русский архив. - М., 1880. - Кн. 1. - Вып. 1 - 2.

39. Внешняя политика России XIX и начала XX века: Документы российского Министерства иностранных дел. Серия I. - М., 1967. -Т. V; Серия II. - М., 1979. - Т. Ill (XI).

40. Воспоминания майора Осман-бея // Кавказский сборник. Тифлис, 1877.-Т. II.

41. Всеподданнейший рапорт новороссийского генерал-губернатора, графа Воронцова // Русский архив. М, 1894. - Кн. 2. - № 6. - С. 216 - 235.

42. Деятели адыгской культуры дооктябрьского периода: Избранные произведения. Нальчик, 1991.

43. Дюбуа де Монпере Ф. Путешествие вокруг Кавказа // Труды института абхазской культуры. Сухуми, 1937. - Вып. VI.

44. Загадочный мир народов Кавказа: Записки из архивов Эдинбургского миссионерского общества и других источников конца XVIII XIX вв. -Нальчик, 2000.

45. Казем-бек М.А. Мохаммед-Амин // Русское слово. СПб, 1860.6.

46. Каменев Н. Бассейн Псекупса // Кубанские войсковые ведомости. -Екатеринодар, 1867. № 2, 5, 14, 27 - 29.

47. Каменев Н. Несколько слов о колонизации Западного Кавказа вообще и Псекупского полка в особенности // Кубанские войсковые ведомости. 1867. - № 39.

48. Карлгоф Н. Военно-статистическое обозрение восточного берега Черного моря // Военно-статистическое обозрение Российской империи.-СПб, 1853.-Ч. 10.

49. Карлгоф Н. Магомет-Амин // Кавказский календарь на 1861 год. -Тифлис, 1860.

50. Карлгоф Н. О политическом устройстве черкесских племен, населяющих северо-восточный берег Черного моря // Русский вестник. -М, 1860.-Т. 28.

51. Лазарев М.П.: Документы. М, 1955. - Т. II.

52. Лапинский Т. Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. Нальчик, 1995.

53. Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев. Одесса, 1882. - Вып. I.

54. Лорер Н.И. Записки. М., 1931.

55. Люлье Л.Я. Черкесия: Историко-этнографические статьи. Краснодар, 1927.

56. Материалы к истории покорения Западного Кавказа и Черноморского побережья: Время графа Паскевича-Эриванского и барона Розена // Кавказский сборник. Тифлис, 1912. - Т. 32. - Ч. II.

57. М.П. Взятие турецкой крепости Анапы, в 1807 году. (Письмо к Н.И.Гречу) // Сын Отечества. СПб, 1828. - Ч. 119. - № IX.

58. Материалы по обычному праву кабардинцев: Первая половина XIX века. Нальчик, 1956.

59. Нарты. Адыгский героический эпос. М., 1974.

60. Народы Турции: 20 лет пребывания среди болгар, греков, албанцев, турок и армян дочери и жены консула: Пер. с англ. СПб, 1879. -Т. I.

61. Новицкий Г. Географическо-статистическое обозрение земли, населенной народом Адехе // Тифлисские ведомости. 1829. - № 22 - 25.

62. О зависимых сословиях в горском населении Кубанской области // Кубанские войсковые ведомости. 1867. - № 15.

63. Осада Кавказа: Воспоминания участников Кавказской войны XIX века. СПб, 2000.

64. Обозрение Малой Азии, в нынешнем ее состоянии, составленное русским путешественником М.В. СПб, 1839.

65. Очерк положения военных дел на Кавказе с начала 1838 до конца 1842 года // Кавказский сборник. Тифлис, 1877. - Т. И.

66. Переписка М.П. Лазарева с Н.Н. Раевским // Русский архив. -1882. -Кн. 2 -№3.

67. Правовые нормы адыгов и балкаро-карачаевцев в XV XIX вв. / Составители Х.М. Думанов, Ф.Х. Думанова. - Майкоп, 1997.

68. Присоединение Крыма к России: Рескрипты, письма, реляции и донесения. СПб, 1885. - Т. 2.

69. Проблемы Кавказской войны и выселение черкесов в пределы Османской империи (20 70-е гг. XIX в.): Сборник архивных документов. - Нальчик, 2001.

70. Розен А.Е. Записки декабриста. СПб, 1907.

71. Русско-адыгейские торговые связи. 1793 1860 гг.: Сборник документов. - Майкоп, 1957.

72. Сталь К.Ф. Этнографический очерк черкесского народа // Кавказский сборник. Тифлис, 1900. - Т. XXI.

73. Суворов А.В. Сборник документов. М., 1951. - Т. 2.

74. Торнау Ф.Ф. Воспоминания Кавказского офицера. М., 1864.

75. Трагические последствия Кавказской войны для адыгов (вторая половина XIX начало XX века): Сборник документов и материалов. -Нальчик, 2000.

76. Тридцать лет в турецких гаремах: Автобиография жены великого визиря Кипризли Мегемет - паши, Мелек-Ханум: Пер. с англ. - СПб, 1874.

77. Федоров М.Ф. Походные записки на Кавказе с 1835 по 1842 гг. // Кавказский сборник. Тифлис, 1879. - Т. III.

78. Фелицын Е.Д. Документы к истории завоевания восточного берега Черного моря // Кубанские областные ведомости. Екатеринодар, 1891.-№6.

79. Филипсон Г.И. Воспоминания. М., 1885.

80. Фонвилль А. Последний год войны Черкесии за независимость. 1863 1864 гг.: Из записок участника-иностранца. - Краснодар, 1927.

81. Хаджимуков Т. Народы Западного Кавказа (По неизданным запискам природного бжедуха князя Хаджимукова) // Кавказский сборник. Тифлис, 1910. - Т. XXX.

82. Хазров И. Остатки христианства между закубанскими племенами // Кавказ. Тифлис, 1846. - № 40, 42.

83. Хан-Гирей С. Избранные произведения. Нальчик, 1974.

84. Хан-Гирей С. Записки о Черкесии. Нальчик, 1978.

85. Хрестоматия по истории Кубани: Документы и материалы. -Краснодар, 1975.-Ч. 1.

86. Шаги к рассвету. Адыгские писатели-просветители XIX века: Избранные произведения. Краснодар, 1986.

87. Шамиль ставленник султанской Турции и английских колонизаторов (сборник документальных материалов). - Тбилиси, 1953.

88. Шамрай B.C. Историческая справка к вопросу о ясырях на Северном Кавказе и в Кубанской области и документы, относящиеся к этому вопросу // Кубанский сборник. Екатеринодар, 1906. - T.XII.

89. Юзефович Т. Договоры России с Востоком политические и торговые. СПб, 1869.

90. Bell J.S. Journal of a Residence in Circassia during the Jears 1837, 1838 and 1839. London, 1840. - Vol. II

91. Haxthausen A. Transkaukasia. Leipzig, 1856. Th. 1.

92. James Stanislaus Bell"s Tagebuch seines Aufenthaltes in Circassien wahrend der Jahre 1837, 1838 und 1839. Pforzheim, 1841.

93. Klaproth J. Reise in den Kaukasus und nach Georgien unternommen in den Jahren 1807 und 1808. Halle und Berlin, 1812. - Bd. 1 - 2.

94. Koch K. Reise durch Rutland nach dem kaukasischen Isthmus in den Jahren 1836, 1837 und 1838. Stuttgart und Tubingen, 1842. - Bd. 1- 2.

95. Koch К. Wanderungen im Orient, wahrend der Jahre 1843 und 1844. -Weimar, 1847.-Bd. 3.

96. Wagner M. Der Kaukasus und das Land der Kosaken in den Jahren 1843 bis 1846. Dresden und Leipzig, 1848. - Bd. 1; Bd. 2.

98. Апфельбаум А.С. Кавказ и русско-турецкая война 1828-1829 годов: Автореф. дне. . канд ист. наук. Нальчик, 1985.

99. Бижев А.Х. Адыги Северо-Западного Кавказа: внутриполитическое и международное отношения в годы Кавказской войны (20-30-е гг. XIX в.): Автореф. дис. . д-ра ист. наук. Махачкала, 1996.

100. Дзамихов К.Ф. Адыги в политике России на Кавказе (1550-е начало 1770-х гг.): Автореф. дис. . д-ра ист. наук. - Нальчик, 2001.

101. Касумов А.Х. К истории агрессивной политики Англии и Турции на Северном Кавказе в 30-60-х гг. XIX в.: Автореф. дис. . канд. ист. наук.-М., 1955.

102. Касумов Х.А. Северо-Западный Кавказ (черкесский вопрос) в русско-турецких отношениях 1774-1829 гг.: Автореф. дис. . канд. ист. наук. Нальчик, 1998.

103. Кудаева С.Г. Переселение адыгов в Османскую империю (20-70 гг. XIX в.): Автореф. дис. . канд. ист. наук. Майкоп, 1996.

104. Покровский М.В. Очерки социально-экономической истории адыгейских племен в конце XVIII первой половине XIX веков: Дис. . д-ра ист. наук. - Краснодар, 1956. - Т. I-III.

105. Чхеидзе А.Е. Кавказ в ближневосточной политике Англии (30-50-ые годы XIX века): Автореф. дис. . д-ра ист. наук. Тбилиси, 1974.1. Исследования

106. Авалиани C.JI. Зависимые сословия на Северном Кавказе. Одесса, 1914.

