Много лет назад судьба свела меня с удивительным человеком — Борисом Петровичем Комраковым. Он сам по себе заслуживает отдельного рассказа, но я хочу здесь рассказать об одном эпизоде. Мы возвращались из Друскининкая и неожиданно зависли в Гродно на автобусной станции — сломался автобус. Мы сидели в ожидании и некотором раздражении, разговор вдруг перешёл на поэзию. Нужно сказать, что в памяти Бориса Петровича, помимо всего прочего, хранится почти триста хороших стихов самых разных авторов. И одно из них — «Скифы» Александра Блока — он прочёл вслух. Прочёл так, что у меня зашевелились волосы. Рядом с нами сидела девочка, лет девятнадцати. Похоже, что до этого дня она даже не подозревала, что стихи можно ТАК читать. Я посмотрел на неё, посмотрел на вымотанного дикой работой и почти бессонной ночью Бориса Петровича, потом посмотрел на эту девочку и понял: сейчас она готова за ним пойти куда угодно. Несмотря на, почти 40 лет разницы. Вот она, настоящая сила настоящей поэзии!!!

Второй раз почти такие же переживания от исполнения «Скифов» Блока я пережил, слушая стихомузыку Бориса Ветрова. И хотя я уже был некоторым образом подготовлен к восприятию этого стихотворения знакомством с другими произведениями в его исполнении, волосы снова вставали дыбом. Вот оно, послушайте, не пожалейте пяти минут!

музыка: Klaus Badelt и Hans Zimmer

Александр Блок. Скифы

Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но нам ласкает слух оно…

Вл⟨адимир⟩ С⟨оловьев⟩

Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы

Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, Скифы - мы! Да, азиаты - мы, -
С раскосыми и жадными очами!
Для вас - века, для нас - единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас -
Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот - срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет - не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!…
Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
И с ненавистью, и с любовью!..
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим все - и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно все - и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Мы помним все - парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…
Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно - старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем - братья!
А если нет, - нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века - вас будет проклинать
Больное, позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы - отныне - вам - не щит,
Отныне в бой не вступим сами!
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами!
Не сдвинемся, когда свирепый Гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..
В последний раз - опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз - на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!

Читатель о Поэте

Историко-филологический этюд

Не все понимают поэзию Блока. Ее не понимают даже многие из тех, кто понимает (или думает, что понимает) поэзию Некрасова или, например, Твардовского, Слуцкого, Евтушенко. Но любить можно и не понимая.

В фильме Сергея Герасимова «У озера» юная героиня Натальи Белохвостиковой читает блоковских «Скифов» без купюр «простым рабочим людям» - и те, не вникая в тайные смыслы, как-то сумели прочувствовать их нутром.

Миллионы зрителей, которые были вынуждены выслушать этот длиннейший монолог, если и не проявляли горячего интереса к Блоку, то, по меньшей мере, не протестовали. Когда кинокартина вышла на экраны, «Скифы» вдруг стали пользоваться небывалым спросом в библиотеках.

Смею утверждать, что большинство аудитории воспринимало стихотворение «Скифы» как музыку, то есть поток звуков - волнующих, тревожащих до озноба, дающих ощутить существование иных миров… Нет, музыку тоже надо понимать, а тут скорее магический гул, ритмизованный шум, шаманское камлание.

«Провал и Лиссабона, и Мессины…»

«Ваших Пестумов, быть может…»

Прямо как у Чуковского в «Айболите»: «Мы живем на Занзибаре, Калахари и Сахаре, на горе Фернандо-По»… Хотите сказать, что трехлетний ребенок понимает значение этих топонимов? Но ведь слушает затаив дыхание!

Почему «Скифы», а не «Соловьиный сад» - произведение куда более простое лексически, не содержащее мудреных исторических и этнографических экскурсов, - находят такой отклик в сердцах читателей? Потому что этот «гул» хоть и непонятен, но приятен. Сознание выхватывает из невнятных, почти как на чужом языке, словосочетаний осмысленные единицы текста - и делает нехитрые заключения: «Европа нас не понимает, мы же Европу понимаем; Европа нуждается в нашей защите, мы же в Европе не нуждаемся. Значит, мы выше и лучше Европы!».

Конечно, подобные тезисы могут быть изложены только в форме высокой поэзии! В прозаическом виде они звучат неумно, хвастливо, вульгарно.

Кто эти «мы», от лица которых говорит лирический герой Блока?

Странный вопрос: само название стихотворения, казалось бы, не оставляет места для сомнений: «Скифы», чего ж вам боле? То есть понятно, что речь пойдет о России, но она выступает под таким прозрачным псевдонимом.

Название «Скифы», а эпиграф - про панмонголизм. Где скифы, а где монголы?

Короткая историческая справка: скифы - это ираноязычные кочевники, населявшие, начиная с античных времен (2600-2700 лет тому назад), территорию нынешних Украины и Северного Причерноморья, Южной России, Казахстана и Сибири. Еще до начала нашей эры название «скифы» утратило этнический характер и в дальнейшем стало применяться к разным народам и союзам племен, включая будущую Средневековую Русь.

В «Повести временных лет» есть довольно расплывчатое упоминание, что «так называемые болгары пришли от скифов, то есть от хазар». В другом месте говорится, что Олег пошел в поход на греков, взяв с собой много варягов, и славян, и чуди,

и кривичей, и мери, и древлян, и хорватов, и дулебов, и еще несколько племен, а греки их всех называли Великой Скифией. (Для греков все они были варвары, все - на одно лицо, как для некоторых наших соотечественников на одно лицо весь Запад.)

Итак, и осетины, и русские, и другие славянские, тюркоязычные и угро-финские народы могут считать себя наследниками скифов.

А монголы? Первое упоминание о них относится к Х веку н. э., а свое государство у них возникло только в XII веке, когда Киевская Русь уже процветала вовсю. От соприкосновения монголов с древними русичами в XIII-XIV веках остались тяжелые воспоминания. Калмыки, одно из монгольских племен, переселились в Нижнее Поволжье из Центральной Азии, т. е. стали частью России лишь в конце XVI - начале XVII веков.

Короче, если русский, не без гордости, может назвать себя потомков скифов, то к монголам в родственники он никогда не напрашивался.

«Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы».

Индивидуалистической Европе, где каждый корчит из себя неповторимую личность, издавна противопоставляется именно Азия, желтая раса, «этот неисчислимый и неразличимый муравейник». Восточная Европа всегда была заселена не так плотно, как Западная, «тьма-тьмущая» подходит, скорее, для оценки китайцев и других монголоидов.

«Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы, // С раскосыми и жадными очами!». И ближе к концу стихотворения - снова про «наши» узкие глаза.

Да как же азиаты, когда индоевропейцы, арии?! И откуда взялись раскосые, т. е. типичные для монголоидов, очи?! Есть же у древних греков, у того же Геродота, описания внешности скифов - ни слова про узкие глаза!

Еще странность:

«Для вас - века, для нас - единый час. //Мы, как послушные холопы, // Держали щит меж двух враждебных рас, // Монголов и Европы!»

Традиционно противопоставление динамичной, суетливой, быстро меняющей свой облик Европы - древнему, застывшему, неизменному, неподвижному Востоку, «где время, кажется, остановило свой стремительный бег».

Но скифы - они же всегда считались народом молодым, свежим? А им приписываются китайские, то есть опять-таки монголоидные признаки?

Сплошная путаница…

«Меж двух враждебных рас» - значит, «мы», скифы, все-таки не монголы, хоть и не европейцы? И на том спасибо!

Запомним: лирическое «мы» - не Запад и не Восток, а нечто между ними. «Мы» азиаты - но как бы и не совсем, и совсем не то, что монголы. (Нина Берберова явно ошибалась, полагая, будто Блок считал русских теми же азиатами и поэтому всё равно, от лица монголов или русских написаны стихи.)

Путаница продолжается:

«Вы сотни лет глядели на Восток, // Копя и плавя наши перлы». Наши перлы на Востоке - значит, «мы», несмотря ни на что, входит в географическое понятие «Восток»?

Остается предположить, что эта неопределенность, двойственность, мерцание не случайность. Так и было задумано поэтом. Подтверждение находим в строчках: «Мы обернемся к вам // Своею азиатской рожей!». Акцент - на определении «азиатской», то есть не «мы обернемся рожей, которая есть азиатская», а «мы обернемся из двух своих ликов азиатской рожей, а есть еще благообразное европейское лицо».

Лирический герой, с его двуединой евроазиатской сущностью, в данный момент настойчиво, даже назойливо выделяет свою азиатскую ипостась, ибо европейская присутствует априори и ее существование в доказательствах не нуждается.

Попробуем разобраться с национальным смыслом эпиграфа из Владимира Соловьева. Он может быть понят в том смысле, что для Соловьева панмонголизм - благая сила, нечто одобряемое. Но так ли это? Приведем полностью «исходное» стихотворение:

«Панмонголизм. Хоть имя дико,

Но мне ласкает слух оно,

Как бы предчувствием великой

Судьбины Божией полно.

Когда в растленной Византии

Остыл Божественный Алтарь

И отреклися от Мессии

Народ и князь, иерей и Царь,

Тогда поднялся от Востока

Народ безвестный и чужой,

И под ударом тяжким Рока

Во прах склонился Рим второй.

Судьбою древней Византии

Мы научиться не хотим,

И все твердят льстецы России:

Ты третий Рим, ты третий Рим!

Ну что ж, орудий Божьей кары

Запас еще не истощен...

Готовит новые удары

Рой пробудившихся племен.

От вод Малайи до Алтая

Вожди с восточных островов

У стен восставшего Китая

Собрали тьмы своих полков.

Как саранча, неисчислимы,

И ненасытны, как она,

Нездешней силою хранимы,

Идут на Север племена.

О, Русь, забудь былую славу -

Орел Двуглавый сокрушен,

И желтым детям на забаву

Даны клочки твоих знамен.

Смирится в трепете и в страхе,

Кто мог завет любви забыть,

И третий Рим лежит во прахе,

А уж четвертому не быть».

Смысл, можно сказать, прямо противоположен блоковскому. «Панмонголизм ласкает слух» - у Соловьева тут не мазохистическое упоение мощью того начала, которое уничтожит всё самое для тебя священное и дорогое. Тут скорее благоговение перед грандиозностью Божьего замысла, горькое удовлетворение от осознания Высшей справедливости.

Соловьев предупреждает свой народ, слушающий льстецов и впавший в гордыню: Третий Рим постигнет судьба Второго Рима, если не будет понято, что величие, уникальная духовность, особый исторический путь и т. д. - накладывают дополнительные нравственные обязанности, а не освобождают от них.

У Соловьева «Восток», «монголоиды» - это слепое орудие Божьего гнева. У Блока же они «наш» возможный союзник против Европы, средство запугать ее (как минимум, оказать давление).

Монголами Соловьев угрожает своим, Блок - чужим.

С формальной стороны «Скифы» есть речь, обращенная к предполагаемому противнику. Так сказать, слово перед битвой. На память сразу приходит «Клеветникам России» (до нас на это сходство обращал внимание критик Евгений Лундберг): Пушкин тоже строит стихотворение как предостережение врагам от нападения на Россию. Вам же, мол, хуже будет!

«Клеветникам России», напомним, родилось как ответ на злобную русофобскую кампанию, развязанную тогдашними европейскими либералами, которые угрожали военной интервенцией в ответ на вынужденные действия императора Николая по наведению порядка в Польше, где открыто действовали незаконные вооруженные формирования.

Стихотворение «Скифы» было закончено 30 января 1918 года, в обстановке тоже очень тревожной. Мирные переговоры в Бресте оборачиваются для Советской России страшным унижением. Принять немецкие условия означает, по мнению многих большевиков и левых эсеров, расписаться перед всем миром в том, что Октябрьский переворот был совершен в интересах Германии. Не принять, сохранив честь и достоинство, - тогда германское нашествие.

Значит, истинная цель гениальных русских поэтов - убедить врагов воздержаться от войны с Россией? Но: когда министр народного просвещения граф Уваров перевел «Клеветникам России» на французский и просил у автора разрешения на публикацию - Пушкин ему отказал. С чего бы это, если он действительно хотел обратиться к Европе? Возможно, ему претил маловысокохудожественный перевод, в котором поэтические инвективы были снижены до брани. Возможно, Пушкин желал, чтобы это стихотворение оставалось предметом «для внутреннего пользования».

Если бы «Скифы» действительно имели адресатом иностранцев, стихи следовало бы тут же перевести на основные европейские языки, напечатать в виде листовок и разбросать с аэропланов над окопами. Насколько нам известно, зимой 1918 года таких попыток не предпринималось. Для антивоенной пропаганды использовались другие тексты.

Итак, оба стихотворения вряд ли можно рассматривать как призыв к миру. Обе поэтические речи направлены не на то, чтобы усовестить врага и нагнать на него страху, а на то, чтобы подбодрить своих. Не «мы ВАС не боимся», а «мы ИХ не боимся».