107. Алиев У., Городецкий Б.М., Сиюхов С. Адыгея (Адыгейская автономная область). Ростов н/Д, 1927.

108. Алиева С.И. Наибы Шамиля на Кубани // Древности Кубани. -Краснодар, 1998. Вып. 8.

109. Аутлев М., Зевакин Е., Хоретлев А. Адыги: Историко-этнографический очерк. Майкоп, 1957.

110. Ахмадов Ш.Б. Имам Мансур. Грозный, 1991.

111. Беннигсен А. Народное движение на Кавказе в XVIII веке ("Священная война" Шейха Мансура (1785 1791 гг.). Малоизвестный период и соперничество в русско-турецких отношениях). - Махачкала, б.г.

112. Бентковский И.В. Заселение западных предгорий Главного Кавказского хребта // Кубанский сборник. Екатеринодар, 1883. - Т. I.

113. Берже А.П. Краткий обзор горских племён на Кавказе. Тифлис,

114. Бижев А.Х. Адыги Северо-Западного Кавказа и кризис Восточного вопроса в конце 20-х начале 30-х гг. XIX века. - Майкоп, 1994.

115. Блиев М.М. Кавказская война: социальные истоки, сущность // История СССР. 1983. - №2.

116. Блиев М.М, Дегоев В.В. Кавказская война. М, 1994.

117. Броневкий С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М, 1823. - Ч. 1-2.

118. Брун Ф. О внешней торговле Новороссийского края и Бессарабии в 1846 году // ЗООИД. Одесса, 1848. - Т. II.

119. Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722-го по 1803 год: Извлечения. Нальчик, 2001.

120. Бушуев С.К. Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. М. - Л, 1939.

121. Бушуев С.К. Из истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России (20-70-е годы XIX в.). М, 1955.

122. Бушуев С.К. О кавказском мюридизме // Вопросы истории. -М.,1956. №12.

123. Васильков В.В. Очерк быта темиргоевцев //СМОМПК. Тифлис, 1901. - Вып.29.

124. Вейденбаум Е.Г. Кавказские этюды. Тифлис, 1901.

125. Венюков М.И. Очерки пространства между Кубанью и Белой // ЗИРГО.- 1863.-№2.

126. Венюков М.И. К истории заселения Западного Кавказа. 1861 -1863 гг. // Русская старина. СПб, 1878. - Июнь.

127. Веселовский Н.И. Военно-исторический очерк города Анапы // Записки разряда военной археологии и археографии имп. Русского военно-исторического общества. Пг., 1914. - Т.3.

128. Восточный вопрос во внешней политике России: Конец XVIII -начало XX вв. М., 1978.

129. Вульф П. Английская шхуна "Виксен" военный приз, взятый бригом "Аякс" у берегов Кавказа в 1836 году. // Морской сборник. -СПб, 1886. - Т. CCXIII. - № 4.

130. Гарданов В.К. Общественный строй адыгских народов (XVIII -первая половина XIX в.). М. 1967.

131. Гатагова JI.C., Исмаил-Заде Д.И., Котов В.И., Некрасов A.M., Трепавлов В.В. Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? // Отечественная история. М., 1998. - № 5.

132. Гейдук Ф. О значении для России развития сельскохозяйственной промышленности на северо-восточном берегу Черного моря // Русский вестник.-М., 1871. Т. 92. - № 3.

133. Гейне К. Материалы для истории покорения Западного Кавказа // Военный сборник. СПб, 1866. - Т. 48. - № 3.

134. Генезис, основные этапы, общие пути и особенности развития феодализма у народов Северного Кавказа. Махачкала, 1980.

135. Георгиев В.А. Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30 начале 40-х гг. XIX в. - М., 1975.

136. Гиреев Д., Недумов С. Декабристы на Кавказе // Известия СевероОсетинского НИИ. Орджоникидзе, 1957. - Т. XIX.

137. Гордин Я.А. Кавказ: Земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века. СПб, 2000.

138. Дебу И. О кавказской линии и о присоединенном к ней Черноморском войске или общие замечания о поселенных полках, ограждающих Кавказскую линию, и о соседственных горских народах. СПб, 1829.

139. Дегоев В.В. Военная тревога 1837 года: к истории англо-русского инцидента со шхуной "Виксен" // История СССР. 1985. - № 3.

140. Дегоев В.В. Кавказская война: альтернативные подходы к ее изучению // Вопросы истории. М., 1999. - № 6.

141. Джимов Б.М. Социально-экономическое и политическое положение адыгов в XIX в. Майкоп, 1986.

142. Дзамихов К.Ф. Адыги в политике России на Кавказе (1550-е начало 1770-х гг.). - Нальчик, 2001.

143. Дзидзария Г.А. Махаджирство и проблемы истории Абхазии XIX столетия. 2-е изд. - Сухуми, 1982.

144. Дроздов И. Эпизоды из Кавказской войны в Кубанской области. -СПб, 1872.

145. Дроздов И. Последняя борьба с горцами на Западном Кавказе // Кавказский сборник. Тифлис, 1877. - Т. II.

146. Дроздов И. Обзор военных действий на Западном Кавказе с 1848 по 1856 год // Кавказский сборник. Тифлис, 1886. - Т. X.

147. Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. -СПб, 1886.-Т. II.

148. Дубровин Н. Черкесы (Адыге). Краснодар, 1927.

149. Думанов Х.М. Социальная структура кабардинцев в нормах адата. Первая половина XIX в. Нальчик, 1990.

150. Духовский С. Даховский отряд на южном склоне Кавказских гор в 1864 году.-СПб, 1864.

151. Дьячков-Тарасов А.Н. Мамхеги // Известия Кавказского отдела имп. Русского географического общества. Тифлис, 1902. - Кн. 22. - В. 4.

152. Дьячков-Тарасов А.Н. Бзиюко-зауо // Революция и горец. Ростов н/Д, 1929.-№ 1-3.

153. Дьячков-Тарасов Н. Черноморская кордонная, Черноморская береговая линии и правый фланг Кавказа перед Восточною войною в 1853 году: (Военно-исторический очерк) // Кубанский сборник. Ека-теринодар, 1903. - Т. X.

154. Зайончковский A.M. Восточная война 1853-1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой. СПб, 1908,1912. - Т. 1,2.

155. Званба С.Т. Этнографические этюды. Сухуми, 1955.

156. Ибрагимбейли Х.М. Кавказ в Крымской войне 1853 1856 гг. и международные отношения. - М., 1971.

157. Ибрагимбейли Х.М. Народно-освободительная борьба горцев Северного Кавказа под руководством Шамиля против царизма и местных феодалов // Вопросы истории. 1990. - № 6.

158. Избранные произведения адыгских просветителей. Нальчик,1980.

159. История Кабардино-Балкарской АССР. М., 1967. - Т. 1.

160. История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в.-М., 1988.

161. История народов Северного Кавказа (конец XVIII в. 1917 г.). -М., 1988.

162. К дискуссии о характере движения горцев Дагестана под руководством Шамиля // Вопросы истории. 1957. - № 1.

163. К. Обзор событий на Кавказе в 1851 году // Кавказский сборник. -Тифлис, 1900.-Т. 21.

164. Кавказская война: Спорные вопросы и новые подходы: Тезисы докладов Международной научной конференции. Махачкала, 1998.

165. Кавказская война: Уроки истории и современность. Краснодар,

166. Кажаров В.Х. Адыгская хаса: Из истории сословно-представительных учреждений феодальной Черкесии. Нальчик, 1992.

167. Калоев Б.А. Земледелие народов Северного Кавказа. М., 1981.

168. Кандур М. Мюридизм: История кавказских войн 1819 1859 гг. -Нальчик, 1996.

169. Касумов А.Х. Разные судьбы. Нальчик, 1967.

170. Касумов А.Х. Северо-Западный Кавказ в русско-турецких войнах и международные отношения XIX в. Ростов н/Д, 1989.

171. Касумов А.Х., Касумов Х.А. Геноцид адыгов. Нальчик, 1992.

172. Киняпина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя Азия во внешней политике России: Вторая половина XVIII 80-е годы XIX в. -М., 1984.

173. Клинген И. Основы хозяйства в Сочинском округе. СПб, 1897.

174. Колюбакин Н. Взгляд на жизнь общественную и нравственную племен черкесских // Кавказ. Тифлис, 1846. - № 11.

175. Короленко П.П. Черноморцы. СПб, 1874.

176. Короленко П.П. Записки о черкесах (материалы по истории Кубанской области) // Кубанский сборник. Екатеринодар, 1908. - Т. XIV.

177. Короленко П.П. Записки по истории северо-восточного побережья Черного моря. Сочи. // ЗООИД. Одесса, 1911. - Т. 29.

178. Косвен М.О. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке // Кавказский этнографический сборник. М., 1955. - Вып. I; М., 1958. - Вып. II; М., 1962. - Вып. III.

179. Кудаева С.Г. Огнем и железом: Вынужденное переселение адыгов в Османскую империю (20-70-е гг. XIX в.). Майкоп, 1998.

180. Кумыков Т.Х. Экономическое и культурное развитие Кабарды и Балкарии в XIX в. Нальчик, 1965.

181. Кумыков Т.Х. К вопросу о возникновении и развитии феодализма у адыгских народов // Проблемы возникновения феодализма у народов СССР.-М, 1969.

182. Кумыков Т.Х. Общественная мысль и просвещение адыгов и бал-каро-карачаевцев в XIX начале XX в. - Нальчик, 2002.