Это что-то вроде того, как боксер перед боем говорит: «Я лучший, а он - кусок дерьма и слабак! Я порву его, как Тузик грелку» - не другому боксеру говорит, а заводит самого себя и своих поклонников. Это как запорожцы и поляки у Гоголя накануне сражения дразнят друг друга, чтобы снять собственный стресс.

«Вдохновляющее Слово к соратникам перед сражением о неизбежности нашей победы», - так можно было бы уточнить жанр «Скифов».

Элементы этого жанра - провокация, то есть как бы побуждение противника к нападению, оскорбление и умаление врага, похвальба, развертывание картины ужасного будущего, которое ждет неприятеля после неминуемого поражения.

Пушкин подначивает врагов: «Вы грозны на словах - попробуйте на деле», «Так высылайте ж нам, витии, // Своих озлобленных сынов…». Блок так же подзуживает: «Ну-ка, ударь! Что, слабо ?»:

«Попробуйте, сразитесь с нами!».

«Идите все, идите на Урал!».

Согласно Пушкину, воины Запада найдут последнее пристанище на полях России. Согласно Блоку, Запад будет наказан проклятьем потомков, и пока скифы будут со стороны спокойно смотреть на смертный бой, «свирепый гунн // В карманах трупов будет шарить, //Жечь города, и в церковь гнать табун, // И мясо белых братьев жарить!..».

(Подразумевается, что трупы, города, церкви - всё европейское.)

Европа подвергается оскорблениям прежде всего за свою неблагодарность. Мы нашей кровью искупили ее вольность, честь и мир - она нас за это ненавидит. Мы держали щит, заслоняя Европу от монголов, европейцы же в ответ грабили скифов, копили и плавили их перлы и даже, «глумясь, считали только срок, // Когда наставить пушек жерла!».

У Пушкина национальная похвальба связана со славным прошлым, неисчерпаемостью демографических ресурсов и необъятностью территории: «Иль нам с Европой спорить ново? Иль русский от побед отвык? Иль мало нас?.. От Перми до Тавриды, от финских хладных скал до пламенной Колхиды...»

У Блока эти мотивы тоже присутствуют («Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы» , например), но преобладают другие. Скифы неизмеримо превосходят Запад как носители уникальной духовности и пронзительнейшего интеллекта.

Да, мы дикие азиаты, - принимает вызов Скиф-оратор, - но при этом наша юная и свежая культура стоит гораздо выше вашей гниющей цивилизации. Вот, не угодно ли: Лиссабон и Мессина, интеграл, Пестумы, Эдип… - многие ли европейцы могут похвастать таким лексическим богатством? Вот такие мы: только притворяемся дикими, а на самом деле нам внятно все, и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений, и даже более того...

(Приличия ради следовало бы попросить у самих галлов и германцев подтверждения, точно ли их острый смысл и сумрачный гений в полном объеме освоены скифами, но… мы имеем дело с другим жанром, которому противопоказаны доказательства и обоснования. Декларации должны быть голословными по определению.)

По законам жанра «слово к соратникам», комплименты своим дополняются глумлением над чужими, национальная гордость утверждается через дискредитацию врагов. «Мы» - воплощение почти всех национальных совершенств, «они» - скопище пороков и недостатков, что наглядно видно из следующих соотносительных характеристик:

Мы, Скифы: истинная культура, универсальность, безграничная способность к любви, всечеловеческая восприимчивость и отзывчивость, духовность, неисчерпаемый потенциал, универсальность, будущее, вечное, жизненность.

Они, Европа, старый мир: показная культурность, узость, безлюбовность, эгоизм, механистичность, исчерпанность, суетность и бренность, мертвенность.

И главное: скифы - революция, Европа - косное, консервативное начало. Исконное национально-русское является одновременно всемирно-революционным, несущим духовное преображение всему человечеству, «Россия» не случайно рифмуется с «мессия».

Ту же идею выражали многие другие русские поэты-современники:

Валерий Брюсов: «Всех впереди, страна-вожатый, // Над мраком факел ты взметнула, // Народам озаряя путь… Нам - быть с тобой, нам славословить // Твое величие в веках».

Мариэтта Шагинян: «Гаснущее солнце Запада готово взойти на Востоке».

Круче всех выразился в письме из Германии Сергей Есенин: «Пусть мы азиаты, пусть дурно пахнем, чешем, не стесняясь, у всех на виду седалищные щеки, но мы не воняем так трупно, как воняют они внутри. (Напомню, это говорится о стране Томаса Манна, Герхарда Гауптмана, Райнера Мария Рильке, Рихарда Штрауса, Макса Рейнхардта, Альберта Эйнштейна! - А. Х. ) Никакой революции здесь быть не может. Все зашло в тупик. Спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы. Нужен поход на Европу» (цитирую по замечательной книге Михаила Агурского «Идеология национал-большевизма»).

Блок подчеркивал амбивалентность отношения «скифов» к Европе: «с ненавистью и любовью», Есенин же как «классический» народник никакой двойственности не допускает. Мессианство, оно же революцьонный национализм Блока носит оборонительный характер - Есенин же в духе Троцкого-Тухачевского мечтает о походе на Европу - ради ее же спасения. Поистине, некоторые высокопоэтические мысли в прозе звучат на удивление пошлым хвастовством.

Критик Д. Мирский, характеризуя блоковский патриотизм, отмечал, что образ России у поэта очень мистифицирован и двусмыслен. То же самое можно сказать и о других этно-географических образах: скифы, монголы, Европа - это всё очень условно, каждое слово следовало бы взять в кавычки. Европа, во всяком случае, это чисто абстрактный «Запад», а не реальный разделенный фронтами континент. Этот «Запад» обретает существование, лишь поскольку враждебен «скифам».

Свирепые гунны также должны быть взяты в кавычки. Если верить Википедии, это тюркоязычное кочевое племя появилось на мировой арене во II веке н. э. из степей Алтая, Приуралья и создало затем свое государство, простиравшееся от Волги до Рейна. В гуннский союз племен кто только не входил - славяне, готы, скифы, сарматы, германцы. Римские императоры нанимали гуннов для защиты от других германцев. Гуннами называла немцев французская военная пропаганда - мол, такие же дикие и жестокие, как варвары древности, а их вождь Аттила (середина V века) изображался как лютый монстр.

Блоковские гунны, шарящие в карманах трупов и жарящие мясо белых братьев, - это такие же сказочные персонажи, как и блоковские скифы и блоковские монголы.

«Мы, как послушные холопы, //Держали щит меж двух враждебных рас, //Монголов и Европы!»

Послушный холоп не способен на героизм, на самопожертвование. Зачем же скифы так неубедительно сами себя унижают?

С негодованием отвергаем два предположения: будто у великого поэта могут встретиться неточные, случайные слова и будто поэт употребил «холопов» только для рифмы к «Европе». Язык русский удивительно богат, и без малейшего труда можно было найти массу других рифм. Ну, хотя бы: «Не вылезая из окопов, // Держали щит меж двух враждебных рас, // Монголов и Европы…»

Ничего не значит! Когда это Русь, Россия защищала Золотую Орду от европейского нашествия? Легче привести примеры, когда татары помогали России против Польши и Литвы, т. е. Запада, хотя, бывало, они помогали Западу против России.

В русской исторической памяти утвердилось в качестве непреложного факта, что Россия спасла Европу от монголов. Это мнение освящено именами Пушкина и Блока. Между тем, достаточно самого беглого знакомства с историей, чтобы убедиться: необъятные русские пространства вовсе не поглотили монгольское нашествие. Татары, не штудировавшие русских патриотических авторов, спокойно перешли западные границы Руси и оставили ее в тылу. Более того, войско Батыя разделилось, что отнюдь не свидетельствует о его серьезном ослаблении после разгрома русских княжеств.

Католическую Европу спасли не столько жертвы и мученичество русичей, сколько чудо (или, если угодно, случайность: вовремя умер великий хан Золотой Орды) либо ее же собственный (точнее, польско-венгерский) героизм, ее собственные жертвы.

Александр Блок дважды говорит о России как о щите Европы от Востока, но его угроза снять защиту и открыть путь монголам вряд ли была принята всерьез «пригожей Европой», ведь Запад попросту не знал, что своим благоденствием и защитой от монголов он был обязан России. И это для скифов итог боя «стальных машин, где дышит интеграл, с монгольской дикою ордою» заведомо предопределен - и не пользу интеграла. На западную же цивилизацию, умевшую ловко управлять стальными машинами, предстоящее столкновение с дикой ордою ужаса не наводило.

Чтобы запугать Европу по-настоящему, надо было убедить ее в реальной возможности того, что монгольская дикая орда научится брать интегралы и обращаться с машинами. Но такой вариант Блоку не мог и в страшном сне присниться.

11 января 1918 г., незадолго до создания «Скифов», обращаясь к врагам русской революции, он делает такую дневниковую запись: «…мы широко откроем ворота на Восток; мы скинемся азиатами, и на вас прольется Восток. Ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины... Мы - варвары? Хорошо же. Мы и покажем вам, что такое варвары».

Блок безусловно верил в то, что в лице азиатов-дикарей несчастная поверженная России имеет под рукой естественных, надежных и мощных союзников. Верил в то, что у «скифов» есть рычаги влияния на «монголов». Но какие имелись основания для такой уверенности?

Еще Наполеон говорил: «Китай спит, горе, если он проснется!». Слабость изнеженной декадентствующей Европы перед лицом предполагаемого китайско-японского нашествия - эта тема довольно оживленно обсуждалась на рубеже веков, особенно в связи с восстанием ихэтуаней и Русско-японской войной, нашла отзвук в «Протоколах сионских мудрецов»:

«Чтобы резюмировать нашу систему обуздания гоевских правительств в Европе, мы одному из них покажем свою силу покушениями, то есть террором, а всем, если допустить их восстание против нас, мы ответим Американскими, или Китайскими, или Японскими пушками» (Протокол 7).

Блок решил напомнить пригожей Европе о былых страхах, отступивших перед ужасами мировой войны. Вряд ли поэт рассчитывал на то, что Ленин почерпнет из его стихотворения конкретные рекомендации: по свидетельству одного современника, Ленин Блока не понимал даже на уровне «о чем это».

Великому поэту не приходило в голову рассмотреть в практической плоскости, допустим, такие вопросы:

Существуют ли в действительности неисчислимые азиатские армии?

В состоянии ли Китай, разоренный и раздираемый на куски противоборствующими генералами, оказать помощь Советской России?

В самом ли деле азиаты ждут не дождутся, когда их позовут на бой против европейских стальных машин - ради чужих «скифских» интересов? В частности, тогдашний президент из генералов Фэн Гочжан, сменивший императора из генералов Юань Шикая, - склонен ли он к широкому сотрудничеству с Советской Россией?

А где гарантия, что свирепые гунны ограничат свою свирепость романо-германской расой, скифов же будут чтить и возлюбят чисто и нежно, во всяком случае, будут находиться под их контролем?

Откуда, с вершины какой горы скифы будут равнодушно наблюдать за схваткой тигров, если территория их страны станет ареной столкновения чуждых сил? Останется ли у скифов хоть клочок собственной земли, или германцы с монголами все между собой разделят?

Такие вопросы могут возникнуть, но поэтическое воображение не обязано на них отвечать.

Что касается Европы, она скифов не убоялась, не убоялась и монголов - не вняла блоковским поэтическим пророчествам. В тот временной отрезок Монголию, Корею, Китай, Индокитай как военно-политическую силу можно было в расчет не принимать, а Япония не проявляла ни малейшего желания броситься на выручку «скифам».

«Придите в мирные объятья» - это к кому же обращается поэтический представитель скифов? К кайзеровской Германии? И на какой ответ скифы надеются? «Ага, щас! Щас, после трех с лишним лет взаимных убийств, мы всё позабудем, камрады станут братьями и усядутся рядком на светлом пиру труда и мира!».

Прямо как в одном из псалмов Давида:

«Какое наслаждение жить в братстве и труде!

Как будто благовония текут по бороде».

Но было бы ошибкой преувеличивать меру просто- и прекраснодушной мечтательности Блока. Предложение немедленно заключить «демократический мир без аннексий и контрибуций» - разве оно было сделано Советским правительством в горячечном бреду, в гашишном опьянении? Большевики не грезили наяву, а (почти) всерьез предполагали, что Ллойд-Джордж и Клемансо, германский и австрийский кайзеры скажут своим народам: «Пардон, ребята, ошибочка вышла, все принесенные вами неисчислимые жертвы были не только бесполезны, но и бессмысленны. Давайте признаем, что игра закончилась вничью».

Дело не только в том, что правительства были не готовы такое сказать, но и в том, что народы были не готовы такое выслушать.

Приглашение врагам «идти на Урал» и обещание «Мы широко по дебрям и лесам расступимся!» выглядят всего лишь фигурами поэтической речи, то есть совершенно безответственными фантазиями, отнюдь не предназначенными к практической реализации. Но если вспомнить тезис Троцкого, одобренный правящей партией, «ни мира, не войны, договор не подписываем, армию распускаем»… Что это означало, как не приглашение - приходите и берите нас голыми руками.