183. Лавров Л.И. Развитие земледелия на Северо-Западном Кавказе с древнейших времен до середины XVIII в. // Материалы по истории земледелия СССР. М, 1952. - Сб. 1.

184. Лавров Л.И. Историко-этнографические очерки Кавказа. Л,1978.

185. Лавров Л.И. Попытка образования государства на СевероЗападном Кавказе в 1860-е годы // Краткое содержание докладов Сред-неазиатско-Кавказских чтений. Л, 1980.

186. Лихницкий Н. Адыгея (Исторический очерк) // Революция и горец. 1932. - № 8 - 9 (46 - 47).

187. Макаров Т.Н. Племя Адиге // Кавказ, Тифлис, 1862. - № 29 - 34.

188. Маркова О.П. Восточный кризис 30-х начала 40-х годов XIX в. и движение мюридизма // Исторические записки АН СССР. М, 1953. -Вып. 42.

189. Маргграф О.В. Очерк кустарных промыслов Северного Кавказа с описанием техники производства. М, 1882.

190. Матвеев О.В. К вопросу о черкесской государственности на завершающем этапе Кавказской войны // Вопросы отечественной истории. Краснодар, 1995.

191. Махвич-Мацкевич А. Абадзехи // Народная беседа. СПб, 1864.1. Кн. 3.

192. Меликишвили Г.А. К вопросу о характере древних закавказских и средневековых горских северокавказских классовых обществ // История СССР. 1975. -№ 6.

193. Мельников-Разведенков С.Ф. Города северной части восточного побережья Черного моря // СМОМПК. Тифлис, 1900. - Вып. 27.

194. Меретуков М.А. Хозяйство у адыгов (XIX начало XX в.) // Культура и быт адыгов. - Майкоп, 1980. - Вып. 3.

195. Народно-освободительное движение горцев Дагестана и Чечни в 20 50-х гг. XIX в.: Тезисы докладов и сообщений Всесоюзной научной конференции. - Махачкала, 1989.

196. Нартский эпос и кавказское языкознание. Майкоп, 1994.

197. Национально-освободительная борьба народов Северного Кавказа и проблемы мухаджирства: Материалы Всесоюзной научно-практической конференции 24-26 октября 1990 г. Нальчик, 1994.

198. Некоторые вопросы общественно-политических отношений на Северо-Западном Кавказе в конце XVIII первой половине XIX в. -Майкоп, 1985.

199. Никульченков К.И. Адмирал Лазарев. М., 1956.

200. Нисченков А. Черноморская береговая линия // Всемирная иллюстрация. 1869. - Т. 2. - № 35.

201. Новосельцев А.П. Христианство, ислам и иудаизм в странах Восточной Европы и Кавказа в средние века // Вопросы истории. 1989. -№9.

202. Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В. Пути развития феодализма. М., 1972.

203. Новицкий В. Анапа // Кавказский календарь на 1853 год. Тифлис, 1852.

204. Обсуждение вопроса о характере движений горских народов Северного Кавказа в 20 50-х годах XIX века // Вопросы истории. - 1956. - № 12.

205. Общественно-политическая мысль адыгов, балкарцев и карачаевцев в XIX начале XX в.: Материалы конференции. - Нальчик, 1976.

206. Ортабаев Б.Х., Тотоев Ф.В. Ещё раз о Кавказской войне: о её социальных истоках и сущности // История СССР. 1988. - № 4.

208. Очерки истории Адыгеи. Майкоп, 1957. - Т. I.

209. П.У. Начало христианства в Закавказье и на Кавказе // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис, 1869. - Вып. 2.

210. Панеш А.Д. Деятельность Хаджи-Магомета и Сулеймана-Эфенди на Северо-Западном Кавказе (1842 1846 гг.) // Черкесия в XIX в. -Майкоп, 1991.

211. Пейсонель М. Исследование торговли на черкесско-абхазском берегу Черного моря в 1750 1762 гг. - Краснодар, 1927.

212. Пикман A.M. О борьбе кавказских горцев с царскими колонизаторами // Вопросы истории. 1956. - № 3.

213. Писарев В.И. Методы завоевания адыгейского народа царизмом в первой половине XIX в. // Исторические записки. М., 1940. - Вып. 9.

214. Победоносцев А. Черкесия. М., 1940.

215. Покровский М.В. Русско-адыгейские торговые связи. Майкоп,1957.

216. Покровский М.В. Адыгейские племена в конце XVIII первой половине XIX в. // Кавказский этнографический сборник. - М., 1958. -Вып. 2.

217. Покровский М.В. Из истории адыгов в конце XVIII первой половине XIX века: Социально-экономические очерки. - Краснодар, 1989.

218. Покровский М.Н. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. М, 1923.

219. Покровский Н. Мюридизм у власти ("Теократическая держава" Шамиля) // Историк марксист. - М., 1934. - Т. 2 (36).

220. Пономарев А.В. Шапсугия (очерки). Майкоп, 1938.

221. Попко И.Д. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту: Очерки края, общества, вооруженной силы и службы. СПб, 1858.

222. Потто В.А. История 44-го драгунского Нижегородского полка. -СПб, 1894. Т. 3.

223. Прозрителев Г. Шейх Мансур (Материалы для истории Кавказской войны). Ставрополь, 1912.

224. Пушкарев С. Краткий очерк портов северо-восточного берега Черного моря и торгового на этом берегу мореплавания // ЗКОРГО. -Тифлис, 1853.-Кн. 2.

225. Пятидесятилетие покорения Западного Кавказа и окончания Кавказской войны. Тифлис, 1914.

226. Раенко-Туранский Я.Н. Адыге до и после Октября. Ростов н/Д -Краснодар, 1927.

227. Развитие феодальных отношений у народов Северного Кавказа. -Махачкала, 1988.

228. Ракович Д.В. Тенгинский полк на Кавказе. Тифлис, 1900.

229. Религиозные верования адыгов: Хрестоматия исследований. -Майкоп, 2001.

230. Робакидзе А.И. Некоторые черты горского феодализма на Кавказе // Советская этнография. 1978. - № 2.

231. Рожкова М.К. Экономическая политика царского правительства на Среднем Востоке во второй четверти XIX века и русская буржуазия. -М.-Л., 1949.

232. Романовский Д.И. Кавказ и Кавказская война. СПб, 1860. Серебряков И. Сельскохозяйственные условия Северо-Западного Кавказа // ЗКОСХ. - Тифлис,1867. - № 1 - 2.

233. Смирнов Н.А. Политика России на Кавказе в XVI XIX веках. -М., 1958.

234. Смирнов Н.А. Мюридизм на Кавказе. М., 1963. Соколов Д. Хаджи-Магомет (Сподвижник Шамиля. Историческая справка) // Кубанский сборник. - Екатеринодар, 1905. - Т. XI.

235. Стеценков В.А. Адмирал Лазарь Маркович Серебряков. СПб,1865.

236. Татищев С.С. Внешняя политика императора Николая I. СПб,1887.

237. Теория государства и права. М., 1995. - Ч. 1. Тетбу-де-Мариньи Э. Цемесская бухта на восточном берегу Черного моря // ЗООИД. - Одесса, 1853. - Т. 3.

238. Тхагушев Н.А. Адыгейские (черкесские) сорта яблони и груши. -Майкоп, 1948.

239. Фадеев А.В. Меч и золото на берегах Абхазии. Сухум, 1933. Фадеев А.В. Мюридизм как орудие агрессивной политики Турции и Англии на Северо-Западном Кавказе в XIX столетии // Вопросы истории. - 1951.-№ 9.

240. Фадеев А.В. О внутренней социальной базе мюридистского движения на Кавказе в XIX веке // Вопросы истории. 1955. - № 6.

241. Фадеев А.В. Россия и восточный кризис 20-х гг. XIX в. М.,

242. Фадеев А.В. Россия и Кавказ первой трети XIX в. М., 1960.

243. Фадеев Р.А. Шестьдесят лет Кавказской войны. Тифлис, 1860.

244. Фелицын Е.Д. Князь Сефер-бей Зан: Политический деятель и поборник независимости черкесского народа // Кубанский сборник. Екатеринодар, 1904.-Т. 10.

245. Хавжоко Ж. Магомет-Эмин // Тарих. Махачкала, 1996. - № 2 - 3.

246. Хавжоко Шаукат Муфти. Герои и императоры в черкесской истории. Нальчик, 1994.

247. Хапачева Р.В. Адыгские народные собрания истоки, развитие, функции. - Майкоп, 2000.

248. Хатисов П.С., Ротиньянц А.Д. Отчет комиссии по исследованию земель на северо-восточном берегу Черного моря, между реками Туапсе и Бзыбью // ЗКОСХ. Тифлис, 1867. - № 5 - 6.

249. Хотко С.Х. Очерки истории черкесов от эпохи киммерийцев до Кавказской войны. СПб, 2001.

250. ЧиргА.Ю. Назревшие задачи изучения политической истории адыгов XIX века // Черкесия в XIX веке. Майкоп, 1991.

251. ЧиргА.Ю., Денисова Н.Н., ХлынинаТ.П. Государственность Адыгеи: Этапы становления и развития. Майкоп, 2002.

252. Чирг А.Ю. Развитие общественно-политического строя адыгов Северо-Западного Кавказа (конец XVIII 60-е гг. XIX в.). - Майкоп, 2002.