Другое дело, что Троцкий, в отличие от Блока, предполагал (точнее, надеялся), что генералы рейхсвера не осмелятся двинуть свои войска, а немецкие пролетарии в солдатских шинелях откажутся идти против своих революцьонных братьев по классу. Блок же, как можно судить по его дневникам и письмам, считал схватку германцев с дикими ордами Востока не только возможной, но и желательной.

Итак, фантазии Блока не вполне беспочвенны, в поэтическом сознании своеобразно преломлялись вполне реальные в своей необычайности события.

«Днесь небывалой сбывается былью социализма великая ересь…»

Сама атмосфера тех дней была фантастической. Да, велик был и страшен год одна тысяча девятьсот восемнадцатый. Размывались границы между утопией, грезой, отчаянным блефом, безумной авантюрой, поэтической гиперболой - и дальновидной стратегией, расчетливым до цинизма политическим планом.

Советское правительство, которое само еле держалось, замышляло раздуть пламя мировой революции. Видное место в этих замыслах занимал Восток. Через несколько лет Герберт Уэллс с иронией будет рассказывать о мусульманах-туземцах, с которыми большевики связывают свои надежды сокрушить старый мир. Уинстон Черчилль то ли с сочувствием, то ли со злорадством заметит, что в Советской России «все неординарное, контрастное затоплено широким азиатским наводнением».

Попытки втянуть в «революционную орбиту» и «возглавить освободительную борьбу народов» большевики стали предпринимать почти сразу, как захватили власть. Но исламский Восток (Турция, Персия, Афганистан) вызывал у них больший интерес, чем Восток конфуцианско-буддийский. Во всяком случае, идея натравить на Европу китайцев наверняка показалась бы Ленину с Троцким слишком эксцентричной: они, реальные политики, хорошо знали, как глубоко Китай погряз в собственных бедствиях, чтобы связывать с ним геополитические планы.

Но Блок был поэтом, а не реальным политиком.

Политика отвергает как вздор и нелепость дерзкие идеи поэта. Зато поэт блестяще решает задачи, перед которыми бессильно отступает политика.

«Скифы» - высокопатриотическое произведение. Это и утверждение выдающейся роли России в новой истории человечества, и призыв к защите первого в мире народного государства. Пафос стихотворения - в идее мира, которая выражена особенно взволнованно и страстно потому, что написано оно было под впечатлением слухов о предполагавшемся наступлении немцев, воспользовавшихся предательством Троцкого в Бресте».

Приглашение западным иноземцам идти на Урал и готовность впустить в Россию монгольскую дикую орду - это, конечно, верх патриотизма!

Александр Блок был, конечно, русским патриотом, но не в том смысле, как Александр Проханов.

Корней Чуковский считал Блока «крайним националистом», «который, не смущаясь ничем, хочет видеть святость даже в мерзости, если эта мерзость родная...» (цитирую снова по упоминавшейся книге М. Агурского).

В другие времена, для других русских националистов родное всегда свято и не может быть мерзостью - по определению.

«Кровь - любовь» издавна считается очень хорошей рифмой. Главное, в этой рифме русский язык прекрасно объединяет военно-патриотическую риторику с эротической.

Александр Блок очень удачно дважды использует это смелое и свежее созвучие в соседних строфах «Скифов»:

«Россия - Сфинкс! Ликуя и скорбя,

И обливаясь черной кровью,

Она глядит, глядит, глядит в тебя

И с ненавистью, и с любовью!..

Да, так любить, как любит наша кровь,

Никто из вас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,

Которая и жжет, и губит!»

«Скифы» наполнены не только кровью, воинственными заявлениями, но и любовью. Любовью Чудовища к Красавице.

Красавица Европа (она недаром названа пригожей) капризна, вероломна, любить вообще не умеет и при случае может наставить&helraquo; как музыку, то есть поток звуков strongraquo; стихотворение:emnbsp;lip; Нет, не рога, а пушек жерла.

Чудовище - это обобщенный Скиф, чье внешнее уродство (узкоглазость), как принято считать, с избытком компенсируется внутренними достоинствами. Его чувство к Красавице противоречиво и неоднозначно, есть за что ненавидеть ее, но любовь все же перевешивает. Да и как же можно не любить Европу и все, что с ней связано: жар холодных числ и дар божественных видений, острый галльский смысл и сумрачный германский гений... Париж, Венеция, Кельн…

(Правда, в тот исторический момент Париж и Кельн были смертельными врагами, острый смысл и сумрачный гений сошлись в очередной раз для кровавой схватки, но Скиф смотрит на Европу с таких космических высот, что не замечает подобных деталей или пренебрегает ими.)

Интерес Чудовища очевиден. Согласно классической сказке, один из вариантов которой нам знаком по «Аленькому цветочку» Аксакова, если Красавица полюбит Чудовище, то оно немедленно превратится в прекрасного принца. Но какой резон Красавице отвечать Чудовищу взаимностью?

Пытаясь уточнить жанр стихотворения, выше мы назвали его «Вдохновляющее слово перед битвой». Но с таким же успехом можно охарактеризовать «Скифы» как страстное и красноречивое любовное признание Чудовища Красавице. Поток слов, нацеленных на то, чтобы склонить Красавицу к любви. В ход идут самые разные способы. Тут и нежное воркованье, и щедрые посулы: «Придите к нам! От ужасов войны // Придите в мирные объятья! // Пока не поздно - старый меч в ножны, // Товарищи! Мы станем - братья!», «На братский пир труда и мира, // В последний раз на светлый братский пир // Сзывает варварская лира!» . Тут и откровенный шантаж…

Одна тонкость: о своих чувствах к Европе Скиф доверил говорить европейцу же, который и улещивает разборчивую даму на понятном и привычном ей языке (говорить от лица доверителя «Я», «Мы», вместо «он», «они» - обычный прием адвоката, придающий особую живость и выразительность речам). Сам Скиф и двух слов таких красивых не связал бы. Когда ему по недосмотру дают слово, он изъясняется предельно четко:

«Привыкли мы, хватая под уздцы // Играющих коней ретивых,// Ломать коням тяжелые крестцы // И усмирять рабынь строптивых...»

«Усмирять рабынь» - вот это по-нашему! В другой обстановке Скиф не стал бы терять времени на завоевание благосклонности Красавицы!

Бедная Европа… Если верить Скифу (или представляющему его интересы адвокату), у Красавицы только два выхода:

1) Ответить на чувство Чудовища, увидеть в нем прекрасного принца, слиться с ним в нежных объятьях - и при этом с высокой долей вероятности погибнуть от проявлений плотской страсти, причем Чудовище заранее снимает с себя всякую ответственность («Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет, // И душный, смертный плоти запах... // Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет // В тяжелых, нежных наших лапах?») ;

2) Не ответить на призыв Чудовища, не прийти в мирные объятья - с гарантированными страшными последствиями: Чудовище откажется защищать Красавицу, и она станет легкой добычей свирепого гунна.

Но Красавица не поверила Чудовищу, сочтя все его угрозы всего лишь блефом.

Удивительные кунстштюки выделывает иногда история! Не прошло и ста лет, а смотрите, как все переменилось: гордые потомки скифов с горечью и удивлением обнаружили, что конфуцианская этика Китая немногим отличается от презренной протестантской этики Запада - та же бездуховная рассудочность и голый прагматизм, то же методическое упорство, трудоголизм, трезвость - короче, скука, мещанство. И та же русофобия, что на Западе, что на Востоке.

Теперь «мильоны» - нас, а «тьмы, и тьмы, и тьмы» - их, узкоглазых, и это для них единый миг то, что для нас века. И монголоиды теснят как западноевропейцев, так и «скифов» не только в производстве стальных машин с дышащим интегралом внутри, но и в таких вотчинах уникальной духовности, как классический балет и классическая музыка.

Сегодняшние скифы боятся восточных соседей больше западных. Боятся того, что бывшая «дикая монгольская орда» спокойно, незаметно, без схваток боевых приберет к рукам все, что у скифов плохо лежит - а что у них нынче лежит хорошо?

Сюжет Блока неожиданно снова стал актуальным. Те, старые, скифы честно и открыто хотели разыграть монгольскую карту против Европы. «Скифы» нынешние пытаются разыграть китайскую карту перед коварным Западом («а вот сейчас мы отдадим Сибирь со всеми ее недрами не вам, а им!»), а Китаю предлагают дружить против Запада. Китайцев эта умелая тактика время от времени начинает раздражать, и они перестают скрывать свое холодное презрение к скифскому вероломству.

Мы - лучшие, мы - избранные, наши возможности неисчерпаемы, у нас особая судьба и особое предназначение, стоя между Западом и Востоком, мы превосходим и тот и другой! - давно ли «скифы» произносили это с горделивым спокойствием и полной верой?

А сегодня… Увы, нет в России великого поэта, который ободрил бы и вдохновил соотечественников в годину тяжких испытаний. Или хотя бы описал происходящее словами, пусть не очень понятными, но волнующими, бередящими, берущими за душу…

Впрочем, поэзия не обязана отвечать на вопросы, перед которыми бессильно разводит руки политика.

Манифест освобождения

С поэтами всегда и сложней, и проще. С одной стороны, очень легко определить, когда написано то или иное произведение, поскольку большинство стихотворцев проставляет дату написания. С другой - поэтическая мысль так витиевата и непредсказуема, что интерпретации написанного заводят исследователей в дебри, о которых бедный автор и не подозревал.

Для Александра Блока одним из таких «проблемных» стихотворений стали «Скифы», которым в феврале 2013 года «исполнилось» 95 лет.

Известно, что стихотворение написано на следующий день после окончания поэмы «Двенадцать». Накануне, 29 января по старому стилю, поэт занес в записную книжку фразу, характеризующую проблематику будущего стихотворения: «Азия и Европа», а также формулу, с которой только что выступила советская делегация на переговорах с Германией в Бресте: «Война прекращается, мир не подписан».

Предчувствие гражданской войны

Стоит обратить особое внимание на то, что Александр Блок был близок к партии левых эсеров. Он дружил с одним из видных левоэсеровских литераторов, Ивановым-Разумником, печатался в газете этой партии «Знамя труда», где были, в частности, опубликованы и «Двенадцать», и «Интеллигенция и революция», и «Скифы». Блока даже арестовали в начале 1919 года, когда большевики проводили настоящую облаву на своих бывших союзников эсеров.

Блок разделял точку зрения этой партии на происходящие в стране события, но в его поэтическом мировосприятии и эти взгляды, и окружающая действительность преломлялись и преображались, находя выход через удивительные и подчас противоречивые стихи. Необыкновенная интуиция Блока находила самые точные и важные определения, которых так не хватало политикам и революционерам.

Несомненно, сказывается в стихотворении и привязанность Блока к своему наставнику и философу Владимиру Соловьеву, чьи идеи он не принимает в полной мере, но впитывает и преобразовывает:

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас,

Монголов и Европы!

Именно здесь видна зависимость Блока от исторических концепций Владимира Соловьева с его предсказаниями нового монгольского нашествия. Но у Соловьева эта концепция воедино связана с катастрофой русского самодержавия, с «сокрушением двуглавого орла» и падением «третьего Рима». В «Скифах» же речь идет о падении Европы, которая сама вырыла себе могилу захватническими амбициями и бряцаньем оружия:

Вы сотни лет глядели на Восток,

Копя и плавя наши перлы,

И вы, глумясь, считали только срок,

Когда наставить пушек жерла!

Вот - срок настал. Крылами бьет беда,

И каждый день обиды множит...

Бесспорно, здесь отражается и ситуация с переговорами в Брест-Литовске, о которых Блок вспоминал накануне написания «Скифов». В дневниковой записи от 11 января, уже содержащей в основных чертах концепцию будущих «Скифов», речь идет обо всей европейской буржуазии: «Тычь, тычь в карту, рвань немецкая, подлый буржуй. Артачься, Англия и Франция. Мы свою историческую миссию выполним... Если нашу революцию погубите, значит, вы уже не арийцы больше. И мы широко откроем ворота на Восток... Мы на вас смотрели глазами арийцев, пока у вас было лицо, а на морду вашу мы глянем косящим, лукавым, быстрым взглядом. Мы скинемся азиатами, и на вас польется Восток. Ваши шкуры пойдут на китайские тамбурины. Опозоривший себя уже не ариец. Мы - варвары? Хорошо же. Мы покажем вам, что такое варвары. Если вы хоть "демократическим миром" не смоете позор вашего военного патриотизма, если нашу революцию погубите, значит, вы уже не арийцы больше».

В эсеровской газете «Знамя труда» стихотворение появилось 20 февраля 1918 года, в дни немецкого наступления, которому советская власть пока ничего не могла противопоставить. Революционеров больше занимала полемика, заключать ли мир или решиться на «революционную войну», которая, по мнению Ленина, выглядела совершенной авантюрой.

Блок воспринимал происходящее с романтической точки зрения, абстрактными, отвлеченными от действительности категориями.