253. Шавров Н. Проекты колонизации Восточного берега Черного моря // Северный вестник. 1886. - № 7.

254. ШамрайВ.С. Краткий очерк меновых (торговых) сношений по Черноморской кордонной и береговой линии с Закубанскими горскими народами. С 1792 по 1864 год // Кубанский сборник. Екатеринодар, 1901.-Т. 8.

255. Шейх Мансур и освободительная борьба народов Северного Кавказа в последней трети XVIII века: Тезисы докладов и сообщений международной научной конференции. Грозный, 1992.

256. Щербина Ф.А. История Армавира и черкесо-гаев. Екатеринодар, 1916.

257. Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. Екатеринодар, 1913. - Т. 2.

258. Эсадзе С.С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны. Тифлис, 1914.

259. Baumgart W. Der Friede von Paris 1856. Munchen; Wien, 1972.

260. BaumgartenG. Sechzig Jahre des kaukasischen Krieges. Leipzig,1861.

261. Blanch L. The Sabres of Paradise. London, 1960.

262. Bodenstedt F. Die Volker des Kaukasus und ihr Freiheitskampfe gegen die Pussen: Ein Beitrag zur neuesten Geschichte des Orients. -Frankfurt a. M, 1848.

263. Bodenstedt F. Erinnerungen aus meinem Leben. Berlin, 1888. - Bd. 1,2.

264. Die Auswanderung der Tscherkessen aus dem Kaukasus // Globus. -1874.-Bd. 26.

265. Die Grtinde und Veranlassungen zur Auswanderung der Tscherkessen aus dem Kaukasus // Globus. 1866. - Bd. 10.

266. Hoffmann J. Das Problem einer Seeblockade Kaukasiens nach dem Pariser Frieden von 1856 // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. -1966.-Bd. 11.

267. Hoffmann J. Die Politik der Machte in der Endphase der Kaukasuskriege // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 1969. - Bd. 17. -Heft 1.

268. Kottenkamp F. Geschichte Russlands seit 1830, mit besonderer Rticksicht auf den Krieg im Caucasus. Stuttgart, 1843.1.xenburg N. England und die Urspriinge der Tscherkessenkriege // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 1965. - Bd. 13.

269. Neumann K. Rupiand und die Tscherkessen. Stuttgart; Tubingen,1840.

270. Ozbek B. Die tscherkessischen Naptensagen. Heidelberg, 1982. Reineggs J. Allgemeine historisch-topographische Beschreibung des Kaukasus. - Gotha und St.-Peterburg, 1796. - Bd. 1. Robinson G. David Urguhart. - Oxford, 1920.

271. Sarkisyanz E. Geschichte der orientalischen Volker Russlands: Eine Erganzung zur ostslawischen Geschichte Russlands. Miinchen, 1961.

272. Widerszal L. Sprawy kaukaskie w polityce europejskiej w latach 1831 - 1864. Warszawa, 1934.1. УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

273. Анреп И.Р. 214, 234, 246, 247,266, 269, 270 Анфимов Н.В. 73 Анчабадзе З.В. - 152 Апостолов Л.Я. - 170, 212

274. Бабич 317 Багарсуков Б. - 198 Багиров М. - 26, 28, 69, 155 Баликян О.С. - 351 БандьяЯ.-314, 315 Барасбий - 285

275. Барятинский А.И. 40, 73, 317,318.322,325,338, 339 Барыш-Тищенко 215, 302 Басток-Пшимаф - 240

276. Бижев А.Х. 9, 32, 38, 71, 73, 80,82, 138, 139, 152,356, 358 Биш-Хасан-эфенди 324 Блаватская Т.В. - 73 Блаватский В.Д. - 73 Бланш Л. (Blanch L.) - 369

277. Бларамберг И.Ф. 138, 140, 141, 144, 181, 190, 192,214-216, 219

278. Блиев М.М. 28, 30, 36, 39,40,43, 48, 70, 72-75, 138,210,214, 271,277,314, 330, 336-339, 358, 362

279. Богорсуков Магомет Гирей 291 Боденштедт Ф. (Bodenstedt F.) - 75,76, 100, 144, 145, 153, 369 Бокозук Магамчерий 279 Болотоков Б. - 198, 199, 341 Болотоков Д. - 199 Бонапарт Н. - 100 Боров А.Х. - 74

280. Вагнер М. (Wagner М.) 75, 76, 78, 92, 132, 138, 142, 143, 152, 356 Варницкий - 107 Васильев Е. - 265 Васильков В. - 358 Вейденбаум Е. - 66, 67, 358 Вельяминов А.А. - 226, 227, 234, 2411. Венгеров А.Б. 79

281. Вревский-81, 179,213 Врочненко М. 97 Вульф П. - 268, 359

282. Граббе П.Х. 15, 127 Грейг А.С. - 146 Греч Н.И. - 148, 353 Губжоков М.Н. - 193, 216 Гугов Р.Х. - 57 ГудовичИ.В,- 169, 170 Гуссейн-паша - 100 Гутов A.M.-60, 61,78

283. Данилевский Н.Я. 267 Даниялов Г.Д. - 44, 74 Дебу - 308, 316, 333, 336, 338, 360

284. Дегоев В.В. 28, 33, 39, 40, 43, 48, 70, 72 - 75, 138, 210, 214, 269, 271, 277, 314, 330, 336-339, 358,360, 362 Денисова Н.Н. - 38, 73, 368 Депчен Хусен - 311 Джандаров Хаджи Хасай - 275, 285

285. Джан-Мамбет-мурза 164 Джеферсон-Дэвис - 286 Джимов Б.М. - 9, 37, 72, 138,153,154,360 Дзамихов К.Ф. 356, 360 Дзидзария Г.А. - 65, 66, 97, 136, 144, 153, 3601. Диксон 326

286. Дроздов И. 23, 68, 298, 319,330.334,338,360 Дубровин Н.Ф. 135, 153, 155,211,214, 360 Дулак-султан 160 Думанов Х.М. - 41, 59, 74, 78,153,218, 354, 360 Думанова Ф.Х. 59, 74, 78, 218, 354

287. Духовский С. 360 Дьяков-Тарасов Н. - 82, 139, 361 Дьячков-Тарасов А.Н. - 36, 72, 181, 203, 212, 213, 218, 331, 339, 360, 361 Дюбуа де Монпере Ф. - 77, 92, 106, 109, 142, 147, 148, 154, 179, 182, 187, 192, 204, 216, 352

288. Евдокимов Н.И. 40, 277, 287, 291,295,309, 321 -323,325, 326, 328, 334 Екатерина II - 34, 156, 163, 176, 210

289. Емануель Г.А. 103,201 Ермолов А.П. - 122 Ерофеев Н.А. - 267

290. Заводовский Н.С. 247, 258,296, 330, 331,334 Зайончковский A.M. 361 Заноко Карабатыр - 46, 315, 324, 338

291. Заноко Сефер-бей 8,17,23,26,28, 46, 57, 67, 68, 199, 239-241, 268, 306-310,312-316, 320, 336, 337, 341,346, 347, 368 Званба С.Т. - 361 Зевакин Е.С. - 9, 36, 54, 70, 138,139,214, 357 Зиссерман А. 270, 319, 338

292. Ибрагимбейли Х.М. 48, 70, 75,361 Иддо 243

293. Иззет Айдемир 40, 73 Измаил-Баракай-ипа-Дзиаш - 324, 329

294. Измаил-паша 96 Исмаил-Заде Д.И. - 71, 359 Индар-Оглы М. - 114 Интериано - 1061. Кадыр- 105

295. Кажаров В.Х. 31, 38,48, 71, 72, 74, 75, 193,215,216,362

297. Клинген И. 84, 140, 148, 362 Клычников Ю.Ю. - 267 Ковалевский - 278, 330 Кодинец- 119, 221 Козловский В.М. - 310, 337, 338 Колюбакин Н. - 214, 327, 362 Кончуков Пшимаф - 279, 281, 306

298. Короленко П.П. 54, 149, 150, 362

299. Крымчериоковы 200 Кудаева С.Г. - 139, 340, 357, 362 Кумахов М.А. - 78

300. Кумахова З.Ю. 78 Кумыков Т.Х. - 57, 67, 74, 82,138, 139,218,351,363 Кумык Хан Оглу 285, 293, 300,301,303 Кутаков Л. 57, 269, 332, 351 Кухаренко Я.Г. - 292, 302, 303,305,310 Кучеров А. 131, 186, 205

301. Лавров Л.И. 29, 30, 47, 70, 75,83, 140,211,363 Ладыженский A.M. 62, 79, 192, 216

302. Лазарев М.П. 57, 143, 146, 147, 228, 232, 264 - 266, 268, 352, 353

303. Лайонс 240 Ланжерон - 114, 115 Ланкенау Г. (Lankenay Н.) - 143, 144,145

304. Лапинский Т. (Lapinski Th.) 77, 78,81,85,86, 88,96,103-105, 109, 110, 138-142,145-148, 188, 204, 215, 218, 262, 273, 286, 289,313,314,318-320, 332, 337-339, 352,356 Левашов - 315

305. Магомеддадаев A.M. 40, 73 Макаров Т. - 363 Мамед-Эдиге - 250 Мансур - 8, 155, 156, 165 - 171,209,211,245, 357, 369 Марграф О.В. 142, 363 Маррин - 243 Маркова О.П. - 363 Матвеев Г.К. - 114

306. Новосельцев А.П. 170, 211, 364 Нойманн К. (Neumann К.) - 76,142, 148, 370 Нури Эфенди 229

307. Одоевский А.И. 14 Омар - 100 Омер-паша - 310 Орбелиани - 325, 326 Орешкова С.Ф. - 144 Ортабаев Б.Х. - 70, 365 Осман-бей - 286, 332, 351 ОзбекБ. (Ozbek В.) - 3701. Пальмерстон Г. 2411. Панеш А.Д. 365

308. Паскевич И.Ф. 11, 82, 103, 221,224, 226, 234, 264, 353 Пейсонель М. 110, 143, 365 Петросян Ю.А. - 144, 146 Петрушевский А. - 164, 209, 210 Петухов-207, 219 Пиери - 166

309. Пикман A.M. 26, 44, 45, 69, 74, 365

310. Писарев В.И. 25, 69, 142, 150, 365

311. Победоноцев А. 25, 69, 365 Покровский М.В. - 9, 27, 36, 39, 42, 44, 46, 47, 69, 70, 72 - 75, 82, 83, 97, 138 - 142, 144, 149 - 151, 217, 289, 333, 337, 357, 365, 366

312. Раевский Н.Н. 13 - 15,55 - 57,67, 76, 77, 90, 97, 108, 125 - 128, 151, 212, 214, 227, 232, 266, 269, 353

313. Раенко-Туранский Я.Н. 35, 36,40, 43, 72 74, 366 Райзер В.В. - 160,161,209 Ракович Д.В. - 146, 266, 366 Рашпиль Г.А. - 215, 258, 279,291,296, 297,331,334 Редедя 63

314. Рейнеггс И. (Reineggs J.) -370 Рихтер 256

315. Саркисьянц Э. (Sarkisjanz Е.) 76, 370

316. Сеид-эфенди 113 Селеткер-Оглу - 252 Селим III-98, 100 Семевский М. - 66 Сент-Арно - 307 Серебряков JI.M. - 42, 74, 251, 260, 271, 272, 290, 293, 294, 298, 300, 301, 305, 333, 335, 351,367 Серова М.И. - 66

317. Симборский 233 Сиюхов С. - 25, 69, 357 СкассиР.А.- 113- 122, 149, 151 Скочень С. - 335 Смель - 46

318. Суворов А.В. 158 - 161,163 - 165,209, 210, 354 Сулейман-ага 161 Сулейман Эфенди - 16, 42, 51, 67, 245, 253 -257, 271, 344, 365

319. Супаго Тхозгуса Асланбей 288

320. Супако Альбор 294 Сухозанет Н.О. - 318, 322, 339 Сущев Н.Н. - 109

321. Тав-султан 164 Татищев С.С. - 268, 367 Тауш К.И. - 20, 116, 222, 264 Тацит - 106

322. Траверсе И.И. 112 Трепавлов В.В. - 32, 71, 359 Троицкая З.Ф. - 214, 267 Тугужуко Кизбеч - 184 Тхагушев Н.А. - 85, 140,141, 367 Тхаушев Ислам - 3251. Улоок Беслан 280

323. Уркарт Д. (Urguhart D.) 239 - 244,267, 268 Устоко 275, 280 Ушурма - 165 - 167

324. Цако-Мукор Ш.Г. 261 Цунтыяс Вогутль - 305

325. Шабаев Д.В. 57 Шабеадле - 240 Шавров Н.- 151,368 Шагин-Гирей- 161, 162 Шадури В. - 66 Шаллэ - 242

326. Шамиль 7, 8, 16, 20, 21, 39, 42, 44, 51, 57, 70, 77, 155, 169, 197, 245, 246, 247, 249, 251 - 257, 272, 274, 275, 281, 282, 287, 293, 298, 303, 304, 318, 330, 344, 347, 355, 361,367

327. Эдиге С.-О.М. 256 Эйдельман Н. - 66 Эльбуздок Эндарь - 279, 281 Эристов - 295, 338 Эсадзе С.С. - 340, 369 Эфенди Махош - 284

328. Юзефович Т. 209, 355 Юлий Цезарь - 2861. Яндаров А.Д. 211

329. Щербина Ф.А. 23, 24, 34, 68, 72, 137, 143, 154, 256, 270, 271,272, 369

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Из истории адыгов в конце XVIII - первой половине XIX века: Социально-экономические очерки.

- Краснодар, 1989.

От редакции

Введение

Очерк первый. Социально-экономическое положение адыгов в конце XVIII - первой полов. XIX в

Территория

Общественный строй

Тфокотли и образование новой феодальной прослойки

Унауты, пшитли и оги

Очерк второй. Поселение Черноморского казачьего войска на Кубани

Очерк третий. Торговые связи адыгов с русским населением Прикубанья и экономическое проникновение России на Западный Кавказ

Русско-адыгейские торговые связи

Русско-адыгейская торговля и регламентация ее царизмом

Очерк четвертый. Политика царизма по отношению к адыгской феодальной знати

Адыгское дворянство и царизм в конце XVIII в.

Военная поддержка адыгских дворян и князей русским правительством

Вопрос о сословных привилегиях адыгского дворянства.

Очерк пятый. Отношение российской администрации к адыгским рабам, крепостным и их владельцам

Бегство адыгских рабов и крепостных в Россию и причины этого явления

Прием беглых адыгских рабов и крепостных русскими властями как средство воздействия на их владельцев.

Волнения адыгов-казаков Черноморского войска в 1844 - 1846 гг

Очерк шестой. Мюридизм на Западном Кавказе.

Распространение мюридизма на Западном Кавказе.

Организация управления подчиненных Магомед-Амином адыгских народов.

Рост движения адыгского населения против власти Магомед-Амина

Очерк седьмой. Западный Кавказ в годы Крымской войны .

Организация обороны Западного Кавказа к началу Крымской войны

Безуспешные попытки поднять адыгов на борьбу против России

Военные действия на Западном Кавказе в годы Крымской войны

Очерк восьмой. События на Западном Кавказе после окончания Крымской войны (1856-1864 гг.).

Библиографический список

От редакции

Автор настоящих очерков - краснодарский ученый Михаил Владимирович Покровский (1897-1959), доктор исторических наук, прошел интересный, но нелегкий путь от выпускника местного пединститута, затем учителя истории до заведующего кафедрой истории СССР в родном вузе. Более двадцати лет он посвятил разработке вопросов, которые освещаются в настоящей книге. Из месяца в месяц, из года в год, изучая в архивах тысячи пухлых дел (единиц хранения) вековой давности, тщательно восстанавливал факты, проверял и перепроверял их, анализировал связи между ними... Для него адыгские народы в XVIII - XIX вв. прежде всего творцы самобытной, противоречивой и интересной истории. Именно поэтому усилия исследователя сосредоточивались на проникновении в давно минувшую эпоху. Его работа, как и всякое серьезное историческое сочинение, ценна не только обилием познавательного фактологического материала.

Для современного читателя сама увлеченность автора избранной темой, желание глубоко и объективно разобраться в сложнейших политических и социально-экономических перипетиях при искреннем уважении к истории каждого народа - все это, несомненно, может послужит примером воспитания историзма мышления, дефицит которого стал, к сожалению, остро ощущаться в последнее время.

В этой связи заслуживает внимания характерная особенность научного метода. Располагая массой противоречивых фактов, он не оказался в плену тенденциозности и умел видеть за многочисленными и разнообразными подробностями бытия общие закономерности исторического прогресса.

В результате продолжительного поиска он пришел к ряду обоснованных выводов, среди них особое звучание имеет заключение о взаимном проникновении культур двух соседних народов - русских и адыгов, которые, несмотря на длительно сохранявшуюся нестабильную обстановку в крае, рядом пахали землю, косили сено, ловили рыбу... Все это порождало возможность социально-политических общений между низами казачьего войска и крестьянской массой адыгского населения. Не случайно участники казачьего бунта в 1797 г. заявили начальству, что если их требования не будут удовлетворены, то они перебьют офицеров, а сами «уйдут к черкесам». С другой стороны, надежды на избавление от тяжелой участи раба, крепостного, свободолюбивые устремления находившихся под угрозой закрепощения крестьян-адыгов были связаны с переходом в пределы России, о чем свидетельствовали потоки горцев-беженцев.

Такая ситуация привела к тому, что к началу 50-х годов XIX в. и военная напряженность, и мюридистское движение на Западном Кавказе стали ослабевать и, казалось бы, должны прекратиться. Но этого не произошло.

показывает те силы, которые осложнили положение на Кавказе: вмешательство султанской Турции и ее европейских союзников , официальный курс российского царизма, двусмысленная политика местной дворянско-княжеской и старшинской верхушки, усилия вдохновителей мюридизма...

Из всех вопросов, освещаемых в предлагаемых читателю очерках, наиболее важными оказались те, которые относятся к социальному и экономическому развитию адыгских народов. Автор особо подчеркивает необходимость исследования этого круга проблем, чтобы подойти к правильному пониманию важнейших политических событий, происходивших на Западном Кавказе в первой половине XIX в.

Глубокое проникновение в фактический материал позволило сделать обоснованный вывод: особенности возникновения и становления феодализма у адыгов - одно из наиболее своеобразных явлений истории Кавказа. Феодализм здесь складывался на базе разложения традиционно-общинных отношений, хотя рабство как хозяйственный уклад существовало. Феодализирующаяея знать стремилась распространить свои владельческие права на общинные земли, но ей не удалось законодательно оформить этот захват. Социальная верхушка успела фактически присвоить часть земли, однако юридические права на землю сохранялись за общиной (псухо). Последняя имела черты поземельной (сельской) общины.

Подробно рассматривая, каково было действительное значение различных родовых пережитков и феодальных отношений в общественной жизни адыгов, ученый отмечает, что темпы феодализации, сам процесс развития феодализма у разных адыгейских народов неодинаковы. Они зависели от географических условий, степени устойчивости общины и ее институтов, от расстановки социальных сил и ряда других моментов

Значительное место в очерках занимает история антифеодальной борьбы у адыгов. Автор подробно характеризует положение и взаимоотношения отдельных категорий населения, показывает высокую степень имущественной дифференциации и остроту социальных противоречий, выливавшихся в вооруженные столкновения тфокотлей с дворянской знатью.

Касаясь событий периода Крымской войны, на конкретных фактах исследует деятельность различных политических авантюристов , направляемых как из Лондона, так и из Константинополя на Кавказ, раскрывает последствия подобных провокаций/Не остается без внимания историка и такой трудный вопрос, как переселение части горцев в Турцию, хотя автор и не претендует на его полное освещение.

Следует отметить, что восемь очерков, подготовленных, отнюдь не являются попыткой изложить всю многогранную историю адыгов. Некоторые вопросы, например материальная и духовная культура адыгов в конце XVIII - первой половине XIX в., изложены довольно кратко, другие - всего лишь как фон событий либо остались за рамками повествования.

Настоящее издание - посмертное. Поэтому для полного сохранения авторской рукописи проявлена повышенная осторожность. В необходимых случаях произведены сокращения повторов и перегрузок фактическим материалом, уточнения терминов и имен. Однако в большинстве своем личные имена и географические названия даются в том написании, в каком они приводятся автором, очевидно следовавшим за текстом источников. Что же касается принципиальных обобщений и выводов, то они не только не опускались, но и не подвергались каким-либо исправлениям. Поэтому самобытность авторского текста сохранена полностью.

Отличительной особенностью манеры письма является весьма удачное введение в ткань повествования материалов из источников, всегда со ссылками на адрес заимствования.

В данном случае мы считаем себя вправе сократить число ссылок, особенно на те источники, которые уже упоминались ранее, но цитаты оставлены. Наличие библиографического списка оправдывает целесообразность такого подхода. Вместе с тем представляется необходимым оставить именно те издания" произведений, которыми пользовался автор, в частности 1-е издание Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса. Ссылки на документы государственного архива Краснодарского края также отражают учетные данные, принятые в период работы над очерками, завершенными в 1958 г.

Нет сомнения в том, что за последние 25-30 лет советское кавказоведение значительно продвинулось вперед. Об этом убедительно свидетельствуют выход в свет монографий «Общественный строй адыгских народов (XVIII - первая половина XIX в.)» (М.,1967), «Социально-экономическое и политическое положение адыгов в XIX в.» (Майкоп, 1986), издание серии «История народов Северного Кавказа» (М., 1988) и др.

Надеемся, что и настоящие очерки не только помогут массовому читателю лучше узнать историю адыгских народов, но и станут определенным вкладом в советское кавказоведение.

Редакция выражает благодарность, который бережно сохранил и предоставил для опубликования рукопись своего отца.

ВВЕДЕНИЕ

Братская дружба между всеми народами, входящими в состав Советского Союза,- одна из основ могущества советского государственного и общественного строя.

Отсюда понятно, как ответственна и важна задача глубокого изучения и правдивого освещения ряда проблем исторического развития народов нашей страны. К числу таких проблем относится социально-экономическая история адыгских народов в XVIII - XIX вв.

Кавказ с его природными богатствами и выгодным географическим положением на рубеже между Европой и Азией являлся в конце

XVIII и XIX в. ареной борьбы между Россией, Турцией и Англией. Кавказский вопрос был частью восточного вопроса, представлявшего тогда одну из актуальных проблем международной политики. Этим и объясняется, в частности, стремление европейской дипломатии вовлечь адыгов в военные конфликты, имевшие место в 20-50-х годах XIX в. на Ближнем и Среднем Востоке.

Отмеченная роль Кавказа в международных отношениях объясняет тот повышенный интерес различных общественных кругов России и западноевропейских стран к населявшим его племенам и народам, который вызывал постоянный поток наблюдателей, путешественников, журналистов, бытописателей, романистов, явных и тайных агентов заинтересованных в Кавказе держав, а также появление обширной литературы, накопившей большой фактический материал и оставившей немало ценных наблюдений.

Подлинно научный теоретический анализ и обобщение собранного конкретного историко-этнографического материала, относящегося к адыгским народам, остались в буржуазной науке нерешенными. И это прежде всего касается вопроса о характере общественных отношений.

Глубокое же изучение их имеет не только общенаучный исторический интерес, но, что особенно важно, позволяет подойти к правильному пониманию многих важнейших политических событий, происходивших на Западном Кавказе в XIX в. Одно это уже в достаточной степени говорит о необходимости и актуальности дальнейшей научной разработки вопросов, связанных с общественным устройством адыгов.

К сожалению, от самих адыгов до нас не дошло письменных источников ввиду отсутствия у них письменности, и изучение их общественного строя, трудное само по себе благодаря своеобразию их общественного развития, усложняется еще более этим обстоятельством. Обычное право адыгов сохранялось только в устной традиции и подверглось позднейшей литературной обработке в качестве материалов по обычному праву.

В силу этого исследователю, помимо использования записок путешественников и наблюдателей (русских и иностранных), записок и рассказов современников (адыгов на русской службе или же русских офицеров - участников Кавказской войны) и т. д., главным образом приходится обращаться к глубокому изучению многочисленных архивных материалов, которые единственно могут пролить свет на состояние этого вопроса.

Со времени образования Старой линии и поселения Черноморского казачьего войска на Кубани появляется ряд материалов и документов, позволяющих с достаточной отчетливостью представить этническую карту северо-западной части Кавказа, а также многие стороны и общественной жизни. К числу этих материалов относятся:

1. Обширная военно-административная переписка, содержащая сведения об отдельных народах, их общественном устройстве, хозяйстве и происходившей у них социальной борьбе.

2. Военно-топографические и этнографические описания Западного Кавказа.

В официальных рапортах и донесениях, докладных записках н отзывах, приказах и отношениях содержится большое количество данных, касающихся самых различных сторон жизни адыгов.

Настоящая работа написана на основании документов, хранящихся в государственном архиве Краснодарского края (ГАКК), Центральном государственном историческом архиве СССР (ЦГИА СССР) и некоторых других.

В данном исследовании освещаются вопросы, связанные с характеристикой уровня развития производительных сил и социальной структурой населения Западного Кавказа, а также и с ходом экономического проникновения России сюда начиная с момента переселения на Кубань Черноморского казачьего войска; политика России и Турции по отношению к различным общественным категориям ады-ских народов, военно-политические события, которые непосредственно предшествовали завоеванию Кавказа царизмом и которые рисуют сложную картину социальных и политических противоречий, развернувшихся у адыгов на последнем этапе борьбы за Кавказ между Россией, западноевропейскими державами и Турцией.

Нужно решительно отказаться от недостаточно четкого и формального подхода, игнорирующего общественное расслоение адыгов и затушевывающего остроту социальных противоречий, связанных с феодализацией адыгейского общества. Эти противоречия создавали состояние непрерывных вооруженных столкновений между отдельными социальными группами адыгейского общества, переплетающихся с общими событиями в крае. В происходившей борьбе отдельные социальные группы занимали совершенно различные политические позиции по отношению к складывавшейся международной обстановке, и на них стремились влиять в своих интересах боровшиеся за Кавказ европейские державы и Турция.

Это обстоятельство выразилось не только в том, что дворянство и старшинская знать настойчиво втягивались ими в русло своей политики на Кавказе, но и в том, что свободный крестьянин (тфокотль) также явился объектом напряженного дипломатического внимания и воздействия правительственных кругов Турции, Англии и царской России.

Борьба между ними «за тфокотля» проходила красной нитью через ряд десятилетий Кавказской войны и принимала порой причудливый рисунок мероприятий, доходивших до провозглашения независимости тфокотлей от феодальных посягательств со стороны князей и дворян. Более того, даже несвободное население Северо-Западного Кавказа, рабы и крепостные (унауты и пшитли), тоже было втянуто в орбиту европейской политики и использовалось в сложной политической игре. В частности, царизм, наряду с методами открытой военно-колониальной экспансии, широко применял по отношению к указанным социальным группам населения и демагогию, не останавливаясь перед освобождением беглых рабов и крепостных и возведением части их «в казачье достоинство», в целях политического воздействия на их владельцев.

На основании архивных материалов и иностранных печатных источников можно проследить, каким воздействиям подвергались отдельные социальные группы населения со стороны иностранных правительств.

Изучение материалов, относящихся к экономическим и культурным связям русского населения Северо-Западного Кавказа с адыгами, позволило установить, что, несмотря на военно-колониальный режим царизма со всеми его отрицательными сторонами, здесь уже с конца XVIII в. стал развиваться оживленный торговый обмен, далеко выходивший за рамки официально признававшейся «меновой торговли».

Торговые сношения адыгов с русским населением серьезно препятствовали укреплению позиций Турции и стали предметом конкурентной борьбы, в которой приняла участие и английская торговая компания, основанная в Трапезунде. Английские правящие круги прекрасно понимали опасность экономического проникновения России на Кавказ и примириться с ним не могли, ибо это значило признать ее притязания на Кавказ.

В сложном переплетении военно-политических событий, разыгрывавшихся на Западном Кавказе, с моментами внутренней социальной борьбы, протекавшей у адыгов, отчетливо прослеживается стремление основной массы коренного населения к сближению с русским народом, прорывавшееся через все препоны колониальной политики царизма, интриги Турции и европейских держав. В основе этого явления лежало отмеченное Ф. Энгельсом, несмотря на колониальный характер политики русского самодержавия на Кавказе, общее цивилизующее влияние России «для Черного и Каспийского морей».

Полемизируя с английскими рецензентами, обрушившимися на книгу Гакстгаузена «Закавказье, очерки народов и племен между Черным и Каспийским морями», автор которой проводил мысль о положительном влиянии России на народы Кавказа, писал в № 7 «Современника» за 1854 г.: «Автор знаменитого путешествия, коротко узнав Россию, полюбил ее, и его «Закавказье» проникнуто симпатией к России и к русскому владычеству за Кавказом. Английские рецензенты, конечно, называют это если не пристрастием, то предубеждением. В самом деле, барон Гакстгаузен до того предубежден, что думает, будто бы, «поддерживая гражданский порядок в закавказских областях и цивилизуя их, русские пролагают путь цивилизации и в прилежащие азиатские страны». Сколько мы можем быть судьями в собственном деле, нам кажется, что эта истина довольно простая; если память нас не обманывает, в ней даже и не думали сомневаться до начала войны ни англичане, ни французы».

Постоянно общаясь с русским населением, адыги в свою очередь (оказывали влияние на его быт. Это выразилось в заимствовании казаками адыгского костюма (черкески, бурки, бешметы, папахи, ноговицы), а также предметов кавалерийского снаряжения и конской упряжи. Адыгские арбы широко вошли в быт станичного населения Черномории и использовались им в распутицу как главный вид транспорта.

Создание так называемой черноморской породы лошадей, получившей широкую известность на русских и иностранных рынках (во время франко-прусской войны 1870 г. вся прусская ар-артиллерия обслуживалась лошадьми этой породы), было связано со скрещиванием адыгской лошади с лошадьми, приведенными казаками из Запорожья.

Сообщение по р. Кубани производилось почти исключительно на лодках, изготовлявшихся адыгейскими мастерами, жившими в прикубанских шапсугских и бжедухских аулах. Эти мастера делали не только небольшие лодки, применявшиеся для переправы через реки и для рыбной ловли, но изготовляли и более крупные суда, поднимавшие по нескольку сотен пудов груза и совершавшие плавания по всему среднему и нижнему течению р. Кубани.

Высокий уровень адыгского садоводства оказал свое влияние на развитие садов в Черномории, где широко культивировались сорта адыгских яблонь, вишен и груш. Адыги охотно привозили саженцы плодовых деревьев на русские базары и ярмарки, продавая их по дешевой цене.

В области пчеловодства казаки, а затем и «иногородние промышленники» также почти целиком следовали приемам, применяемым адыгами в уходе за пчелами, а в 50-х годах XIX в. крупные пасеки, поставляющие мед в Ростов и Ставрополь, обслуживались исключительно трудом наемных адыгов.

Сближение адыгского населения с русским нашло свое выражение и еще в целом ряде моментов, отмеченных в настоящей работе.

Насколько велика была тяга народных масс к прекращению войны с Россией и установлению мирных отношений, можно судить по тому, что ни во время русско-турецкой войны 1828-1829 гг., ни во время Крымской войны 1853-1856 гг. зарубежной дипломатии так и не удалось поднять их на борьбу против России.

В особенности интересны события, развернувшиеся на Западном Кавказе во время Крымской войны. В критический момент борьбы враждебная России коалиция пустила в ход все имевшиеся в ее распоряжении средства для привлечения на свою сторону адыгов Ей удалось заручиться поддержкой части протурецки настроенной верхушки, но народные массы ей в этой поддержке решительно отказали. Даже предпринятый в конце февраля 1855 г. с целью вывести из состояния политической пассивности тфокотлей штурм Новороссийска союзной эскадрой не достиг желаемых результатов, и официальные документы лондонского адмиралтейства отражают глубокое разочарование по этому поводу английского командования (9, 100-102). Вопросам чисто военной истории в работе уделено сравнительно немного места, поскольку имеется достаточное количество трудов, подробнейшим образом освещающих внешнюю сторону Кавказской войны. Не ставя поэтому перед собой такой задачи, мы сосредоточили внимание в этой области лишь на тех событиях, которые дают некоторые новые данные относительно агрессивных планов иностранных держав на Кавказе.

Очерк первый.

Социально-экономическое положение адыгов в конце XVIII - первой половине XIX в

Территория

Западная часть Кавказского хребта с прилегающей к нему полосой предгорий, спускающихся к Кубанской низменности, в XVIII в. была занята адыгейскими народами. Ко времени продвижения государственной границы России к р. Кубани они прошли длительный путь исторического развития. На страницах русских летописей адыги впервые упоминаются под именем касогов при описании событий 965 г. Однако более или менее ясные сведения о них относятся лишь к концу XVIII - началу XIX в.

Отдельные адыгские народы расселялись за р. Кубанью следующим образом. Вдоль Главного Кавказского хребта и по берегу Черного моря в общем направлении с северо-запада на юго-восток располагались земли натухайцев. Пo своей форме они напоминали большой треугольник, основание которого упиралось в р. Кубань, а вершина выходила на Черноморское побережье, к югу от Геленджика. В этом треугольнике, кроме основного нахухайского населения, от Цемесской бухты до р. Пшады жили шапсуги, называемые в официальной переписке «шапсугскими натухайцами», а в окрестностях Анапы - небольшое племя хейгаков. (К началу XIX в. они расселились по натухаиским аулам.)

//Термины: адыгские (адыгейские) народы, адыги, горцы, черкесы - употребляются в настоящей работе в качестве синонимов. Термин племена, встречающийся в архивных и литературных источниках, применительно к рассматриваемому периоду соответствует описательному понятию народы и научному - субэтнические группы адыгейского народа (абадзехи, бесленеевцы, бжедухи, хатукаевцы, шапсуги и т. д.).

К востоку от натухайдев обитали шапсуги, делившиеся на больших и малых (так называемые Большой Шапсуг и Малый Шапсуг. Большой Шапсуг был расположен к северу от Главного Кавказского хребта, меж ду реками Адагумом и Афипсом, а Малый - к югу от него и выходил к Черному морю. С востока он был ограничен р. Шахе, за которой жили убыхи и с запада р. Джубгой, отделявшей его от натухайцев. Шапсугская территория была значительно больше натухайской, но она имела много труднодоступных и малонаселенных горных пространств.

На восток от Большого Шапсуга, в глубине Кавказских гор и на их северном склоне, находилась область самого многочисленного адыгейского народа - абадзехов. С севера ее отделяли от р. Кубани земли бжедухов, с востока ее границей была р. Белая, а с Юга она упиралась в Главный Кавказский хребет, за которым лежали владения шапсугов и убыхов. Таким образом, абадзехи занимали значительную часть территории Западного Кавказа, от бассейна р. Афипс до бассейна Лабы. Наиболее густо ими были заселены долины рек_Вундук Курджипс, Пшачи, Пшиш, Псекупс. Здесь находились селения главных абадзехских обществ (Туба, Темдаши, Даурхабль, Дженгетхабль, Гатюкохабль, Нежукохабль и Тфишебс). В официальной переписке русских военных властей абадзехи обычно делились на нагорных, или дальних, и на равнинных, или ближних.

Между северной границей абадзехской территории и р. Кубанью располагались бжедухи, подразделявшиеся на хамышеевцев, черченеевцев (керкенеевцев) и жене-евцев (жанеевцев). По народным преданиям, хамышеевцы обитали вначале на р. Белой среди абадзехов, но затем были вытеснены ими в верховья р. Псекупс, где жили их соплеменники - черченеевцы. Потом и те и другие под давлением абадзехов передвинулись еще ближе к р. Кубани: хамышеевцы поселились между реками Сулс и Псекупс, а черченеевцы - между реками Псекупс и Пшиш. Большая же часть женеевцев вскоре слилась с хамышеевцами и черченеевцами, а часть перешла на Каракубанский остров, в пределы Черномории.

Непрерывная межплеменная борьба привела к тому, что к 30-м годам XIX в. численность бжедухов значительно уменьшилась. По имеющимся архивным данным, к абадзехам и шапсугам отошло 1200 только одних хамышеевских «простых дворов, плативших дань» хамышеевским князьям. «Убито князей разновременно 4, дворян 40, простых более 1000», и свыше «900 душ мужчин и женщин с их имуществами» было взято в плен.

К востоку от черченеевцев, между реками Пшиш и Белой, обитали хатукаевцы. Еще восточнее, между нижним течением рек Белой и Лабы, находилась область, занятая темиргоевцами или "чемгуй". Несколько дальше в направлении к юго-востоку жили их соседи - егеpуxаевцы, махошевцы и мамхеги (мамхеговцы), которые считались родственными темиргоевцам и часто упоминались в русской официальной переписке под общим названием «чемгуй» или «кемгой». В XIX в. темиргоевцы, егерухаевцы и махошевцы объединились под властью темиргоевских князей из рода Болотоковых. Значительным адыгейским народом на Западном Кавказе были бесленеевцы. Их владения граничили на северо-западе с территорией махошевцев, на юго-востоке доходили до р. Лабы и ее притока р. Ходзь, а на востоке - до р. Уруп. Среди бесленеевцев жили также так называемые беглые кабардинцы и небольшое число ногайцев.

Таким образом, полоса земель, занятая адыгскими народами, тянулась от берега Черного моря на западе до р. Уруп на востоке. К ней примыкали область Кабарды и территория абазин.

Многочисленные источники, описания и известия дают самые разноречивые сведения о численности отдельных адыгских народов и всего коренного населения Западного Кавказа в целом. , например, определял общее число темиргоевцев и егерухаевцев всего в 8 тысяч человек, а утверждал, что одних только темиргоевцев было 80 тысяч. Численность абадзехов, по, достигала 40-50 тысяч человек, а насчитывал их 260 тысяч. Общее число шапсугов определял в 160 тысяч душ обоего пола, а Новицкий - в 300 тысяч; же считал, что их было только 90 тысяч, и т. д.

Сведения, сообщаемые адыгскими князьями и дворянами о численности подвластного им населения, были еще более разноречивы. Сопоставляя имеющиеся данные, можно лишь приблизительно установить общую численность адыгского населения Западного Кавказа. К середине XIX в. она составляла примерно 700-750 тысяч человек

Занятия

Природно-географические условия Западного Кавказа весьма разнообразны. В прошлом это оказало значительное влияние на хозяйственную деятельность местного населения и определило ее специфику в отдельных районах.

В низменной прикубанской полосе, отличающейся своими плодородными почвами, очень рано развилось оседлое земледелие. Автору настоящей работы неоднократно удавалось находить в культурном слое древних меото-сарматских городищ и в могильниках, датируемых IV в. до н. э. - II-III вв. н. э., обуглившиеся зерна пшеницы, проса и других культурных растений. Здесь же были обнаружены каменные ручные жернова, железные серпы и другие земледельческие орудия. Есть все основания утверждать, что у отдаленных предков адыгов уже в I тысячелетии до н. э. земледелие было достаточно широко развито, а дальнейшее поступательное развитие его наблюдалось и в средние века.

Особенно ярко иллюстрируют эту мысль находки, сделанные летом 1941 г. при постройке Шапсугского водохранилища на левом берегу р. Афипс, близ г. Краснодара. При сооружении дамбы водохранилища были вскрыты древний могильник с грунтовыми и курганными погребениями XIII-XV вв. и территория прилегающего к нему селища, относящегося к тому же времени. Среди прочих предметов были найдены железные серпы и лемеха для плугов, каменные жернова, кетмени для раскорчевки кустарников и другие орудия, свидетельствующие о развитом пашенном земледелии. Кроме того, здесь же обнаружен ряд вещей, говорящих о том, что местное население занималось скотоводством и ремеслом (кости домашних животных, ножницы для стрижки овец, кузнечные молоты, щипцы и т. д.).

Такие же находки были найдены и при раскопках других средневековых поселений Прикубанья.

Не останавливаясь на ряде литературных источников, укажем, что существование у адыгов развитого земледелия подтверждается для более позднего времени и русскими официальными документами. Из них. особенно интересны:

1) ордер А. Головатого от 01.01.01 г., предписывавший начальнику Таманского отряда Савве Белому организовать для переселенцев Черноморского казачьего войска покупку у горцев семян злаков; 2) донесение атамана Черноморского казачьего войска Котляревского императору Павлу I, в котором сообщалось, что ввиду острого недостатка хлеба во вновь основанном войске пришлось распорядиться снабжать «состоящих на пограничной страже казаков вымениваемым у закубанцев за соль хлебом».

Учитывая все сказанное, следует решительно отказаться от довольно распространенного взгляда, что земледелие у адыгов в XVII-XVIII вв. якобы имело крайне примитивный характер. , характеризуя хозяйственную жизнь адыгов в начале XIX в., писал: «Сельское хозяйство разделяется у них на три главнейшие отрасли: земледелие, конные заводы и скотоводство, заключающее рогатый скот и овец. Черкесы, пашут землю плугами наподобие украинских, в которые впрягают несколько пар быков. Больше всякого хлеба сеют просо, потом турецкую пшеничку (кукурузу), яровую пшеницу, полбу и ячмень. Жнут хлеб обыкновенными серпами; молотят хлеб балбами, то есть топчут и перетирают колосья посредством лошадей или быков, припряженных к доске, на которую наваливают тягость, точно так, как в Грузии и Ширване. Перетертую солому, вместе с мякиной и частью зерен, дают в корм лошадям, а чистый хлеб прячут в ямы. В огородах сеют овощи: морковь, свеклу, капусту, лук, тыквы, арбузы, и сверх того у всякого в огороде есть табачная гряда». Не может быть сомнений в том, что описанный уровень развития земледелия был достигнут на базе старой местной земледельческой культуры.

Роль земледелия в жизни адыгов нашла отражение и в их языческом пантеоне. Хан-Гирей сообщал, что в 40-е годы XIX в. изображение, олицетворявшее божество земледелия Созерешь, в виде самшитового бревна с отходящими от него семью сучьями, имелось в каждой семье и хранилось в хлебном амбаре. После уборки урожая, в так называемую созерешеву ночь, совпадавшую с христианским праздником рождества, изображение Созерешь переносили из амбара в дом. Прилепив к сучьям восковые свечи и подвесив к нему пирожки и куски сыра, его ставили на подушки и совершали молитвы.

Совершенно естественно, конечно, что горная полоса Западного Кавказа была менее удобна для пашенного земледелия, чем Прикубанская низменность. Поэтому. скотоводство, огородничество и садоводство играли здесь значительно большую роль, чем хлебопашество. Жители гор в обмен на хлеб отдавали обитателям равнин скот и ремесленные изделия. Особенно важным было значение этого обмена для убыхов.

Скотоводство адыгов также имело довольно развитый характер вопреки распространенному в исторической литературе мнению о его крайней отсталости. Многие авторы утверждали, что в силу этой отсталости скот даже зимой находился на подножном корму. В действительности. зимнее время он спускался с горных пастбищ в леса или камышовые заросли Прикубанской равнины представлявшие прекрасное убежище от непогоды и ветров Здесь животных кормили припасенным заранее сеном. Сколько его заготовлялось на зиму для этой цели, можно судить по тому, что во время зимней экспедиции 1847 г. в земли абадзехов генерал Ковалевский умудрился сжечь там более миллиона пудов сена.

Широкому развитию скотоводства содействовало обилие лугов. На богатых сенокосах и пастбищах паслись огромные отары баранов, стада крупного рогатого скота и табуны лошадей.

Косвенно о размерах скотоводства и его характере можно получить представление по данным М. Пейсонеля, который сообщал, что горцы ежегодно забивали до 500 тысяч баранов и продавали до 200 тысяч бурок. Сведения об экспорте в конце XVIII в. показывают, что значительное место во внешней торговле адыгов занимали кожи, немытая шерсть, шкуры, различные изделия из шерсти.

У скотоводов особенно ярко проявлялись черты и пережитки родового строя. Например, осенью некоторые семьи выгоняли в священную рощу одну из своих коров, предназначенную в жертву богу Ахину, привязав к ее рогам куски хлеба и сыра. Окрестные жители сопровождали жертвенное животное, которое называлось самошествующей ахиновой коровой, и затем резали его. Ахин - покровитель стад рогатого скота - явно принадлежал к старой языческой религии с ее культом общинных священных мест, рощ и деревьев, с общеаульными молениями и жертвоприношениями. Характерно, что на месте закалывания животного с него не снимали кожу, а там, где ее снимали, не варили мяса; где его варили, там не ели, а совершали все это, .поочередно переходя с одного места на другое. Возможно, что в этих особенностях жертвенного ритуала проявлялись черты древнего кочевого быта скотоводов. Впоследствии они приобрели характер религиозного обряда, сопровождавшегося пением специальных молитвенных песен.

Следует, однако, оговориться, что в. рассматриваемый нами период времени (конец XVIII - первая половина XIX в.) у скотоводов резко возрастает имущественная дифференциация. Большое количество скота сосредоточивали в своих руках князья, дворяне, старшины и многие зажиточные общинники - тфокотли. Труд рабов и крепостных довольно широко применялся во время сенокоса и заготовки кормов для скота. С конца XVIII в. крестьяне стали проявлять сильное недовольство захватом лучших пастбищ местными феодалами.

К концу XVIII в. большое значение приобрели конские заводы, принадлежавшие князьям и богатым стар-шинам. По сведениям, многие из них поставляли лошадей различным адыгейским народам и даже, как это ни покажется странным, полкам русской регулярной кавалерии. Каждый завод имел особое тавро, которым клеймил своих лошадей. За подделку его виновные подвергались суровому наказанию. Для улучшения конского поголовья владельцы заводов покупали в Турции арабских жеребцов. Особенной известностью пользовались термиргоевские лошади, которые продавались не только на Кавказе, но и вывозились во внутренние районы России.

Земледелие и скотоводство не были единственным хозяйственным занятием адыгов. Большое развитие получило у них птицеводство, а также плодоводство и виноградарство . Обилие фруктовых садов, особенно в приморской части, всегда обращало на себя внимание иностранных путешественников и наблюдателей, например Белля, Дюбуа де Монпере, Спенсера и др.