«Больше уже никакой "реальной политики", - пишет он в дневнике 21 февраля. - Остается "лететь"». И эта странная эйфория полета на тот момент захватила всех лидеров левых эсеров. Видимо, поэтому они столь быстро и с восторгом напечатали «Скифов», а некоторые строки Блока восприняли как утопическую программу реальных действий:

Мы широко по дебрям и лесам

Перед Европою пригожей

Расступимся! Мы обернемся к вам

Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!

Мы очищаем место бою.

Стальных машин, где дышит интеграл,

С монгольской дикою ордою!

«"Восставать", а "не воевать" (левые с.-р.) - трогательно», - отмечает Блок в дневнике по адресу тех, кто думает, будто «сам» Блок заодно с ними.

Надо вспомнить еще и о том, что в это время произошел разрыв между Блоком и большинством интеллигенции, не воспринявшей его статью «Интеллигенция и революция», не говоря уже о поэме «Двенадцать».

«За последнее время Блок написал целый ряд стихов в большевистском духе, напоминающих солдатские песни в провинциальных гарнизонах. То, что Блок сочувствует большевизму, - его личное дело... но зачем же писать скверные стихи? Когда любят девушку - ей несут в виде подарка золото (!!) и цветы, и никто не несет кожуру от картофеля» (газета «Петроградское эхо»).

Скифское братство

Но это относится к уже написанному, уже прозвучавшему. Предпосылки же появления «Скифов» надо искать намного раньше. В начале ХХ века, лет за десять до революции, поэты, экспериментирующие с прозападными эстетическими доктринами - символизмом, имажинизмом, - вдруг обратили внимание на азиатские черты России.

«Скифство» скорее всего воспринималось как отвержение старой выдохшейся культуры. Нужен был выход. Поэты одними из первых ощутили это и постоянно искали варианты решения проблемы. Скиф в данном случае человек древнего, еще дорусского мира - предшественник и символ будущей России.

Скифами называли себя и Александр Герцен, и Аполлон Григорьев. На «скифскую» тему писали Брюсов, Бальмонт, Сологуб, Хлебников, Прокофьев («Скифская сюита»). Максимилиан Волошин говорил: «широко наше дикое поле, глубока наша скифская степь». А Иванов-Разумник еще в 1912 году взял себе литературный псевдоним «Скиф» . Николай Клюев, например, писал о «душе мужицкого рая», называя ее «Земля моя, Белая Индия, преисполненная тайн и чудес азиатских». Тема Китеж-града, занимавшая в его творчестве столь важное место, имела отношение не только к России, но и к Востоку - Азии, к которой он «безраздельно относил послереволюционную Россию».

У Есенина машинной, городской Европе противопоставлена «Рассея» - азиатская, стихийная, «скифская»: «наше волчье, мужичье, рассейское, скифское, азиатское». «В том зове калмык и татарин / Почуют свой чаемый град», - писал Есенин, называя скифство «нашим народническим движением».

Кстати, о скифах. Геродот повествует, что в древности они завоевали всю Азию, достигли Палестины, угрожали Египту: «В течение двадцати восьми лет скифы властвовали над Азией, и за это время они, преисполненные наглости и презрения, все опустошили. Тогда мидийцы пригласили большую часть из них и, напоив допьяна, перебили». Пьянство скифов стало легендарным. (Может быть, и здесь сказались гены?) У того же Геродота есть рассказ об эллине, который, «часто общаясь со скифами , научился у них пить неразбавленное вино. И от этого сошел с ума». С тех пор всякий раз, когда хотели выпить вина покрепче, говорили: «Налей по-скифски».

Андрей Белый писал в «Серебряном Голубе», что и русские, и европейцы выродились, и только монголы еще остались прежними. По его мнению, Россия была страной монгольской, и во всех русских текла монгольская кровь.

А Валерий Брюсов в своем стихотворении «Скифы» писал так:

Волхвы меня примут, как сына.

Я сложу им песню для пробы.

Но от них уйду я в дружину.

Гей вы! слушайте, вольные волки!

Повинуйтесь жданному кличу!

У коней развеваются челки,

Мы опять летим на добычу.

В октябре 1917 года крестьянский поэт Петр Орешин говорил о русской революции, как о торжестве Азии над Европой, говорил о «мече Востока» и о приближающемся падении Парижа.

Историей скифов увлекалась тогда большая часть русской интеллигенции. Уже упомянутый выше эсер и друг Александра Блока Иванов-Разумник, вокруг которого группировались писатели-«скифы», говорил о себе так: «человек, писатель, мыслитель, социалист, вечный скиф». Скифство, как свойство революции и революционера, стало в тот период обозначением безграничного максимализма и непримиримости духа. Прежде всего в противостоянии с Западом, который для Иванова-Разумника был воплощением «вечно эллинского» или «вечно мещанского» начала, господство которого всегда приводит к одному и тому же: все возвышенное растворяется в поверхностной и пустой обывательской морали.

«Скифы» Блока стали апогеем такого мировосприятия, дав ему новую жизнь и опору:

Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуйте, сразитесь с нами!

Да - скифы мы! Да, азиаты мы!

С раскосыми и жадными очами!

В августе 1917 года вышли два номера альманаха «Скифы» . Позднее, в начале 1920-х, в эмиграции в Берлине работало одноименное русское издательство.

«Скифство» воплотило настроения, впоследствии претворенные в знаменитый призыв к Востоку, прозвучавший в 1920 году на Съезде народов Востока в Баку, где была объявлена священная война народов Азии против империалистической Европы. На этом съезде неоднократно звучали призывы к «первой настоящей священной войне под красным знаменем».

«Скифы» Блока» - это идеологическое единство. Они близко стоят к декларации, которая открывала первый одноименный сборник : «Есть в слове этом, в самом звуке его свист стрелы, опьяненный полет. Нет цели, против которой побоялся бы напрячь лук он, ! Нет предрассудка, который ославил бы руку, когда она накладывает тетиву; нет Бога, который нашептал бы сомнения там, где ясен и звучен призыв жизни». Скиф - смелый открыватель новых путей в жизни, обладающий жаждой цельности. Он вечный бунтарь, лишенный исторических предрассудков. "Скифство" - это вечная революционность не примиренного и непримиримого духа. Оправдание революции».

Николай Бердяев в свое время писал: «"Скифская" идеология явилась формой одержимости революционной стихией. Своего рода языческий национализм, уходящий корнями в нехристианский или антихристианский миссионизм».

И в заключение надо сказать, что сам Блок не любил «Скифов». Он видел в этом стихотворении политический манифест, а не продукт подлинного творческого вдохновения. Оно казалось ему, по-видимому, слишком декларативным, слишком рациональным.

Так или иначе, «Скифы» Александра Блока цитируют и помнят до сих пор. Более того, кажется, это стихотворение не потеряло актуальности и сегодня, заставляя нас не только восхищаться поэтическим гением Блока, но и оглядываться на Восток и Запад, дабы осознать - кто нам враг, а кто друг, и куда могут привести собственные амбиции и неукротимость.

You are millions. We are hordes and hordes and hordes. Try and take us on! Yes, we are Scythians! Yes, we are Asians - With slanted and greedy eyes! For you, the ages, for us a single hour. We, like obedient slaves, Held up a shield between two enemy races - The Tatars and Europe! For ages and ages your old furnace raged And drowned out the roar of avalanches, And Lisbon and Messina"s fall To you was but a monstrous fairy tale! For hundreds of years you gazed at the East, Storing up and melting down our jewels, And, jeering, you merely counted the days Until your cannons you could point at us! The time is come. Trouble beats its wings - And every day our grudges grow, And the day will come when every trace Of your Paestums may vanish! O, old world! While you still survive, While you still suffer your sweet torture, Come to a halt, sage as Oedipus, Before the ancient riddle of the Sphinx!.. Russia is a Sphinx. Rejoicing, grieving, And drenched in black blood, It gazes, gazes, gazes at you, With hatred and with love!.. It has been ages since you"ve loved As our blood still loves! You have forgotten that there is a love That can destroy and burn! We love all- the heat of cold numbers, The gift of divine visions, We understand all- sharp Gallic sense And gloomy Teutonic genius... We remember all- the hell of Parisian streets, And Venetian chills, The distant aroma of lemon groves And the smoky towers of Cologne... We love the flesh - its flavor and its color, And the stifling, mortal scent of flesh... Is it our fault if your skeleton cracks In our heavy, tender paws? When pulling back on the reins Of playful, high-spirited horses, It is our custom to break their heavy backs And tame the stubborn slave girls... Come to us! Leave the horrors of war, And come to our peaceful embrace! Before it"s too late - sheathe your old sword, Comrades! We shall be brothers! But if not - we have nothing to lose, And we are not above treachery! For ages and ages you will be cursed By your sickly, belated offspring! Throughout the woods and thickets In front of pretty Europe We will spread out! We"ll turn to you With our Asian muzzles. Come everyone, come to the Urals! We"re clearing a battlefield there Between steel machines breathing integrals And the wild Tatar Horde! But we are no longer your shield, Henceforth we"ll not do battle! As mortal battles rages we"ll watch With our narrow eyes! We will not lift a finger when the cruel Huns Rummage the pockets of corpses, Burn cities, drive cattle into churches, And roast the meat of our white brothers!.. Come to your senses for the last time, old world! Our barbaric lyre is calling you One final time, to a joyous brotherly feast To a brotherly feast of labor and of peace! 30 January 1918

В этот день:

2 марта 1651 года погиб в бою Данило НЕЧАЙ, герой освободительной войны Малороссии против шляхетской Польши, ближайший сподвижник Богдана ХМЕЛЬНИЦКОГО.

Памяти киевского полковника Данилы Нечая

2 марта 1651 года погиб в бою Данило НЕЧАЙ, герой освободительной войны Малороссии против шляхетской Польши, ближайший сподвижник Богдана ХМЕЛЬНИЦКОГО.

Участвовал в походе казацкой армии в Галицию, где по поручению Богдана Хмельницкого овладел замком в Бродах и вместе с другими полководцами штурмовал Замостье. С декабря 1648 пребывал в чине киевского полковника.

Зимой 1649 Данило Нечай в Киеве «чинил военный суд над ляхами». Тогда возглавляемый им отряд настиг возле Фастова отряд польских шляхтичей, которые бежали с награбленным имуществом, и расправился с ними. Нечай выступал против компромиссного Зборовского договора 1649 года. Погиб в бою с войском польского гетмана М. Калиновского в местечке Красное на Подолье. Казаки праздновали масленицу и не ожидали нападения.

2 марта 1969 года группа китайских военносмлужащих в количестве 300 человек совершила вероломное нападение на советскую погранзаставу острова Даманский. В бою 2 марта погиб 31 советский пограничник, 14 получили ранения. Потери китайской стороны (по оценке комиссии КГБ СССР под председательством генерал-полковника Н. С. Захарова) составили 248 человек убитыми.

Китайская агрессия на остров Даманский

2 марта 1969 года группа китайских военносмлужащих в количестве 300 человек совершила вероломное нападение на советскую погранзаставу острова Даманский. В бою 2 марта погиб 31 советский пограничник, 14 получили ранения. Потери китайской стороны (по оценке комиссии КГБ СССР под председательством генерал-полковника Н. С. Захарова) составили 248 человек убитыми.

В дальнейшем китайцы предприняли еще несколько вылазок. Всего в результате вооруженного столкновения, продолжавшегося до 15 марта, с советской стороны погибли 58 человек. Четыре пограничника стали Героями Советского Союза: Ю. Бабанский, В. Бубенин, Д. Леонов (посмертно), И. Стрельников (посмертно). Погибшие военнослужащие захоронены в городе Дальнереченск, где позднее был открыт мемориал воинам-пограничникам. За мужество и отвагу, проявленные при исполнении воинского долга по охране государственной границы, за участие в отражении вооруженной провокации со стороны Китая государственных наград были удостоены 217 пограничников Иманского пограничного отряда.
Китайские общие потери: около 700 человек.

Физик-ядерщик Георгий Флеров

2 марта 1913 года родился Георгий Николаевич ФЛЕРОВ, физик, академик, Герой Социалистического Труда. Участвовал в создании первой советской атомной бомбы РДС-1, в 1949 лично провел рискованный эксперимент по определению критической массы плутония.

Физик-ядерщик Георгий Флеров

2 марта 1913 года родился Георгий Николаевич ФЛЕРОВ, физик, академик, Герой Социалистического Труда. Участвовал в создании первой советской атомной бомбы РДС-1, в 1949 лично провел рискованный эксперимент по определению критической массы плутония.

В 1953 Флёров был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, а в 1968 — действительным членом Академии. Член КПСС с 1955 года. Благодаря его идеям в ОИЯИ был получен целый ряд химических элементов. Разработанные Г. Н. Флёровым технологии трековых мембран, использовались при устранении последствий катастрофы на Чернобыльской атомной электростанции.

Обмен информацией

Если у вас есть какое-либо произведение, соответствующем тематике нашего сайта, и вы хотите, чтобы мы его опубликовали, можете воспользоваться специальной формой: