Михаил чернигов. Князь михаил черниговский. Михаил черниговский мученик за веру

Церковь празднует память святых мучеников Михаила и Федора 20 сентября (3 октября), в день их гибели, и 14 (27) февраля, в день перенесения мощей из Чернигова в Москву.

Черниговский князь Михаил Всеволодович, казненный вместе со своим боярином Федором в Орде по приказу хана Батыя за отказ исполнять языческие обряды, стал одним из самых почитаемых русских святых. Его подвиг олицетворял несломленность Руси, давал русским людям надежду на избавление от постыдного рабства. А между тем, предшествующая жизнь Михаила, казалось, ничуть не готовила его к этому великому испытанию. До своей роковой поездки в Орду (1246 год) Михаил представлял собой пример типичного южнорусского князя, активного участника непрекращающихся междоусобных войн, потрясавших Русскую землю.

Родился Михаил предположительно в 1179 году, около 6 августа (в этот день от тяжелых родов умерла его мать, княгиня Мария Казимировна). Он был сыном князя Всеволода Святославича Чермного, из рода черниговских князей, одного из самых деятельных и воинственных князей того времени. В 1223 году, после гибели своего дяди, князя Мстислава Святославича, в знаменитой битве на Калке (в которой русским впервые пришлось сразиться с монголо-татарами), Михаил занял черниговский престол. Кроме того, он княжил в разное время в Переяславле Южном, Новгороде, Киеве, Галиче; почти беспрерывно воевал, часто менял союзников. Долгие годы Михаил боролся за княжение в Новгороде с князем Ярославом Всеволодовичем, отцом Александра Невского. Он дважды занимал город (в 1224/25 и 1229 годах), но оба раза вынужден был покидать его. В 1229 году Михаил оставил в Новгороде на княжение своего малолетнего сына Ростислава. Но в конце следующего, 1230 года бояре, сторонники Ярослава Всеволодовича, изгнали Ростислава из города. Вражда между Михаилом и Ярославом продолжалась в течение почти всей их жизни, иногда принимая формы открытой войны. В 1228 году, вместе с киевским князем Владимиром Рюриковичем, Михаил воевал с Даниилом Галицким - несмотря на то, что последний приходился ему шурином (Михаил был женат на сестре Даниила); эта война закончилась неудачно для союзников. В 1235 году, в союзе со своим двоюродным братом Изяславом Владимировичем, Михаил начал войну против своего недавнего союзника Владимира Рюриковича и Даниила Галицкого. На некоторое время Михаил занял Галич, а в 1236 году - и Киев, в котором черниговский князь оставался до конца 1239 года.

Даже страшное нашествие татар не остановило усобицы и раздоры южнорусских князей. В конце 1239 года татарские отряды впервые появились у стен Киева. Татары вступили в переговоры с князем Михаилом, но тот не только отказался от всяких переговоров, но и бежал из Киева в Венгрию, где уже находился его сын Ростислав. (Поздние летописи рассказывают, что по приказу Михаила были убиты татарские послы - и это кажется вполне правдоподобным.) Киев перешел сначала к смоленскому князю Ростиславу, а затем к Даниилу Галицкому, который посадил в городе своего воеводу Дмитра (будущего героя трагической киевской обороны). Бегством Михаила воспользовался и его старый недруг Ярослав Всеволодович. Он захватил в городе Каменце жену и бояр князя. Впрочем, жену Михаила Ярослав вскоре отпустил к ее брату, князю Даниилу Галицкому.

Не найдя приюта в Венгрии, Михаил и Ростислав вскоре уехали в Польшу, но не задержались и там. Михаил направляет послов к своему шурину и недавнему врагу Даниилу в Галич с просьбой предоставить убежище. Даниил принял изгнанников. Однако зимой 1240 года началось вторжение в южную Русь полчищ Батыя. В декабре пал Киев, и татары устремились в Галицкую землю. Михаил вновь бежал в Польшу, оттуда - в Силезию, где был ограблен немцами. В 1241 году Михаил с сыном возвратился в Киев, на пепелище. Он не захотел останавливаться в разрушенном городе и устроился недалеко от Киева, на острове. Ростислав же уехал княжить в разоренный Чернигов и в ом же году напал на владения Даниила Галицкого, ответив неблагодарностью на недавнее гостеприимство. В 1245 году Ростислав женился на дочери венгерского короля Белы IV. Узнав об исполнении своей давней мечты, Михаил поспешил в Венгрию. Однако ни сват, ни сын не оказали ему достойного приема. Обиженный Михаил вернулся на Русь, в родной Чернигов.

Таковы обстоятельства, предшествовавшие поездке Михаила в Орду. О том, что произошло дальше, рассказывает "Сказание об убиении в Орде князя Михаила и боярина его Федора" - Житие святых мучеников за веру, первые редакции которого появились уже в первые десятилетия после смерти святых. Сохранился также рассказ францисканского монаха итальянца Плано Карпини, побывавшего в ставке Батыя вскоре после гибели русского князя и сообщившего некоторые подробности о случившейся трагедии.

Хан Батый требовал от русских князей являться к нему с поклоном и получать из его рук особую грамоту (ярлык) на владение тем или иным городом. "Не подобает вам жить на земле Батыевой, не поклонившись ему", - передают летописи слова татар, обращенные, в частности, к князю Михаилу. По обычаю, принятому у татар, когда князья русские являлись к Батыю, их сначала проводили между огнями. для очищения, и требовали, чтобы пришедшие поклонились "кусту, и огню, и идолам их". Также и часть даров, которые князья приносили с собой, сначала бросали в огонь. Только после этого князей вели к хану. Многие князья с боярами проходили сквозь огонь, надеясь получить из рук Батыя города, в которых они княжили. И хан давал им тот город, о котором они просили.

И вот пришло время и князю Михаилу отправиться в Орду. Перед поездкой он пришел к своему духовнику. И так сказал князю его духовный отец: "Если хочешь ехать, княже, не уподобляйся другим князьям: не проходи сквозь огни, не поклоняйся ни кусту, ни идолам их, ни пищи от них не принимай, ни питья их в уста не бери, но исповедуй веру христианскую, ибо не подобает христианам поклоняться твари, но только единому Господу нашему Иисусу Христу". И князь Михаил обещал ему исполнить все это, ибо, сказал, "я и сам хочу пролить кровь свою за Христа и за веру христианскую". И боярин его Федор, который всегда был при князе в советниках, также пообещал. На том духовный отец благословил их.

В 1246 году князь Михаил с боярином Федором приехали в ставку Батыя. Вместе с князем был и его внук, юный ростовский князь Борис Василькович (сын его дочери Марии). Когда Батыю доложили, что прибыл к нему русский князь, рассказывает Сказание, хан повелел своим жрецам сотворить все по обычаю их. Жрецы привели князя и боярина к огням и повелели им пройти сквозь они и поклониться идолам. Однако князь решительно отказался сделать это. (По рассказу Плано Карпини, Михаил все же прошел сквозь огни, но когда от него потребовали поклониться "на полдень (то есть на юг) Чингисхану", отвечал, что скорее примет смерть, чем поклонится изображению мертвого человека.) Об отказе русского князя выполнить требование татар доложили Батыю, и тот пришел в великий гнев. Хан послал к Михаилу знатного татарина Елдегу с такими словами: "Почто не исполняешь моего повеления, богам моим не кланяешься? Теперь сам выбирай: жизнь или смерть. Если исполнишь повеление мое, то жив будешь и княжение получишь. Если же не поклонишься кусту, солнцу и идолам, то злою смертью умрешь" Михаил же отвечал на это: "Тебе, царю, кланяюсь, ибо поставлен ты на царство свое от Бога. А тому, чему велишь мне, не стану кланяться!" И когда он произнес эти слова, сказал ему Елдега: "Знай, Михаил, что ты уже мертв".

Внук святого Михаила князь Борис стал говорить своему деду с плачем: "Господин, поклонись, сотвори волю цареву". И все бояре Борисовы, бывшие с ним, начали уговаривать князя: "Все за тебя епитимью (то есть церковное наказание) примем, и со всею областью нашей, только исполни повеление царя!" Михаил же отвечал им: "Не хочу только по имени называться христианином, а поступать по-язычески". Боярин же его Федор, опасаясь, как бы не поддался князь на уговоры, напомнил ему наставления духовного отца их, а также вспомнил и евангельские слова: "Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее" (Мф. 16, 25). И так отказался Михаил выполнять ханскую волю. Елдега же поехал рассказать о том хану.

На том месте находилось множество людей, как христиан, так и язычников, и все они слышали, что отвечал князь посланцу хана. Князь же Михаил и боярин Федор начали сами отпевать себя, а затем причастились Святых Таин, которые передал им духовник их перед поездкой в Орду. В это время сказали Михаилу: "Княже, вот уже идут убивать вас. Поклонитесь и живыми останетесь!" И отвечали князь Михаил и боярин его Федор, словно едиными устами: "Не станем кланяться, не слушаем вас, не хотим славы мира сего". Окаянные же убийцы соскочили с коней, и схватили святого князя Михаила, и растянули его за руки и за ноги, и стали бить кулаками против сердца, а затем бросили наземь и стали избивать ногами. Один же из убийц, бывший прежде христианином, а затем отвергшийся христианской веры, по имени Доман, родом из черниговской области, вынул нож и отрезал голову святому князю и бросил ее прочь. А потом обратились убийцы к боярину Федору: "Поклонись богам нашим, и жив останешься, и примешь княжение князя твоего". Федор же предпочел принять смерть, подобно своему князю. И тогда начали его мучить так же, как мучили прежде князя Михаила, а затем отрезали его честную главу. Случилось же это злое убийство 23 сентября. Тела обоих мучеников были брошены на съедение псам, и только спустя несколько дней христианам удалось укрыть их.

Так рассказывает "Сказание об убиении в Орде князя Михаила и боярина его Федора", и рассказ этот подтверждает Плано Карпини, побывавший в Орде, как мы уже сказали, вскоре после их гибели.

Тела святых мучеников Михаила и Федора перевезли на Русь: сначала во Владимир, а затем в Чернигов. Уже вскоре после смерти их стали почитать как святых. Церковное празднование мученикам сначала установилось в Ростове, где жила дочь князя Михаила княгиня Марья. Ею был возведен и первый храм во имя святого Михаила Черниговского. В XVI веке, при царе Иване Грозном, мощи святых были перенесены в Москву и положены в церкви во имя Черниговских чудотворцев, которая находилась в Кремле, близ Тайницких ворот. Затем, по повелению императрицы Екатерины Великой, мощи были перенесены в Архангельский собор, где пребывают и поныне.

© Все права защищены

Средневековой Руси, безусловно известны имена таких знаковых деятелей русской истории, как Даниил Романович, князь Галицкий и Ярослав Всеволодович, Великий князь Владимирский. Как один, так и второй внесли весьма существенный вклад в русскую историю, определив на долгие годы вперед направления исторического развития двух важнейших областей некогда единого русского государства – юго-западной Руси (Червоная Русь, Галицко-Волынские земли) и северо-восточной Руси (Залесье, Владимиро-Суздальские земли).

Михаил Всеволодович Черниговский, современник и самый сильный и последовательный политический противник как Даниила, так и Ярослава известен гораздо меньше, несмотря на то, что прожил долгую и весьма насыщенную событиями жизнь, богатую победами и поражениями, принял мученическую смерть в ставке хана Батыя и впоследствии был даже причислен к лику святых, подобно сыну Ярослава Александру Невскому. Меня его личность заинтересовала как личность типичного представителя княжеского семейства Рюриковичей первой половины XIII века, который, по моему мнению, сложись обстоятельства несколько иначе, мог бы закрепиться во главе русского государства, стать родоначальником иной великокняжеской династии и, как знать, возможно, сумел бы направить историю Руси – России в совершенно иное русло. К добру это могло бы быть или к худу, гадать не будем… Впрочем, по порядку.

Михаил Всеволодович родился в 1179 году в семье князя Всеволода Святославича Чермного. Матерью его была дочь польского короля Казимира II Мария. Принадлежал Михаил к династии черниговских Ольговичей и был прямым потомком Олега Святославича (Олега Гориславича) в пятом поколении и Ярослава Мудрого в седьмом. На момент рождения Михаила его дед, князь Святослав Всеволодович, был князем Черниговским и великим князем Киевским.

Все предки Михаила по мужской линии в свое время, пусть и ненадолго, занимали Киевский великокняжеский стол, поэтому и Михаил, как старший сын своего отца, с самого раннего детства знал, что по праву рождения имеет право на верховную власть. Дед Михаила Святослав Всеволодович умирает в 1194 г., когда самому Михаилу было уже 15 лет. В 1198 г. отец Михаила Всеволод Святославич получает в удел княжество Стародубское (один из уделов Черниговской земли) и активно включается в междоусобную княжескую борьбу за власть и, как высшее достижение в этой борьбе, за Киевский великий стол. Первое упоминание Михаила Всеволодовича в источниках отмечается 1206 г., когда его отец, рассорившись с Всеволодом Большое Гнездо, главой Владимиро-Суздальской земли, изгнал из Киева его ставленника и, по совместительству, двоюродного племянника, Рюрика Ростиславича и попытался занять его место. Переяславль Русский (Южный), Всеволод Святославович передал как раз своему сыну Михаилу, для чего с Переяславского стола был изгнан шестнадцатилетний сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав – будущий великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского. Впрочем, на Киевском столе Всеволод Святославич продержался совсем недолго, уже через год Рюрик Ростиславич сумел вернуться, изгнав Всеволода. В 1210 г. Рюрик Ростиславич и Всеволод Святославич сумели договориться и согласно этому договору Всеволод таки занял Киевский стол, а Рюрик сел в Чернигове, где вскоре скончался.

В 1206 г. в Чернигове произошел княжеский съезд, на котором общим собранием князей Черниговской земли было решено вмешаться в борьбу за наследство погибшего годом ранее (1205 г.) Галицко-Волынского князя Романа Мстиславича. Михаил Всеволодович, конечно, должен был принимать в этом съезде, созванном его отцом, самое непосредственное участие. О чем говорили и спорили князья, собравшиеся в Чернигове, неизвестно. Современные историки, основываясь на различных косвенных данных, полагают, что представители северской ветви династии Ольговичей по результатам съезда получили поддержку собственно черниговских Ольговичей в борьбе за Галич и Волынь в обмен на отказ от притязаний на иные земли в пределах Черниговского княжества. Так сказать, одновременно и заключение наступательного союза, и раздел уже имеющихся территорий, причем, раздел неравномерный, с большим перекосом в сторону черниговской ветви.

Где находился и что делал Михаил в период с 1207 по 1223 г. неизвестно. Предполагается, что в это время он занимал один из второстепенных столов в Черниговской земле, активно в усобицах не участвуя.

Не позднее 1211 г. Михаил женился на Алене Романовне, дочери Романа Мстиславича Галицкого и сестре своего будущего злейшего врага Даниила Романовича. С датой свадьбы Михаила не все так просто. По некоторым источникам, она могла состояться аж в 1189 или 1190 г., когда Михаилу было всего десять-одиннадцать лет от роду, но такая конструкция кажется сомнительной. Скорее всего, брак Михаила с Аленой действительно был заключен ближе к 1211 г., именно на эти годы приходится один из пиков активности в княжеской усобице за наследство Романа Мстиславича Галицкого, когда позиции активных ее участников – черниговских Ольговичей, братьев Владимира, Святослава и Романа Игоревичей (детей главного героя «Слова о полку Игореве»), были ослаблены и они были окончательно, как оказалось, изгнаны со столов соответственно Галича, Владимира Волынского и Звенигорода, которые до этого занимали. Брак представителя черниговского княжеского дома с родовитой бесприданницей Аленой Романовной мог и должен был укрепить позиции Ольговичей в борьбе за Галич и Волынь, ведь в случае безвременной кончины малолетних в ту пору братьев Даниила и Василька Романовичей (десять и восемь лет соответственно), дети Михаила и Алены Романовны становились бы вполне законными претендентами на Галицко-Волынские земли. Однако Даниил и Василько выжили, в 1217 г. в усобицу вмешался представитель смоленских Ростиславичей Мстислав Удалой, который сумел захватить и удержать Галич, а Владимир-Волынский передал Даниилу с братом Васильком, заключив с ними союз посредством брака Даниила со своей дочерью. На некоторое время активные действия прекратились.

В 1215 году умирает отец Михаила Всеволод Святославич. Михаилу в этот год исполнялось тридцать шесть лет, возраст, безусловно, солидный, особенно, по тем временам, однако в период с 1207 по 1223 гг. какие-либо упоминания Михаила Всеволодовича в источниках отсутствуют. Даже такое грандиозное событие, как битва на Липице в 1216 г., в которой его соперник в 1206 г. в борьбе за Переяславль Южный Ярослав Всеволодович принимал самое активное участие, прошло, судя по летописям, без него, что, впрочем, объясняется общей отстраненностью черниговских князей от участия в этой усобице.

В следующий раз мы встречаем упоминание о Михаиле Всеволодовиче в летописях за 1223 г. в связи с битвой на р. Калка между соединенным войском князей южно-русских земель (Киевской, Галицко-Волынской и Черниговской) и монгольским экспедиционным корпусом под командованием Джебе и Субедэя. Михаил Всеволодович сражается в составе черниговского полка и ему удается избежать гибели и вернуться домой, в то время как его дядя Мстислав Святославич, князь Черниговский, погибает. В этом походе, закончившимся для русских князей столь неудачно, сорокачетырехлетний Михаил Всеволодович имел возможность лично пообщаться со своим шурином и будущим непримиримым соперником двадцатидвухлетним Даниилом Романовичем, князем Волынским, будущим Галицким, а также «королем Руси». Оба числятся как второстепенные участники похода, Михаил – в свите Мстислава Черниговского, Даниил – в свите Мстислава Галицкого (Мстислава Удалого).

По возвращении из неудачного похода на Калку не позднее 1224 г. Михаил, как старший в роду Ольговичей, после гибели своего дяди Мстислава Святославича, становится князем Черниговским. Такое положение открыло перед Михаилом совершенно новые возможности для реализации политических амбиций его энергичной, предприимчивой и деятельной натуры. Из мелкопоместного князя сугубо регионального значения он превратился в политическую фигуру общерусского масштаба. Можно сказать, что на сорок шестом году жизни наконец-то взошла его звезда.

Одним из первых шагов Михаила в качестве князя Черниговского было установление дружеских отношений с великим князем Владимирским Юрием Всеволодовичем, главой суздальского княжеского дома. Помощь в этом ему, вероятно, оказывала его родная сестра Агафья Всеволодовна, жена Юрия.

Юрий Всеволодович, в отличие от своего младшего брата Ярослава, вероятно, не отличался амбициями, энергией и воинственностью, основным направлением своей деятельности он видел расширение русских владений на восток, покорение мордовских племен и борьбу за влияние на них с Волжской Булгарией, но в то же время, значительное внимание он вынужден был уделять и отношениям со своим северным соседом – Новгородом. Впрочем, новгородским делами больше занимался, как раз, Ярослав, который к тому времени дважды уже был новгородским князем. Первое его новгородское княжение ознаменовалось конфликтом с городской общиной, в результате которого Ярослава вынудили покинуть Новгород. Тот конфликт закончился в 1216 г. битвой на Липице, в которой Юрий и Ярослав потерпели сокрушительное поражение, причем Ярослав даже потерял свой шлем, который впоследствии случайно нашли крестьяне аж в начале XIX века.

Второй раз Ярослав Всеволодович княжил в Новгороде в 1223-1224 гг., совершил с новгородцами поход на Колывань (Ревель, Таллинн), но опять рассорился с ними из-за их пассивности и, демонстрируя обиду, покинул своевольный город. Вместо Ярослава Юрий Всеволодович прислал на княжение в Новгород своего сына Всеволода, который, однако, прокняжил в нем совсем недолго.

К концу 1224 г. отношения между суздальскими князьями и Новгородом снова обострились. Княживший в Новгороде Всеволод Юрьевич вынужден был бежать из него, осел в Торжке, арестовал там все новгородское имущество и перекрыл торговый путь. Юрий поддержал сына, арестовав новгородских купцов в пределах Владимиро-Суздальского княжества. Конфликт нужно было улаживать, и в этот момент на сцене появляется Михаил Черниговский. По каким-то причинам, вероятно, личного характера именно ему Юрий предлагает новгородское княжение, Михаил соглашается и отбывает в Новгород, который принимает его с радостью. В Новгороде Михаил ведет популистскую политику, много обещает, в том числе совершить в интересах Новгорода военный поход (вероятно, в Ливонию или на Литву), а также обещает уладить конфликт с Юрием. И если последнее, благодаря влиянию на Юрия, ему удается (Юрий освобождает всех пленников и возвращает новгородцам их товар), то первое оказывается выполнить значительно труднее. Столкнувшись с боярской оппозицией в Новгороде и своевольным вече, Михаил пасует, добровольно отказывается от новгородского княжения и уезжает к себе в Чернигов. Спешный отъезд Михаила в Чернигов также может быть связан с тем, что его положение там пошатнулось. Претензии на Черниговское княжество предъявил его дальний родственник, представитель северской ветви Ольговичей князь Олег Курский.

Родословную Олега установить можно только гипотетически, поскольку в летописях не упомянуто его отчество. Скорее всего, это был троюродный дядя Михаила, который по лествичному счету имел больше прав на Чернигов, но согласно решению княжеского съезда 1206 г., как представитель северской ветви Ольговичей, претендовать на него не мог. За помощью в обуздании «мятежника» Михаил опять обратился к Юрию Всеволодовичу, который в 1226 г. предоставил ему полки для похода на князя Олега. До битвы дело не дошло: Олег, видя подавляющее преимущество Михаила, смирился и в дальнейшем каких-либо амбиций не демонстрировал.

В Новгороде же после ухода Михаила уже в третий раз вокняжился Ярослав Всеволодович. Однако, вспыльчивый и воинственный характер этого князя вновь привел к конфликту с новгородцами. Он, совершив в интересах Новгорода успешные походы на литву и в емь (предки современных финнов), в 1228 г. задумал поход на Ригу – центр крестоносного движения в Восточной Прибалтике, однако натолкнулся на активное сопротивление части боярской верхушки Новгорода и открытой оппозиции со стороны Пскова, куда его даже не пустили, затворив ворота. Раздраженный своей беспомощностью, новгородской политической близорукостью и порождаемой ею пассивностью, Ярослав вновь покинул Новгород, оставив в нем своих малолетних сыновей Федора и Александра (будущего Невского).

В Новгороде в тот год (1229) был неурожай, начался голод, люди умирали на улицах, народное недовольство вылилось в открытый бунт, в результате чего Федор и Александр вынуждены были покинуть город, а на их место новгородцы вновь позвали Михаила Всеволодовича. Ярослав был категорически против такого развития событий и даже пытался перехватить новгородских гонцов в Чернигов, но не преуспел. Михаил узнал о приглашении и немедленно откликнулся. Расчет Михаила был на пассивность Юрия Всеволодовича и на то, что в Чернигове его положение окончательно утвердилось, а за счет Новгородского княжения он существенно сможет расширить свои возможности. Интересы Ярослава им в расчет не принимались и, как выяснилось, зря.

Ярослав, раздраженный пассивностью брата Юрия, а также, заподозрив его в тайном сговоре с Михаилом в ущерб его, Ярослава, интересам, попытался организовать «антиюрьевскую» коалицию, к которой привлек своих племянников, сыновей своего покойного брата Константина Всеволодовича – князя Ростовского Василька Константиновича (женатого, кстати, на дочери Михаила Черниговского) и князя Ярославского Всеволода Константиновича. Справедливости ради, нужно сказать, что действия Юрия действительно могли вызвать недовольство князей-Всеволодовичей, поскольку находились в явном расхождении с интересами династии. С целью разрешения конфликта в 1229 г. Юрий созвал общий княжеский съезд, на котором недоразумения были устранены. Ярослав тем временем не бездействовал, он, считая Михаила узурпатором новгородского стола, захватил новгородский пригород Волоколамск и от заключения мира с Михаилом отказывался, пока Михаил не подключил к мирным переговорам в качестве посредника митрополита Кирилла. К тому времени Михаил уже вернулся в Чернигов, оставив в Новгороде своего сына Ростислава.

Несмотря на заключенный с Михаилом мир, Ярослав продолжал готовить реванш. В Новгороде оставались его многочисленные сторонники, которые продолжали отстаивать его интересы на берегах Волхова. Некоторым образом, этому способствовало продолжение в Новгороде голода в 1230 г., из-за которого обстановка в городе была весьма далека от спокойной. Не выдержав постоянного напряжения и угрозы мятежа, из города сбежал княжич Ростислав Михайлович и осел в Торжке, где с продуктами, вероятно, было куда лучше. Для юноши, которому едва ли исполнилось восемнадцать лет (дата его рождения неизвестна, но не могла быть раньше 1211 года – года свадьбы Михаила Всеволодовича с матерью Ростислава – Аленой Романовной), такой поступок мог быть вполне естественным, но как полномочный представитель своего отца в городе, поступать таким образом он, конечно, был не вправе. Следовало помнить, что в 1224 г., его двоюродный брат и, возможно, ровесник Всеволод Юрьевич при сходных обстоятельствах также сбежал из Новгорода в Торжок, что привело к временной потере новгородского стола суздальской династией. Возмущенные поведением Ростислава новгородцы подняли мятеж, на вече возобладала партия Ярослава, договор с Михаилом был расторгнут и на княжение вновь, уже в четвертый раз, был приглашен Ярослав. Это была его окончательная победа, с этого времени в Новгороде княжили только он и его потомки.

Для закрепления этого успеха в 1231 г. Ярослав совместно с братом Юрием совершил военный поход в Черниговскую землю, чтобы окончательно поставить точки над «i» и раз и навсегда отвадить Михаила от вмешательства в их дела на севере. От сражения Михаил уклонился, заключив с братьями договор, условий которого в дальнейшем придерживался. На этом «северная эпопея» Михаила Черниговского закончилась. Его ждали другие дела, на этот раз на юге.

В 1228 в Торческе умирает князь Мстислав Мстилавич Удалой, князь Галицкий. После одиннадцатилетнего перерыва война за Галицкое наследство возобновилась. Несколько слов о древнем Галиче.

Точная дата основания Галича неизвестна. В русских летописях он впервые упоминается под 1140 г., хотя, конечно, существовал задолго до этой даты. В XI в. Галич входил в состав Теребовльского княжества, но к середине XII в. выделился в самостоятельное княжение. В 1141 г. Владимир Володаревич, князь Теребовльский, перенес столицу своего княжества в Галич. Наибольшего расцвета Галицкое княжество достигает при князе Ярославе Осмомысле (1153-1187), в правление которого Галич превратился в экономический и политический центр региона, стал городом, сопоставимым по значению с Киевом, Черниговом, Владимиром-Залесским, Великим Новгородом.

Будучи очень выгодно расположен географически, Галич являлся крупным центром транзитной торговли по линии восток-запад, имел по Днестру, на берегу которого был фактически расположен, свободный проход для судов в Черное море, на территории княжества имелись месторождения поваренной соли, в Карпатских горах имелись открытые месторождения меди и железа. В сочетании с теплым, мягким климатом, способствовавшему развитию сельского хозяйства, Галич являлся жемчужиной, способной украсить корону любого властителя.

Этнический состав Галицкого княжества и, особенно, самого Галича также отличался от большинства русских княжеств. Кроме русских, которых, конечно, было большинство, в городе проживали польская и венгерская диаспоры, имевшие существенное влияние на внутреннюю жизнь поселения.

Среди городов древней Руси Галич, подобно Новгороду, выделялся традициями народоправства. Вероятно, такое сходство обусловлено тем, что и в Новгороде, и в Галиче транзитная торговля являлась основным источником дохода населения. Купеческие объединения располагали значительными средствами, доход от торговли превышал доход от владения землей, поэтому земельная аристократия в таких городах, как Новгород и Галич, не обладала таким безусловным господством, как в других землях древней Руси. Население Галича, как и население Новгорода, обладало собственной политической волей, способной противостоять княжеской воле. Абсолютно все галицкие правители, включая пользовавшегося непререкаемым авторитетом Ярослава Осмомысла, вынуждены были постоянно бороться с мощной боярско-купеческой оппозицией, прибегая даже к массовым казням. Именно в Галиче зафиксирован беспрецедентный случай казни князей боярской оппозицией – в 1211 г. на глазах у десятилетнего князя Даниила Романовича (будущего Галицкого) были повешены выкупленные специально для этого из венгерского плена князья Роман и Святослав Игоревичи – представители династии северских Ольговичей.

Итак, в 1228 году борьба за Галич, этот шумный, богатый, капризный и своевольный город, принимающий в себя всех, и могущий изгнать любого, вступила в новую фазу.

Возмутителем спокойствия явился двадцатисемилетний Даниил Романович, князь Волынский. Мстислав Удалой под давлением городских общин перед смертью завещал город и княжество венгерскому королевичу Андрею (сыну короля Венгрии Андрея II). Даниил же считал Галич своей вотчиной «в отца место» и уступать город венграм не собирался. Для начала он решил несколько укрепиться в собственных землях и расширить сферу своего влияния – захватил у местных князей Луцк и Чарторыйск. Эти агрессивные действия молодого и перспективного князя привлекли внимание «больших дядек» - Михаила Всеволодовича Черниговского и Владимира Рюриковича Киевского. Составив коалицию, к которой привлекли и половецкого хана Котяна, они двинулись на Волынь против Даниила. Понимая, что в открытом полевом сражении его армия не устоит, Даниил занял крепость Каменец на востоке своей области, резонно полагая, что князья не рискнут углубляться в его земли, имея в тылу непобежденную рать, и вынуждены будут отвлечься на осаду. Так и случилось. Князья-союзники осадили Каменец и начали переговоры с Даниилом. В ходе этих переговоров Даниилу удалось расколоть коалицию. Хан Котян (родной дед жены Даниила) ушел из-под Каменца в степь, по пути изрядно пограбив Галицкую область, Михаил Всеволодович и Владимир Рюрикович удалились в свои земли. Примечательно, что с этого времени Владимир стал верным союзником Даниила и в продолжение междоусобия всегда выступал с ним единым фронтом против Михаила Черниговского.

Итак, поход князей против Даниила обернулся ни во что, но политический расклад на юге Руси изменился. В 1229 г. Даниилу удалось захватить Галич, изгнав королевича Андрея, но чувствовал он себя там крайне неуверенно. Летописями отмечены недовольство боярской и торговой верхушки Галича фактом изгнания Андрея, дело даже дошло до покушения на жизнь Даниила. В 1230 г. Андрей во главе венгерской армии, которой Даниил ничего не мог противопоставить, вернулся в Галич, изгнав Даниила на Волынь, восстановив, таким образом, «status quo».

В этом же, 1230 г. Михаил Черниговский, только что потерпевший поражение в борьбе за Новгород, решил захватить под своим бывшим союзником Владимиром Рюриковичем Киевский стол. Вероятно, готовя свой поход на Киев, Михаил заручился поддержкой со стороны Венгрии и Галича в лице королевича Андрея. Его приготовления стали известны Владимиру, который, понимая, что в одиночку с Михаилом он не справится, обратился за помощью к Даниилу. Для Даниила союз с Киевом открывал существенные возможности в борьбе за Галич, поэтому уже в 1231 г. он с дружиной прибывает в Киев. Узнав о приезде Даниила в Киев, Михаил пересмотрел свои планы и от похода отказался, примирившись с Владимиром.

В 1233 г. королевич Андрей с венгерской армией и галичанами вторгается на Волынь, но в битве под Шумском терпит сокрушительное поражение от Даниила и его брата Василька. Ответное вторжение Даниила в том же году приводит к еще одному поражению Андрея в битве на реке Стырь, вслед за которым Даниил осадил Галич. Девять недель галичане держались в осаде, но после внезапной смерти Андрея, причины которой в источниках не указана, покорились Даниилу и впустили его в город. Однако, положение Даниила в Галиче оставалось шатким, князь понимал, что при первом удобном случае галичане его предадут.

В 1235 г. Михаил Черниговский решил повторить попытку захвата Киева. На этот раз его союзником выступил князь Изяслав Мстиславич, возможно, сын Мстислава Удалого, княживший в то время в Торческе. И вновь Даниил приходит на помощь Владимиру Киевскому, коалиция Михаила и Изяслава распадается, последний бежит к половцам, а Михаил возвращается в Чернигов. Однако теперь Даниил с Владимиром преследуют его до самого Чернигова, разоряя по пути черниговские земли. В черниговской земле к князьям-союзникам присоединился двоюродный брат Михаила Мстислав Глебович. Его роль в этой усобице историки оценивают с диаметральной противоположностью. Одни считают, что Мстислав, присоединившись к Владимиру с Даниилом, преследовал собственные цели – надеялся захватить черниговский стол под братом, другие считают, что он, в действительности, действовал в интересах Михаила, запутывая союзников и пытаясь расколоть их коалицию. Так или иначе, Владимир с Даниилом крепко повоевали черниговскую землю, разграбили несколько городов, летопись отмечает захват Снова, Хоробора и Сосницы и подступили к Чернигову. Самого Михаила в Чернигове не было, он со своей дружиной кружил невдалеке от союзников, подстерегая их неосторожные действия. Летопись говорит о каком-то обмане Даниила со стороны Михаила, в результате которого Михаил напал на войско одного Даниила, нанеся ему большие потери, после чего Даниил и Владимир ушли из-под Чернигова, так и не отважившись на штурм города.

Однако, это было только начало крупных для них неприятностей. Под Киевом возле Торческа они встретили половецкую орду, ведомую князем Изяславом Мстиславовичем и потерпели от нее сокрушительное поражение. Владимир Рюрикович попал в плен и был уведен в степь, а киевский стол достался союзнику Михаила Изяславу Мстиславовичу. Даниил сумел скрыться и прибыл в Галич, где его ждал брат Василько. В результате хитро задуманной галичанами провокации отряд Василька, единственная на тот момент боеспособная сила под рукой Даниила, покинул Галич и местный нобилитет тут же указал Даниилу на дверь. Не желая искушать судьбу, Даниил покинул негостеприимный город и уехал в поисках союзников в Венгрию, в надежде, что новый король Бела IV изменит политический курс Венгрии и склонится от союза с Черниговом к союзу с Волынью.

Оставшиеся без князя галичане в лучших традициях Великого Новгорода пригласили себе на княжение… Михаила Всеволодовича Черниговского. Таким образом Михаилу удалось объединить под своей рукой два из трех самых главных княжеских стола в южной Руси – Черниговский и Галицкий. Третий стол – Киевский находился в руках его союзника Изяслава.

Понятно, что такое положение не могло устроить Даниила и следовало ждать нового витка конфронтации. Следующий год обе стороны потратили на поиск новых союзников на западе – в Польше, Венгрии и даже в Австрии, где Даниилу удалось завести дружеские контакты с герцогом Фридрихом Бабенбергом. Итогом этих дипломатических маневров было следующее. Венгрия под давлением угроз со стороны Австрии отказалась от какого-либо участия в конфликте Даниила с Михаилом, в Польше Даниил потерпел поражение – Михаилу удалось склонить на свою сторону бывшего союзника Даниила Конрада Мазовецкого и уговорить его участвовать в военных действиях против Волыни. Попутно с активными дипломатическими действиями стороны не забывали периодически тревожить друг друга набегами, разоряя пограничные земли.

В начале 1236 г. из половецкого плена выкупился Владимир Рюрикович, тут же изгнал из Киева Изяслава и, восстановив контроль над Киевским княжеством, начал оказывать активную военную помощь Даниилу. Присланный им отряд разгромил армию галичан, возвращавшуюся из набега на территорию Волынского княжества. Союз Волыни и Киева был восстановлен. Воспользоваться плодами побед 1235 г. Михаил не сумел или не успел, увлекшись дипломатическими маневрами.

Тем не менее, вопрос с Даниилом нужно было решать. К лету 1236 г. Михаил решил реализовать свое превосходство, достигнутое за 1235 год. Было запланировано вторжение на Волынь с трех сторон кратно превосходящими силами: с запада должен был атаковать Конрад Мазовецкий – один из крупнейших и влиятельнейших польских феодалов того времени, с востока – сам Михаил с черниговскими войсками, с юга – галичане при поддержке половецкого войска, ведомого Изяславом Мстиславичем. Такого тройного удара Волынь, конечно, выдержать бы не смогла, казалось, что песенка Даниила спета, тем более, что Владимир Рюрикович никакой военной помощи оказать ему не успевал – слишком далеко от мест событий находился Киев. Даниил был в отчаянии и, по свидетельству летописца, молился о чуде.

И чудо произошло. Неожиданно для всех участников событий, кроме, разве что, Владимира Рюриковича, которого можно подозревать в подготовке этого «чуда», половцы, пришедшие с Изяславом Мстиславовичем, отказались идти на Волынь, загнали галицкую армию в собственно Галич, после чего разграбили галицкие земли и ушли в степи. Изяслав Мстиславович, для которого такой поворот событий оказался столь же неожиданным, как и для остальных, спешно бросился разыскивать Михаила. Михаил в виду неясности обстановки, по своему обыкновению, прекратил поход и вернулся в Чернигов. Конрад Мазовецкий остался с Даниилом один на один. При всем при этом, он был единственным участником коалиции, который успел вторгнуться на враждебную территорию и, соответственно, больше всех рисковал попасть под контрудар Даниила. Поэтому, получив известие о предательстве половцев и уходе Михаила, он в спешном порядке также свернул свой лагерь и прямо ночью, что говорит о его крайней поспешности, начал движение домой в Польшу. Даниил не преследовал его.

Итак, к концу 1235 г. на территории южной Руси сложилась патовая ситуация. Михаил Черниговский владел Черниговом и Галичем, но прямого сообщения между его владениями не было. Чтобы попасть из одной части владений в другую следовало пересекать враждебные территории Киевского или Волынского княжеств. Венгрия усилиями Даниила, устранилась от участия в усобице, Конрад Мазовецкий, как представитель Польши, также убедившись в ненадежности Михаила Черниговского как союзника, отказался в дальнейшем выступать против Даниила. Сил для того, чтобы нанести противнику решающий удар, не у Михаила Всеволодовича, не у Даниила с Владимиром Киевским не было. В таких случаях принято заключать мирные соглашения, но Даниил на такой шаг пойти не мог. Считая Галич своей «отчиной», он готов был биться за него до последнего.

Неизвестно кому из двух князей – Даниилу Романовичу или Владимиру Рюриковичу пришла в голову идея подключить к междоусобице Ярослава Всеволодовича, князя Переяславль-Залесского и Новгородского, соперника и недруга Михаила Черниговского, а также, по совместительству, родного брата великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича. Тем не менее, это было сделано. И пообещали Ярославу за помощь и участие не что-нибудь, а сам Киевский Великий стол, который киевский князь Владимир Рюрикович добровольно уступил Ярославу Всеволодовичу.

От таких предложений не отказываются, и Ярослав, находившийся на момент получения приглашения в Новгороде, собрал небольшую армию из новгородцев и новоторжцев и прямо через Черниговские земли, предавая их огню и мечу, двинулся в Киев, куда и прибыл в начале 1237 г.

В исторической науке имеются расхождения относительно того, как складывались отношения Владимира Рюриковича и Ярослава Всеволодовича в период нахождения Ярослава в Киеве. Некоторые ученые полагают, что Ярослав и Владимир создали некое подобие дуумвирата, некоторые говорят о временном возвращении Владимира Рюриковича в свои домениальные владения в Смоленском княжестве (он был представителем смоленской династии Ростиславичей), некоторые называют местом его пребывания г. Овруч в ста шестидесяти километрах от Киева.

Так или иначе, неожиданное появление в политической игре новой и столь тяжелой фигуры стало для Михаила Всеволодовича страшным ударом. Теперь в случае каких-либо его агрессивных действий в отношении Даниила под ударом с севера неизбежно оказывались бы его домениальные владения – Черниговское княжество, которое защищать было некому и нечем. Обращает на себя внимание, что Ярослав прибыл в Киев с незначительной добровольческой дружиной новгородцев и новоторжцев, которую буквально через неделю после своего прибытия отослал назад. Это, безусловно свидетельствует о том, что каких-либо военных акций на территории южной Руси Ярослав не планировал. Его появление в Киеве было, скорее, демонстрацией поддержки Даниила Романовича суздальским домом.

В течение весны и лета 1237 связанный по рукам и ногам Михаил бессильно наблюдал, как Даниил поочередно нейтрализует его союзников на западе – выбивает крестоносцев Тевтонского ордена из замка Дорогочин, куда посадил их Конрад Мазовецкий, в надежде создать некий буфер между своими землями и Волынью, вмешивается в Австро-Венгерские конфликты, оказывая существенное давление на Белу IV и принуждая его к сохранению нейтралитета. Даниил мог себе позволить проведение таких смелых внешнеполитических акций, поскольку был уверен, что с юга и востока его владения находятся в полной безопасности. Летом 1237 г. между Даниилом и Михаилом был заключен мир, который, по всем признакам, был просто юридически оформленной паузой на подготовку к дальнейшим баталиям. По условиям мира между Михаилом и Даниилом, последний получал под свою власть Перемышльское княжество, ранее находившееся в сфере влияния Галича. Все шло к тому, что Даниил, собрав достаточное количество сил, начнет атаку на Галич и находящийся в политической изоляции Михаил вряд ли что-то этой атаке сможет противопоставить.

Так могло случиться, но так не случилось. И причины этого «не случилось» проистекают из степного урочища Талан-Даба, расположенного где-то далеко на востоке. В этом, до того ничем не примечательном месте в 1235 г. Великий хан Угедэй собрал курултай, на котором одним из приоритетных направлений дальнейших военных действий Евразийской империи Чингизидов было признано расширение империи на запад и, как следствие, организация общемонгольского похода в Европу, «к последнему морю». На западных границах империи, которые в это время проходили где-то в междуречье Урала и Волги, шла война монголов с Волжской Булгарией – мощным и развитым государством с центром на Средней Волге в районе слияния ее с Камой. Немногие знают, что после победы на Калке над русскими князьями тумены Джебе и Субедэя вторглись на территорию этого государства и были разбиты булгарами в кровопролитном сражении, после которого уцелело и сумело отступить в степи всего четыре тысячи монголов. С 1227 г. между монголами и булгарами шли непрекращающиеся боевые действия с переменным успехом. Возглавлявший монголов хан Бату не располагал воинскими контингентами, достаточными для покорения Волжской Булгарии.

Это «позорное топтание» отметили на курултае 1235 г. и решили оказать Бату всемерную помощь в расширении «улуса Джучи» на запад. (Джучи – старший сын Чингисхана и отец Бату, ему по завещанию отца выделились во владение все земли империи западнее Иртыша, в том числе и еще не завоеванные).

Зимой 1236-37 гг. соединенными усилиями семи монгольских ханов, возглавлявших каждый свой тумен (десять тысяч всадников), Волжская Булгария была сокрушена, ее крупнейшие города (Булгар, Биляр, Жукотин и др.) были уничтожены, многие из них так и не были восстановлены.

Зимой 1237-38 гг. настала очередь Руси. Хан Бату, осуществлявший общее командование войсками вторжения, рассчитал правильно и начал покорение Руси с наиболее сильного и сплоченного образования на ее территории – Владимиро-Суздальской Руси. В течение почти четырех месяцев, с декабря 1237 г. по март 1238 г., монгольские войска разоряли область за областью на территории Северо-Восточной Руси, крупнейшие города этого региона, включая столичный Владимир, были захвачены, разорены и сожжены. Победа далась захватчикам не дешево, по различным подсчетам, около 60% участников похода из него не вернулись, в тяжелом и кровопролитном сражении под Коломной, выигранном монголами с большим трудом, погиб сын Чингисхана, один из семи ханов-участников похода Кулькан. Это, кстати, единственный случай гибели хана-чингизида на поле боя за всю историю монгольской империи. Также именно на территории Руси монголы вынуждены были провести самую длительную осаду – в течение семи недель они не могли взять Козельск – небольшой городок в Черниговской земле.

Тем не менее, военное поражение северо-восточной Руси было налицо, верховный правитель Великий князь Владимирский Юрий Всеволодович и вся его семья в ходе нашествия погибли.

Мы уже видели на примере южных земель Руси, что накануне вторжения наиболее способные и одаренные русские князья, не обращая внимания ни на что, самозабвенно выясняли отношения между собой. Интересно, изменилось ли их поведение после начала вторжения? Посмотрим.

Ярослав Всеволодович, получив сведения о вторжении монголов в суздальские земли, зразу бросил Киев на попечение Владимира Рюриковича и отбыл на север в Новгород, где сидел его сын Александр, собирать войска в помощь брату Юрию. Однако, монголы наступали слишком быстро и, вероятно, успели перекрыть пути подъезда к Новгороду, так как зимой 1238 г. Ярослав в Новгороде так и не появился. В марте 1238 г. Ярослав, сразу после ухода монголов, появляется во Владимире и занимается, совместно с уцелевшими князьями, восстановлением и обустройством разоренных земель.

Михаил Всеволодович воспринимает уход Ярослава из Киева, как свой шанс обрести вожделенный Киевский стол, и тут же бескровно его занимает, изгоняя оставшегося «на хозяйстве» Владимира Рюриковича. Еще бы, монгольское нашествие, уничтожившее военную мощь династии Всеволодовичей, развязало ему руки и, как ему виделось, предоставило прекрасный шанс в борьбе за верховную власть. О том, что Чернигов, Киев и остальные русские земли стоят у хана Бату, что называется, «на очереди» ему тогда не думалось. В Галиче Михаил оставил своего сына Ростислава, которому к тому времени шел уже двадцать пятый-двадцать шестой год, который тут же снова отобрал у Даниила Романовича Перемышль, переданный последнему за год до этого по мирному соглашению. В этот момент Даниил со своим Волынским княжеством, далеко не первостепенным по значению в регионе, остался один против объединенных сил Чернигова, Киева и Галича и что-либо противопоставить этой силе он не мог. Казалось бы, триумф Михаила Всеволодовича был полный. Непонятно почему в этот момент он не предпринял активных действий против Даниила, вероятно, действительно считал свою победу полной и безоговорочной, а гибель Даниила – делом времени. Судя по всему, в Михаиле отсутствовал так называемый «инстинкт убийцы», необходимый для политика высокого уровня. Короткий и мощный удар по Волыни объединенными силами с захватом Владимира-Волынского превратил бы Даниила и его брата Василька в нищих изгоев, вынужденных скитаться по городам и весям в поисках союзников и пропитания, в том случае, конечно, если бы они в этой войне сумели уцелеть. Возможно, Михаил рассчитывал укрепиться в Киеве и предпринять поход на Даниила зимой 1238-39 гг. или летом 1239 г., но, как выяснилось, время на подготовку такого похода предоставлять ему никто не собирался.

Расхожее мнение относительно того, что после ухода в степи весной 1238 г. монголы зализывали раны и в русских пределах не появлялись аж до осады Киева в 1240 году, в корне неверно.

В 1239 г. монголы совершили аж три похода на Русь, правда, ограниченными силами. Первым нападению подвергся Переяславль Русский (Южный), тот самый, из которого за тридцать лет до этого, в 1206 г., Михаил Всеволодович со своим отцом изгнали юного Ярослава Всеволодовича. Город, расположенный в одном дневном переходе от Киева, где в это время находился Михаил Всеволодович, был захвачен и разрушен, фактически уничтожен. Произошло это в марте 1239 г.

Следующей жертвой монголов стал Чернигов – отчина Михаила. В отличие от Переяславля, который был взят практически сходу, возможно, изгоном, штурму Чернигова предшествовала осада, а под его стенами разыгралось настоящее сражение, которое дал монголам не Михаил Всеволодович, хозяин города, а Мстислав Глебович, тот самый князь, который морочил головы Даниилу и Владимиру Киевскому в 1235 г. во время осады последними того же Чернигова. Со своей небольшой дружиной, без всякой надежды на победу он примчался под стены города, напал на монгольское войско и, по всей вероятности, погиб вместе с дружиной, поскольку никаких упоминаний о нем в источниках мы больше не встречаем. Сам Михаил во время разгрома Чернигова сидел безвылазно в Киеве, глядя на уничтожение своей отчины со стороны.

И, наконец, третий поход монголов на Русь был направлен в области северо-восточной Руси, не затронутые первым походом – были сожжены Муром, Гороховец и другие города по Клязьме и Оке. Если не считать бой, данный монголам дружиной Мстислава Глебовича, то нигде они, фактически сопротивления не встретили.

В 1240 г. дошла очередь и до Киева. В марте к городу подъезжает посланный ханом Бату хан Менгу – для разведки и переговоров. В город отправлены послы с какой-то «лестью», по выражению летописи, то есть обманом. Михаил послов слушать не стал, а просто приказал их перебить. Учитывая то, что среди русских князей не культивировался обычай убивать послов, это считалось страшным преступлением, такой поступок Михаила требует объяснений и таких объяснений может быть несколько.

Первое – личности послов не соответствовали их статусу. Так, перед битвой на Калке монголы тоже послали в русский стан послов… местных бродников, говорящих на русском языке. Говорить с ними князья не стали, а просто казнили. Бродяги и бандиты, чего с ними церемониться? Возможно, что и в данном случае имела место быть сходная ситуация.

Второе – поведение послов не соответствовало их статусу и миссии. Возможно, кто-то из них совершил, по незнанию или умышленно, какой-либо поступок, несовместимый со званием посла. Например, попытался овладеть чьей-либо женой или дочерью, или не оказал почтения какому-либо культовому предмету. С точки зрения монгола, такой поступок может быть и не несет в себе ничего предосудительного, с точки зрения русских, это могло быть расценено как грубое нарушение этических норм. Впрочем, такой эпизод, скорее всего, был бы отражен в летописях.

Третье, как мне кажется, самое верное объяснение – у Михаила просто сдали нервы. В течение года он безвылазно сидел в Киеве, получая сведения о тех или иных разгромах, учиненных монголами на Руси. А ведь кроме монголов существовали еще и злейшие враги среди русских князей – Ярослав Всеволодович и Даниил Романович. Первый из них осенью 1239 г. совершил налет на Черниговские земли (месть за захват Киева) и взял в плен жену Михаила Всеволодовича, тогда как второй хитростью выманил из Галича сына Михаила Ростислава и захватил город. Ростислав вынужден был бежать в Венгрию.

Михаил, преследуемый плохими новостями, боялся покинуть Киев, думая, что кто угодно, да, хоть тот же Даниил, сразу займет его, отнимет. И при этом он понимал, что и до Киева монголы непременно доберутся и появление монгольских послов с очевидностью показало – все, конец, добрались. Возможно, такое стечение обстоятельств породило у князя нервный срыв.

Дальнейшее его поведение в какой-то степени косвенно подтверждает верность такого объяснения – князь после избиения послов сразу же сбежал из города на запад – в Венгрию к своему сыну. В Венгрии, при дворе короля Белы IV, Михаил повел себя, по меньшей мере, странно. Видимо, желая заручиться поддержкой короля в борьбе с монголами, он своим поведением добился диаметрально противоположного результата – расстроил планировавшийся брак своего сына с королевской дочерью, после чего оба, и отец, и сын, были изгнаны из страны и вынуждены перебраться в Польшу. Уже из Польши Михаил был вынужден начать переговоры с Даниилом, которого с этого времени можно полноправно называть Галицким, о мире.

Даниил же, после захвата Галича не сидел сложа руки. Он тут же организовал поход на Киев и вытеснил оттуда захватившего город князя Ростислава Мстиславича, представителя смоленского княжеского семейства, однако не стал править им сам, а оставил там своего наместника, давая, тем самым, понять Ярославу Всеволодовичу, занятому делами на севере, что считает Киев его вотчиной и сам на него не претендует. Ярослав оценил такую деликатность Даниила и отослал ему плененную им жену Михаила Всеволодовича – родную сестру самого Даниила Галицкого.

Тем временем, переговоры Даниила Галицкого с Михаилом Черниговским о мире летом 1240 г. наконец-то стали отдаленно напоминать попытку создания антимонгольской коалиции. В перспективе к этой коалиции можно было привлечь и Венгрию, и Польшу, и даже Литву, где уже начал проявляться политический гений князя Миндовга, с которым у Даниила наладились эффективные контакты. Если бы такая коалиция была создана и продержалась бы до реального боевого столкновения с монголами, исход такой битвы было бы трудно предсказать. Однако, к лету 1240 года стороны только сумели договориться о беспрепятственном пропуске Михаила в Черниговские земли для сбора войск с целью организации защиты Киева. По этому же договору, Даниил возвратил Михаилу его жену, переданную Даниилу Ярославом Всволодовичем. Согласно плану коалиции, Михаил должен был выступать в ее авангарде, принимая главный удар монгольской армии на себя. Однако, было уже слишком поздно. В процессе переговоров и сборов, Михаилу пришла весть о падении Киева, он снова бросил все дела, забыл о достигнутых договоренностях, и сбежал в Польшу, к Конраду Мазовецкому. Оттуда при приближении монголов во время их европейского похода ушел в Силезию, был там ограблен, потерял всю свиту, накануне битвы при Легнице, участвовать в которой лично он отказался, вернулся к Конраду, и при его дворе дожидался ухода монголов.

В начале 1242 г., когда волна монгольского нашествия откатилась в причерноморские степи, Михаил решил вернуться на Русь. Тайно проследовав через земли Даниила, он приехал в Киев и вокняжился там, о чем не замедлил оповестить окружающих. Даниил воспринял это известие спокойно, ведь действия Михаила вполне соответствовали их совместным договоренностям 1240 года – Михаил занимает Киев и не претендует на Галич. Однако, изрядно возмужавший, приблизившийся к тридцати годам, сын Михаила Ростислав с такой постановкой вопроса был не согласен. Неизвестно, с ведома престарелого шестидесятитрехлетнего отца или самостоятельно, но он предпринял попытку захвата галицких земель. Попытка оказалась неудачной, войско его было разбито, после чего Даниилом были наказаны и союзники Ростислава, выдавшие себя выступлением на его стороне.

В конце лета 1242 г. Ростислав опять провоцирует выступление против Даниила, теперь уже в самом Галиче. И опять быстрая реакция Даниила помогает ему справиться с мятежом, Ростислав с соучастниками заговора вынужден бежать в Венгрию, где ему таки удается исполнить свою давнюю мечту – жениться на дочери короля Белы IV.

Находящийся в Киеве Михаил Всеволодович не смог в этот раз помешать сыну, однако, узнав о свадьбе, тут же быстро собрался и поехал в Венгрию. Что произошло между королем Белой и Ростиславом Михайловичем, с одной стороны, и Михаилом Всеволодовичем, с другой, во время его последнего визита в Венгрию, в чем состояла суть вновь разразившегося между Белой и Михаилом конфликта, нам неизвестно. Вероятно, Михаил имел какие-то неизвестные нам причины резко возражать против брака сына с дочерью Белы. Известно другое: разругавшись с сыном и сватом, Михаил вернулся на Русь, но не в Киев, а в Чернигов. Такой маршрут, вероятно, был обусловлен тем, что Киев к тому времени был уже признан ханом Бату вотчиной Ярослава Всеволодовича, а злить лишний раз хана не стоило. Из Чернигова Михаил направился уже непосредственно в ставку хана Бату, незадолго до этого разославшего всем русским князьям настоятельное приглашение явиться к нему для выяснения сложившихся за последнее время отношений.

Скорее всего, в ставке Бату Михаил должен был подтвердить свое право владения Черниговом. Для того, чтобы встретиться с ханом, Михаил должен был пройти языческий обряд очищения огнем, однако, по свидетельствам современников, он категорически отказался это сделать, чем вызвал гнев хана и 20 сентября 1245 г. был казнен. Говорить о предрешенности его судьбы еще до прибытия в ставку Бату мне кажется недостаточно оснований, хотя, конечно, убийство послов хана Менгу в Киеве в 1240 г. могло и должно было повлиять на решение Бату. Тем не менее, Михаил оставался авторитетнейшим правителем Руси, был ее номинальной главой на момент начала монгольского вторжения и, кроме всего прочего, политические соображения о создании противовеса власти Ярослава Всеволодовича, создания действенной оппозиции его правлению, могли склонить Бату к решению оставить Михаилу жизнь. Однако престарелый князь (на момент гибели ему было шестьдесят шесть лет), уставший и сломленный морально, видимо не показался Бату сколь-нибудь полезным, в то время, как его казнь могла служить достаточно наглядным уроком необходимости демонстрировать покорность ханской воле для остальных Рюриковичей.

По иронии судьбы практически одновременно с Михаилом в сентябре 1245 г. в монгольском Каракоруме был отравлен извечный его соперник Великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович, посланный ханом Бату в качестве своего полномочного представителя на проходивший там курултай, посвященный выборам нового хана после смерти Великого хана Угедэя.

Даниил Галицкий жил еще долго, он умер в 1264 г., в возрасте шестидесяти трех лет, сумев построить на подвластных ему территориях мощнейшее государство – Галицко-Волынское королевство. С 1253 г. Даниил носил титул «короля Руси», полученный вместе с короной от папы Римского.

После гибели Михаила Всеволодовича его тело было тайно захоронено, а затем перенесено в Чернигов, где он был с почетом перезахоронен. Культ Михаила Черниговского как святого начался в Ростове – городе в суздальской земле, где княгиней была его дочь Мария, жена князя Василька Константиновича, казненного монголами сразу после боя на Сити и также канонизированного. Сам Михаил был канонизирован в 1572 г., после чего его мощи были перенесены из Чернигова в Москву и упокоены в семейной усыпальнице Рюриковичей – Архангельском соборе, где они покоятся и по сей день.

Старший сын Михаила Ростислав предпринял еще одну попытку отвоевать у Даниила Романовича Галич, для чего летом 1245 г. пришел на Русь во главе крупного венгерского войска, но 17 августа 1245 г., за полтора месяца до гибели своего отца, в битве при Ярославе был разгромлен на голову, сумел сбежать с поля боя и вернуться в Венгрию, где осел окончательно и о возвращении на Русь, если и задумывался, то никаких действия для этого не предпринимал. Знал ли Михаил Всеволодович в день своей казни об очередном поражении сына в борьбе с Даниилом Галицким, которого он сам так и не сумел одолеть? Может быть и знал.

Многочисленные младшие братья Ростислава стали мелкопоместными князьями черниговской земли и дали основания многим известным дворянским родам. Так, например, свое происхождение от Михаила Черниговского ведут Оболенские, Одоевские, Воротынские, Горчаковы и многие другие.

Настала пора дать общую оценку деятельности Михаила Всеволодовича Черниговского, но у меня она как-то не складывается, вернее, складывается в одно слово – посредственность.

Михаил за свою жизнь не то чтобы не выиграл, он даже не провел ни одного сражения – и это в ту пору, когда воевали все и везде, причем он сам, зачастую, являлся одним из самых активных участников конфликтов. Единственная битва, о которой нам достоверно известно, что Михаил принимал в ней участие – сражение 1223 г. на Калке, но в нем Михаил играл далеко не ведущую роль. Как о полководце, о нем говорить нельзя от слова «вообще».

Как политик Михаил тоже себя не проявил. Недооценил энергию Ярослава Всеволодовича в борьбе за Новгородское княжение, допустил перемену отношения к себе со стороны Юрия Всеволодовича, рассорился с Владимиром Киевским, сделав его верным союзником Даниила Галицкого, после рассорился с Белой IV, а уж ссора с собственным сыном и избиение монгольских послов в Киеве вообще не выдерживают какой-либо критики. Во всех коалициях, в которых он участвовал, он проявлял себя как нерешительный, трусливый и неверный союзник.

Возможно, Михаил Всеволодович был хорошим администратором, иначе, почему бы за него так держались Новгород и Галич – города с ярко выраженными, так называемыми, «демократическими институтами»? Однако, известно, что в Новгороде Михаил вел сугубо популистскую политику – отменял налоги и сборы, давал послабления и вольности все, какие новгородцы у него просили. В сравнении с Ярославом Всеволодовичем, который постоянно пытался укрепить свою власть в Новгороде и максимально расширить княжеские полномочия, Михаил, конечно, выигрывал. И, хотя у нас нет сведений о внутренней политике Михаила в Галиче, но предположение о том, что в Галиче Михаил вел себя аналогично Новгороду, чем и добивался поддержки галичан, кажется мне вполне допустимым.

И даже тот факт, что почитание Михаила как святого началось не в Чернигове, где он правил и был похоронен, не в Киеве и не в Галиче, где его отлично знали, а в Ростове, где его вообще не знали, но большим авторитетом пользовалась его дочь Мария, говорит о многом.

Чему обязан Михаил своими политическими успехами? Благодаря каким качествам он в течение двадцати лет находился на вершине политического олимпа древнерусского государства, постоянно расширяя свои и без того значительные владения? Начиная изучение этой темы для написания статьи, я надеялся найти ответы на эти вопросы, но надеждам моим не суждено было сбыться. Михаил Всеволодович Черниговский так и остался для меня загадкой.

/С. 63/

«Новое потомство» князя Михаила Черниговского
по источникам XVI-XVII веков (к постановке проблемы)

Жизнь князя Михаила Всеволодича Черниговского подробно освещена в памятниках XIII-XV вв. 1 По свидетельству францисканского монаха Иоанна де Плано Карпини, русских летописей и житийных повествований он был убит в Орде вместе со своим воеводой-боярином Федором 20 сентября 1245 г. 2 Из древнейших источников у князя Михаила известна дочь Мария, которая в 1227 г. была выдана за ростовского князя Василка Константиновича 3 и сын князь Ростислав, который в /С. 64/ 1243 г. уехал в Угры и женился на дочери угорского короля 4 . В родословных же книгах XVI в. к князю Михаилу Всеволодичу возведены еще ветви князей: брянских, новосильских, тарусских и карачевских. В частности, в Румянцевском родословце, восходящем к протографу 1540-х гг., у него записано пять сыновей: «большой Ростислав, в лето 6737 был при отце на Новегороде на Великом, не стало его бездетна; другой Роман, от него пошли осовитцкие князи, был после отца немного на Чернигове и на Брянске; третей князь Семен Глуховской Новосильской; четвертой – князь Юрьи Торуской и Оболенской; пятой – Мстислав Карачевской» 5 .

Как установила М. Е. Бычкова, в основе росписи потомков князя Михаила Черниговского лежит родословец «Начало русскых князеи» из рукописного сборника конца 1520-х – середины 1530-х гг. (Вол. №661), принадлежавшего монаху Иосифо-Волоколамского монастыря Дионисию Звенигородскому (в миру – князю Даниле Васильевичу) 6 . Его сведения были отражены в родословных книгах 1540-х гг., затем в официальном Государевом родословце 1555 г. и во множестве частных родословных книг второй половины XVI – XVII вв. 7 Во второй половине XVII в. потомки князей новосильских, тарусских и карачевских нисколько не сомневались в своем происхождении. Более того, в родословии князей Щербатовых было указано, что «от сего святаго князя Михаила Весеволодовича пошли все (курсив мой – Р. Б. ) роды черниговскихъ князей» 8 . В 1680-х гг. на основании Государева родословца и с учетом вновь поданных в разряд родословных росписей была составле-/С. 65/ на Бархатная книга 9 . В 1775 г. Н. И. Новиков предпринял ее публикацию, а в девятой части Древней российской вивлиофики напечатал несколько частных родословных 10 . Так уже с конца XVIII в. родословцы стали доступны для исследователей. Далее изыскания М. Г. Спиридова, князя П. В. Долгорукого, Н. Г. Головина, Л. А. Кавелина, а также публикация родословных книг в 1851 г. не внесли в вопрос о происхождении князей черниговского дома каких-либо изменений 11 . Однако в последней трети XIX в. в литературе стали появляться замечания, что между смертью князя Михаила Всеволодича Черниговского и жизнью четырех его последних сыновей, записанных в родословцы, существует временной разрыв в несколько десятилетий. Н. Д. Квашнин-Самарин и Р. В. Зотов предложили решать эту проблему путем вставки в родословное древо вроде бы недостающих поколений 12 . Такой выход устраивал многих исследователей. Отчасти это было обусловлено тем, что многие представители черниговского княжеского дома в XIX в. продолжали свой род. В публикации 1863 г. Филарет (Гумилевский) сообщал: «ветви св. князя Михаила поныне еще зеленеют: князья Борятинские, Горчаковы, Долгорукие, Елецкие, Звенигородские, Кольцовы-Мосальские, Оболенские, Одоевские, Щербатовы» 13 . Ситуация характеризовалась еще и тем, что некоторые представители этих семейств – князь М. М. Щербатов, князь П. В. Долгоруков и княгиня Е. Г. Волконская /С. 66/ сами были известными генеалогами XVIII-XIX вв. Все они были заинтересованы в укреплении легенды о своем происхождении от святого князя Михаила Черниговского. Ее поддерживали многие отечественные и зарубежные ученые 14 . Лишь в 1927 г. Н. А. Баумгартен высказал явное сомнение, что все родословия этих князей были составлены в XVI в., и их возведение к князю Михаилу Черниговскому является ошибкой или даже «подлогом» составителей. По мнению ученого, утверждению легенды об их происхождении могло способствовать существование в этих родах в XIII-XIV вв. предков с именами «Михаил», которых составители родословных в XVI в. могли сопоставить с князем Михаилом Черниговским. При этом они не заботились о сокрытии «чудовищного анахронизма», который возникал в их росписях 15 . Статья Н. А. Баумгартена была опубликована в эмиграции на французском языке и долгое время оставалась малоизвестной в отечественной историографии. Она нисколько не поколебала сложившийся стереотип. Однако обозначенная им проблема заслуживает внимания.

В основе большинства исследований XVIII-XIX вв., посвященных родословной князей черниговского дома, лежала простая совокупность сведений источников. При этом зачастую отсутствовал источниковедческий анализ. Однако на материале, достоверность которого не была проверена или поставлена под сомнение, нельзя строить прочные выводы. Современная историческая наука располагает более надежной основой для исследования. Опубликовано б о́ льшее количество интересующих нас источников, проведены работы по их критическому анализу. В том числе: установлена их подлинность, датировка, в некоторых случа-/С. 67/ ях – место составления и авторство; выяснены общие приемы и цели создания родословных книг; рассмотрены вопросы их взаимоотношения с летописями и другими видами источников; проанализирована достоверность их отдельных сведений. Для конкретизации поставленной Н. А. Баумгартеном проблемы необходимо обобщить данные, полученные за последние десятилетия.

Будем рассматривать исторические источники в качестве памятников своего времени. Расположим их сведения или сведения их реконструируемых протографов – в хронологическом порядке появления на свет. На первое место поставим сведения ранних памятников XII-XV вв. Далее сопоставим их со сведениями памятников XVI-XVII вв. и выявим возможные противоречия, если таковые имеются. Затем перейдем к выяснению датировки и обстоятельств возникновения уникальных сведений поздних памятников. Так будут достигнуты необходимые условия для перехода к окончательной критике их достоверности.

«От сего святаго князя Михаила Весеволодовича пошли все роды черниговскихъ князей»?

В Черниговской земле сложился порядок, по которому князья черниговского дома претендовали на старший черниговский стол по старшинству рода. По мнению А. Е. Преснякова, старшинство принадлежало «старшему во всей группе черниговских князей по возрасту и влиянию» 16 . В начале XIII в. право черниговского престолонаследия перешло к сыновьям князя Святослава Всеволодича († 1194 г.) 17 . Князь Олег Святославич занимал черниговский стол и умер в 1204 г.; князь Всеволод Святославич не только княжил в Чернигове, но и в 1206-1215 гг. боролся за великое киевское княжение 18 ; в 1215 г. черниговское княжение занимал князь Глеб Святославич 19 . В 1223 г. в Чернигове княжил младший из братьев Святославичей. В Ипатьевской летописи говорится: «тогда бо беахуть <…> Мьстиславъ в Козельске и в Чернигове»; по Хлебниковскому списку: «Мьстиславъ Козелскыи въ Чернегове» 20 . В том же году князь Мстислав Святославич погиб в битве /С. 68/ с татарами на реке Калке 21 . Далее Чернигов был унаследован следующим поколением этой ветви князей черниговского дома. Сыновья князя Олега Святославича умерли до 1223 г., поэтому черниговский стол перешел к князю Михаилу Всеволодичу. Когда в 1239 г. князь Михаил занимал киевское княжение, его младший двоюродный брат князь Мстислав Глебович защищал Чернигов от татар 22 . После их смерти на черниговское княжение по старшинству рода стали претендовать их младшие двоюродные братья – дети князя Мстислава Святославича Черниговского и Козельского.

Филарет (Гумилевский) заметил, что в Любецком синодике, восходящем к протографу первой половины XV в. 23 , поминают «в[еликого] к[нязя] Пантелеимона Мстислава Черниг[овского] и княгию его Марфу». Он убедительно показал, что здесь имеется в виду князь Мстислав Святославич Козельский, бывший великим князем черниговским до 1223 г.; Пантелеймон – его христианское имя. В Елецком и Северском синодиках вслед за ним поминаются его дети: «к[нязь] Димитрий, к[нязь] Андрей, к[нязь] Иоанн, к[нязь] Гавриил Мстиславичи» 24 . Князь Дмитрий Мстиславич вместе с отцом был убит на Калке в 1223 г. 25 Но позже его брат князь Андрей по праву старшинства рода претендовал на черниговское княжение. Во время пребывания Плано Карпини в ставке Батыя (4-7 апреля 1246 г.) там был убит «Андрей, князь Чернигова». Убиение «князя Андрея Мстиславича» также читается в Рогожском ле-/С. 69/ тописце под 6754 г. (март 1246 г. – февр. 1247 г.) 26 . Вскоре «младший брат его прибыл с женою убитого к вышеупомянутому князю Бату с намерением упросить его не отнимать у них земли» 27 . Других сведений о жизни младших братьев князя Андрея Мстиславича Черниговского не сохранилось. В Любецком синодике также поминают: «кн(я)зя Димитрия Чер(ниговского), оубыеннаго от(ъ) татаръ за православную веру и кн(я)гиню его Мамелфу; вел(икого) кн(я)зя Михаила Димитриевича Чер(ниговского) и кн(я)гиню его Марфу; кн(я)зя Феодора Димитриевича; кн(я)зя Василия Козелскаго оубыеннаго от(ъ) татаръ» 28 . Здесь описан целостный чернигово-козельский фрагмент. Очевидно, князь Михаил Дмитриевич после смерти всех своих дядей (не ранее 1246 г.) по праву старшинства рода был «великим князем черниговским». О князе Федоре Дмитриевиче больше ничего неизвестно. Князь Василий Козельский упомянут в Ипатьевской летописи под 1238 г., но не сказано, чьим он был сыном 29 . После взятия татарами Козельска он пропал без вести: «о князи Васильи неведомо есть и инии гл(агола)хоу, яко во крови оутоноулъ есть, понеже оубо младъ бяш(е)» 30 . Для политических кругов /С. 70/ Северо-Восточной Руси и Великого Новгорода разорение далекого Козельска было событием малозначительным, так что оно даже не попало в их ранние летописи. В южнорусском же летописании Козельску посвящен героический рассказ. Должно быть, его появление связано с утверждением авторитета козельских князей на великом черниговском княжении.

Итак, ранние памятники рисуют совсем иную картину, чем родословцы XVI-XVII вв. Вопреки представлениям автора родословной легенды, после смерти князя Михаила Всеволодича Черниговского в Чернигове княжил вовсе не его воображаемый сын, а двоюродный брат (Схема 1). Мнение князей Щербатовых о том, что от князя Михаила Черниговского «пошли все роды черниговскихъ князей», тоже оказывается неверным. Ветвь потомков князя Мстислава Святославича († 1223 г.) сохраняла за собой Козельский удел и по установившемуся праву старшинства рода претендовала на великое черниговское княжение. Не исключено, что это семейство имело продолжение и после середины XIII в. Однако из-за скудности сохранившихся источников ее дальнейшая судьба неизвестна. В Московском государстве XVI в. оно было позабыто и в родословных книгах совсем не упомянуто.

Далее на основании памятников XII-XV вв. постараемся определить период жизни тех князей, которые в родословных книгах XVI-XVII вв. записаны в потомки князя Михаила Черниговского после его /С. 71/ сына Ростислава. При этом не станем рассматривать все сложности генеалогии князей черниговского дома. Напротив, будем опираться на росписи тех князей, жизнь которых надежно датируется.

I. «Роман, от него пошли осовитцкие князи, был после отца немного на Чернигове и на Брянске».

Личность князя Романа Михайловича, упомянутого в родословцах, в историографии достоверно не идентифицирована. В ранних памятниках имеется несколько упоминаний о Романе с титулом князя «черниговского» и «брянского». Думается, будет не лишним рассмотреть все эти случаи.

I-А. Князь Роман «бряньский» или «дьбряньский» (без отчества) упоминается в Галицко-Волынском своде в составе Ипатьевской летописи – под 1263 (6771) г., 1264 (6772) г., 1274 (6782) г. и в Лаврентьевской летописи – под 1285/86 (6793) г. Вместе с князем Романом Брянским под 1264 (6772) г. названы: его четвертая дочь Ольга Романовна и его старший сын князь Михаил Романович. В то же время он уже имел и младшего сына князя Олега Романовича, который упомянут далее под 1274 (6782) г. 31 Допустим, что когда князю Роману Брянскому было двадцать лет, у него родился первый ребенок, а затем дети рождались с интервалом в один-два года; в 1263 (6771) г. младшей дочери Ольге на выданье было 12-18 лет. Тогда сам князь Роман Брянский родился не позднее 1215 – 1226 гг.

Иоанн де Плано Карпини писал, что по пути из Орды (в мае 1247 г.) он встретил «князя Романа, который въезжал в землю татар», в то же время из Орды выехал «посол князя черниговского» и долго ехал с ним по Руси 32 . Еще Н. М. Карамзин, а за ним А. В. Экземплярский сопоставляли этого князя Романа (без отчества и титула) с князем Романом Брянским 33 . Их наблюдение можно принять, если допустить, что на /С. 72/ тот момент в Чернигове княжил совсем другой князь. Выражение родословцев XVI в. «был после отца немного на Чернигове» относится к поздним представлениям человека Московской Руси, где в XIV-XV вв. было сменено древнерусское право престолонаследия по старшинству рода, и старший стол стал передаваться от отца к сыну. Как мы показали выше, сразу после князя Михаила Всеволодича в Чернигове должен был княжить не его сын, а младший двоюродный брат, о чем составителю родословцев, видимо, было неизвестно. Впрочем, в дальнейшем этот князь Роман действительно мог занять старший черниговский стол в порядке очередности рода. В Любецком синодике поминают «вел(икаго) кн(я)зя Романа стараго Чер(ниговскаго)». Филарет (Гумилевский), заметил, что у этого князя, как и у летописного Романа Брянского, упоминается сын Олег (в иночестве Леонтий) 34 . Поэтому отождествление летописного князя Романа Брянского (без отчества) и великого князя Романа «старого» Черниговского (без отчества) – вполне справедливо 35 . По хронологии жизни, князь Роман Брянский «старый» вполне подходит в сыновья князю Михаилу Черниговскому. В сказании об основании Свинского монастыря в Брянске в 1288 г.(?) князь Роман упоминается с отчеством «Михайлович», которое, впрочем, могло быть заимствовано из поздних родословцев, поскольку это сказание было составлено не ранее 1567 г. 36

На этот счет важные наблюдения сделал Г. А. Власьев, который справедливо заметил, что в 1263 (6771) г. летописный князь Роман Брянский выдал свою дочь Ольгу за волынского князя Владимира Василковича 37 . Родная тетка последнего была женой князя Михаила Чер-/С. 73/ ниговского 38 . Если бы князь Роман Брянский был сыном князя Михаила Всеволодича, то князю Владимиру он приходился бы двоюродным братом (пятая степень кровного родства) и брак его дочери на Владимире был бы невозможен. Но поскольку этот брак достоверно состоялся и не повлек за собой санкций Церкви (развода) 39 , то князь Роман Брянский не мог быть сыном князя Михаила Всеволодича Черниговского (Схема 2) 40 .

В современной историографии упомянутого князя Романа Брянского традиционно принято называть сыном князя Михаила Чернигов-/С. 74/ ского 41 . Но из ранних памятников его отчество и происхождение неизвестны.

I-Б. В синодике бывшего рязанского Свято-Духова монастыря, поминали «Дмитрия Черниговского и сына его Романа» 42 . Однако этот князь Роман Дмитриевич тоже достоверно не идентифицирован.

Видимо, уже к концу XIII в. Брянск стал новым политическим центром Черниговской земли. В это время именно брянские князья претендовали на старшее черниговское княжение. В 1330-х гг. в Брянск переместилась кафедра черниговского епископа, титулы которого «черниговский» иначе «брянский» в этом смысле стали равнозначными 43 .

I-В. В конце XIII в. брянский удел перешел под власть смоленской династии 44 . В Беларусско-Литовских летописях сохранилась легенда о захвате великим князем литовским Гедимином Киева (1320 г.), в которой фигурирует князь Роман Брянский 45 . В XVI в. она была заимствована польским хронистом М. Стрыйковским 46 . Если правление этого князя Романа в Брянске в 1320-х гг. действительно имело место, то он не мог принадлежать к черниговскому роду. Предположительно в нем можно видеть князя Романа Глебовича из рода смоленских князей. Титула князя «черниговского» у него не отмечено.

I-Г. В правление в Брянске представителей смоленской династии за многие десятилетия в Любецком синодике не названо ни одного «великого князя черниговского». После 1357 г. Брянск попал под власть великого княжества Литовского 47 . В синодиках же появился реликт: «Помяни Г(оспод)и <…> вел(икого) кн(я)зя Михаила Александровича /С. 75/ Чер(ниговского); вел(икого) кн(я)зя Романа Михайловича Чер(ниговского)» 48 . А. А. Горский предположил, что брянский стол был возвращен ветви черниговских Ольговичей под владычеством Литвы 49 . Упомянутый в синодике великий князь Михаил Александрович мог княжить в Брянске не ранее 1357 г. Великий князь Роман Михайлович, вероятно, был его сыном, княжил в Брянске уже на рубеже 1360-1370-х гг., но к 1372 г. на время потерял брянский стол. Должно быть, именно он записан в московско-литовское докончание 1372 г. как «княз(ь) великии Роман» 50 . Далее с отчеством и титулом князя «брянского» или «дьбрянского» он упомянут в Летописном своде 1408 г. 51 под 1375 г. и под 1401 г. 52 Перед смертью в 1401 г. он был наместником Витовта в Смоленске и носил титул «великого князя брянского» или «великого князя черниговского» 53 . В синодике московского Успенского собора он также имеет посмертный титул «великого князя черниговского» 54 .

Итак, по ранним памятникам достоверно известны отчество и титулы этого князя. В этой части он подходит под описание родословцев /С. 76/ XVI в. Однако он жил в XIV в., погиб в начале XV в., а потому не мог быть сыном князя Михаила Всеволодича Черниговского.

I-Д. Согласно родословцам, у «князя Романа Михайловича Черниговского и Брянского» остались потомки – осовицкие князья. Их вотчиной стал город Осовик в Смоленской земле. По мнению Р. В. Зотова, они происходили от князя Михаила Романовича Брянского, жившего в XIII в. 55 Однако впервые осовицкие князья упоминаются в записях Литовской метрики в качестве смоленских бояр уже в 1480-х гг. 56 От какого именно князя Романа Брянского они произошли достоверно неизвестно. Поэтому сохранившиеся сведения о них не дают надежной опоры для нашего исследования.

II. «Князь Семен Глуховской Новосильской».

Сведения о глуховских и новосильских князьях содержатся в Любецком синодике, в котором поминают «кн(я)зя Михаила Глуховского и с(ы)на его кн(я)зя Симеона; кн(я)зя Александра Новосилскаго оубытого от татаръ за православную веру; кн(я)зя Симеона Александровича» 57 . Из этих князей Летописный свод 1408 г. знал только князя Александра Новосильского, убитого в Орде в 1326 г. 58 Его отчество может быть установлено по синодику бывшего рязанского Свято-Духова монастыря, в котором записан «Андреян, Александр Семеновичи Новосильские» 59 . Если в Любецком синодике после князя Александра Новосильского записан его сын, то этот князь «Симеон Александрович» должен был жить в середине XIV в. Действительно, в духовной грамоте великого /С. 77/ князя московского Семена Ивановича 1353 г. упоминается: «Заберегъ, что есмь купил оу Семена оу Новосильског(о)» 60 . Покупка волости Заберег состоялась в период с 1340 г. (когда Семен Иванович Гордый стал великим князем) по 1348 г. (когда Заберег впервые упоминается в качестве купли) 61 . Вероятно, в Любецком синодике записана одна ветвь (без боковых отростков), состоящая из четырех поколений глуховских и новосильских князей 62 . Однако этот источник не показывает, от кого она произошла. В родословцах «князь Семен Глуховской Новосильской» назван отцом князя Романа Новосильского. Этот «князь Романъ Семенович[ь] Новосильскыи» (с отчеством и титулом) впервые упомянут в Летописном своде 1408 г. под 1375 г. 63 , а последний раз в живых – в московско-рязанском докончании 1402 г. 64

Приведенных сведений достаточно, чтобы заключить, что родословцы XVI в. не знают многих новосильских князей. Они возводят их род к князю Семену, который достоверно жил в середине XIV в. и не мог быть сыном князя Михаила Всеволодича Черниговского (Схема 3).

/С. 78/ III. «Князь Юрьи Торуской и Оболенской».

В некоторых родословцах титул этого князя указан иначе: «князь Юрьи Торуской, и от того пошли оболенские князи» 65 . В летописях он не упоминается 66 . Его отчество из ранних памятников неизвестно. Когда он жил можно определить по упоминаниям о его потомстве.

Прежде всего, укажем на одну несообразность родословцев. В сборнике Дионисия Звенигородского читается: «Юрьи Тарусский и Оболенский, а у Костянтина Иван Торусский, а у Ивана Костянтин же Оболенский, его ж убил Олгирд в Оболенсце, егда к Москве приходил безвестно, в лето 6876» 67 . Схожую схему видим в Летописном родословце 68 . Однако здесь между князем Юрием Тарусским и его убитым потомком вставлены два лишних поколения князей. Эта ошибка исправлена в редакциях, близких к официальному Государеву родословцу 1555 г., а также в Патриаршей редакции и в родословных князей Щербатовых: «у князя Юрьи Торуского 3 сынъ князь Костянтинъ Оболенской, котораго убилъ Олгердъ» 69 . Правильность именно такой редакции подтверждается сведениями Летописного свода 1408 г., согласно которым в 1368 (6876) г. великий князь литовский Ольгерд «оуби князя Костянтина Юрьевича Оболеньскаго» 70 . В Любецком синодике поминают «кн(я)зя к. Юрия Туровского; кн(я)зя Костантина Оболонского, оубыто-/С. 79/ го от литви», а также «кн(я)зя Симеона Туровскаго Юревича» 71 . Внуки князя Юрия Тарусского – «князь Семенъ Костянтинович[ь] Оболеньскыи» и «князь Иванъ Торушьскыи» участвовали в тверском походе в 1375 г. и в Донском побоище в 1380 г. 72 Еще один внук князя Юрия Тарусского – князь Дмитрий Семенович Тарусский, вероятно, около 1389-1390 гг. заключил докончание с великим князем московским Василием Дмитриевичем 73 .

Этих сведений достаточно для того, чтобы определить, что «князь Юрьи Торуской и Оболенской», записанный в родословцах XVI в., жил до середины XIV в., возможно родился еще в конце XIII в., но, во всяком случае, не мог быть сыном князя Михаила Всеволодича Черниговского (Схема 4).

/С. 80/ IV. Князь «Мстислав Карачевской».

Князь Мстислав в летописях не упоминается. Его отчество и титул из ранних памятников неизвестны. Когда он жил можно определить только приблизительно по упоминаниям о его потомстве.

Согласно Летописному своду 1408 г., «князь козельскыи Андреи Мьстиславич(ь)» был убит своим «братаничем» 74 Василием Пантелеевичем 23 июля 1339 г. 75 Сын князя Андрея (внук Мстислава) – «князь Феодоръ Звенигородцкiй, Андреановъ сынъ» под 1376/77 (6885) г. упомянут в уникальных сведениях Никоновской летописи (составлена около 1526-1530 гг.) 76 . В Любецком синодике поминают «кн(я)зя Феодора Звиногородскаго; кн(я)гиню его Софию и с(ы)на их кн(я)зя Александра» 77 . Внуки князя Андрея (правнуки Мстислава) – князья Патрекей и Александр Федоровичи под 1408 г. упомянуты в Московском летописном своде конца XV в. и в Симеоновской летописи 78 .

По родословцам XVI в., князь Тит Козельский тоже был сыном князя Мстислава 79 . Согласно Летописному своду 1390 г., он был жив еще в 1365 г. 80 Сын Тита (внук Мстислава) – князь Святослав не ранее /С. 81/ середины – второй половины 1360-х гг. женился на дочери великого князя литовского Ольгерда 81 . Другой сын Тита (внук Мстислава) – князь Иван, возможно, упомянут в письме Ольгерда 1371 г. 82 Внук Тита (правнук Мстислава) – князь Юрий Елецкий (Козельский) упомянут в Хожении Игнатия смольянина в Царьград под 1389 г. 83 Далее «княз(ь) Юрьи Иванович» (без титула) назван в числе бояр при составлении духовной грамоты Василия I в 1406 г. 84 ; в Летописном своде 1408 г.: «князь Юрий Козельский» (без отчества) упомянут под 1408 г. 85

Судя по хронологии жизни упомянутых потомков князя Мстислава, сам он родился не ранее конца XIII в. и не мог быть сыном князя Михаила Всеволодича Черниговского (Схема 5).

/С. 82/

При упоминании потомков князя Мстислава необходимо коснуться еще одного важного аспекта. Среди прочего они владели городом Козельском, в котором княжеский стол возник еще до татарского разорения, в то время как в Карачеве княжеского стола еще не существовало. В этой связи представляется важным, что, согласно Летописному своду 1408 г., сыновья жившего в XIV в. князя Мстислава – Тит и Андрей в 1339, 1365 гг. назывались именно «козельскими» князьями 86 . Титул же «карачевского» князя в ранних памятниках появился только с 1383 г. 87 Однако в родословцах князей Звенигородских титулы князей – основателей рода претерпели изменения. Все они стали называться «карачевскими». География владений потомков князя Тита Мстиславича – /С. 83/ это Козельск, Мосальск, Елец, возможно – Перемышль; область владений потомков князя Андрея Мстиславича – это Карачев, Хотимль, Звенигород, возможно – Болхов. К этому же семейству относятся хотетовские и кромские князья, но их происхождение достоверно неизвестно. К 1402-1404 гг. Козельск отошел к Москве. Некоторые козельские князья стали московскими слугами, но далее их ветвь захудала 88 . Ключевой легендой о начале московской службы звенигородских князей является летописный рассказ об их выезде к Москве в 1408 г. 89 Как мы увидим далее, именно эта ветвь оказала влияние на составление родословцев князей черниговского дома. Но к XVI в. в преданиях Звенигородских сохранились только те титулы, которыми они обладали в начале XV в. Кроме того, в сборнике Дионисия Звенигородского сын Мстислава – князь Андрей (Андреян) был назван не «козельским», а «звенигородским»; правнук князя Мстислава – князь Александр Федорович назван «карачевским и звенигородским». Тем же титулом князя «карачевского и звенигородского» был наделен и сам основатель рода князь Мстислав. Иначе он назывался князем «карачевским» 90 . Последний титул закрепился за ним в родословцах середины XVI в. и более поздних 91 . Старшая козельская ветвь князя Тита Мстиславича была отодвинута на второй план. Первоначально князь Тит указывался в родословцах без титула, но далее тоже приобрел титул князя «карачевского», хотя в Карачеве, вероятно, никогда не княжил 92 . То есть метаморфоза титулов этих князей зафиксирована в памятниках, возникших не ранее XVI в.

V. Евфросинья Суздальская.

В конце 1560-х – начале 1570-х гг. инок Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря Григорий составил житие Евфросиньи Суздальской. Он писал, что о жизни святой «сподобихся достоверно слышати /С. 84/ отъ поведавшихъ ми (ему – Р. Б. ) не ложно черноризицъ обители преподобныя, иже во граде Суждале». То есть о ее судьбе, видимо, не имел письменных свидетельств. Отцом Евфросиньи был назван князь Михаил Черниговский, у которого якобы родилась дочь Феодулия. Она была повенчана с суздальским князем Миной Иоановичем, но, добравшись до Суздаля, узнала о его кончине и была пострижена в монахини (в иночестве Евфросинья). Ее прославление состоялась не ранее 1576 г. Главной несообразностью жития является то, что из ранних памятников у князя Михаила Черниговского неизвестно дочери Феодулии. В историографии не раз отмечалось, что сведения из жития, написанного спустя три века после упоминаемых в нем событий, имеют малую историческую достоверность и зачастую не поддаются проверке другими источниками 93 . Житие Евфросиньи Суздальской можно рассматривать лишь в качестве произведения церковной литературы, аутентичность которого вызывает сомнения. Во второй половине XVI в. уже господствовало мнение о том, что все лица черниговского княжеского рода происходят от князя Михаила Черниговского. Поэтому у составителя жития Евфросиньи не было другого выбора, как признать ее дочерью святого мученика.

Составление легенды о происхождении княжеских родов от святого князя Михаила Черниговского.

В Московском государстве, где сложилось местничество, не случайно большое внимание уделялось вопросу о происхождении родов, поскольку именно оно во многом определяло положение личности в сословной структуре феодального общества. Составление родословных книг было вызвано тем, что появилась необходимость закрепить взаимоотношения между родами при назначении их представителей на военную, административную и придворную службу с учетом их происхождения и служебного положения предков, чтобы и впредь сохранять за /С. 85/ собой и потомками право назначения на те или иные должности 94 . Р. В. Зотов рассматривал местничество как безупречную саморегулирующую систему. Он полагал, что «каждый Рюрикович хорошо знал свое место в общей родовой лестнице», а «за верностью и правильностью родословных списков наблюдали и следили заинтересованные в этом лица, именно сами Рюриковичи». Поэтому происхождение князей черниговского дома от князя Михаила Всеволодича Черниговского он считал бесспорным, но вместе с тем осознавал его ошибочность в части хронологического несоответствия 95 . Исследователь не учитывал тот факт, что в великом княжестве Литовском, где до конца XV в. пребывали многие представители черниговского племени, сословные отношения строились на несколько иных принципах. Большую роль играли не только родовые, но и гербовые, а также территориальные общности 96 . В роду князей новосильского дома еще не было «лествичной системы» 97 . Для князей, перешедших на сторону Москвы, общественные ценности существенно менялись. Теперь они понимали, что впредь их место на сословной иерархической лестнице будут определять сведения об их предках. Одним из авторитетных источников для составления частных родословных являлись уже имевшиеся летописные свидетельства. Но это создало предпосылки для возникновения порочного круга. Как заметила М. Е. Бычкова, с конца XV в. при переписывании летописей в них стали вставляться частные родословия в интересах лица или семьи, а затем на протяжении всего времени существования родословных книг /С. 86/ летописи были для них источником, подтверждавшим записи родословцев 98 .

Одна из самых ранних росписей «новых потомков» князя Михаила Черниговского находится в списке Летописного свода 1518 г. – Уваровском летописце. В другом сохранившемся списке этой росписи нет. Оба списка восходят к общему протографу 1525-1530 гг. Следовательно, роспись возникла в самом Уваровском летописце около 1530 г., которым датируются филиграни рукописи. Родословец представляет собой вставку под 6754 г., разрывающую рассказ о поездке русских князей в Орду. Потомство князя Михаила Всеволодича Черниговского описано следующим образом: «князь великии Роман Черниговскии, бездетен и не родословился; вторыи сын Мстислав Карачевскои и Звенигородскии; третеи сын Семион Глоуховьскои и Новосилскои; четвортои сын Юрии Брянскои и Тороускои». Далее названы четыре потомка князя Юрия, а за ними следует роспись князей Звенигородских 99 .

Другая частная роспись отражена в сборнике конца 1520-х – середины 1530-х гг., принадлежавшем монаху Иосифо-Волоколамского монастыря Дионисию Звенигородскому (Вол. №661, л. 364-365) 100 . Ее отличия состоят в том, что в ней нет потомков князя Юрия Тарусского, а в росписи Звенигородских добавлено еще два поколения 101 . Очевидно, именно отсюда «Родъ Михаила князя Черниговскаго» попал в сборник «Ануфрея Исакова, Денисьева ученика Звенигородцкаго» (Вол. №577, л. 294-295 об.) 102 .

/С. 87/ Также в сборнике Дионисия отдельно содержится Объединенный родословец черниговских князей. Он начинается рассказом «Начало русскых князеи», сосредоточенным на князьях черниговских, и продолжается родословцем князей звенигородских, новосильских и тарусских (Вол. №661, л. 451-458). В Объединенном родословце род Звенигородских короче частной росписи сборника на одно поколение 103 .

Еще одно раннее свидетельство о происхождении и династических связях карачево-звенигородских князей содержится в Никоновской летописи, которая была составлена в 1526-1530 гг. в скриптории митрополита Даниила 104 . Запись обнаруживает близкое родство со схемой «Уваровского» родословца 105 . В 1515-1522 гг. митрополит Даниил был игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря, а затем, занимая митрополичью кафедру, продолжал поддерживать отношения с Дионисием 106 . В частности, в 1528 г. они состояли в переписке 107 . В описи монастыр-/С. 88/ ских книг 1591 г. числится сборник Дионисия, написанный рукой митрополита Даниила (Вол. №405) 108 . Видимо, в результате обмена сведениями исторического характера в другом сборнике Дионисия появился список «Сказания о Мамаевом побоище», схожий с тем, который использовался при составлении Никоновской летописи 109 . Это хотя и косвенно, но веско указывает на то, что в свою очередь именно чернец Дионисий мог оказать влияние на состав статьи Никоновской летописи под 1376/77 (6885) г., куда попали сведения о его предках.

В Синодальном сборнике №789 вместе с Типографской летописью содержится праобраз будущих родословных книг «Отъ летописца вкратце: князи рустии» (в основе родословца лежали сведения летописи). В конце он дополнен частной росписью «А се родъ князя великаго Михаила Черниговскаго», представленной всего лишь несколькими князьями тарусского дома 110 . Очевидно, в 1530-х гг., к которым относится рукопись, еще далеко не все родословцы князей Московского государства содержали Объединенный родословец черниговских князей.

Следующий родословец с росписью черниговских князей, к сожалению, еще не введен в научный оборот. Он содержится в рукописи, занимающей листы 389-477 сборника-конволюта БАН Архан. №193. Памятник относится к концу 1530 – началу 1531 гг. Его родословные материалы имеют общие чтения с Никоновской летописью, а содержащийся в нем летописец имел общий источник с Типографской летописью из Синодального сборника №789 на протяжении 1495-1530 гг. 111

К началу 1530-х гг. сведения о «новом потомстве» князя Михаила Черниговского частным образом уже распространились и на восточные /С. 89/ области великого княжества Литовского. Так, в сборник, содержащий Супрасльскую летопись около 1530-1532 гг. было включено родословие князей Одинцевичей 112 . Женская линия этого рода через барятинскую ветвь мезецких князей восходит к князю Юрию Тарусскому, который был назван сыном князя Михаила Черниговского 113 .

Родоначальником старшей ветви черниговских князей был князь Всеволод Ольгович († 1146 г.) – прадед князя Михаила Черниговского. Если бы перечисленные частные родословцы составлялись абсолютно независимо друг от друга, то следовало бы ожидать, что разные росписи начинались бы не только князем Михаилом, но и какими-то его предками (отцом, дедом или прадедом). Как же получилось, что все частные родословцы звенигородских и тарусских князей единогласно начинались одним и тем же князем? И почему они заключали в себе еще и общий дефект – анахронизм поколений? Очевидно, протографом общих сведений являлся какой-то один из частных родословцев. Его схема была положена в основу Объединенного родословца черниговских князей, из которого затем другие частные родословцы заимствовали общие признаки. Компактная датировка всех перечисленных памятников говорит о том, что именно к рубежу 1520-х – 1530-х гг. впервые появился Объединенный родословец, в основе которого лежала схема общего проис-/С. 90/ хождения звенигородского, новосильского и тарусского родов от князя Михаила Черниговского.

Несмотря на пример собирания черниговских князей воедино, частные интересы преобладали. Семейная легенда в ее письменном виде распространялась довольно быстро, но она интересовала представителей черниговского рода только в части сведений о своем собственном происхождении. Далее проявился глубокий раскол, который был обусловлен соперничеством между различными ветвями князей черниговского дома за старшинство, что в условиях местничества с его «лествичной системой» было чрезвычайно важно. Так, в Летописном родословце 1540-х гг. род князей Оболенских (тарусских по происхождению) был обособлен от рода Звенигородских и стоял гораздо выше них в иерархии родословной книги 114 . Вообще для каждого конкретного составителя частных родословцев интересы своего рода были приоритетными перед интересами смежных родов. Поэтому представляется важным, что в первом Объединенном родословце черниговских князей – Звенигородские стояли выше всех своих сородичей. В более поздних родословных книгах зачастую именно к родословцу Звенигородских приписывалась роспись князей новосильского дома. Например, в Летописном родословце 1540-х гг. имелась глава «Род князей Звенигородских, и Одоевских, и Воротынских, и Бел е́ вских» 115 . В Библиотечном XI списке Разрядной редакции родословцев к росписи князей Звенигородских другой рукой приписана роспись новосильских князей, которая дублируется в другом месте 116 . Эта схема получила распространение даже не смотря на то, что позже новосильские князья, как и Оболенские сумели оспорить старшинство Звенигородских. Следовательно, первый Объединенный родословец черниговских князей был создан в кругах близких к роду князей Звенигородских или к какому-то из его представителей.

М. Е. Бычкова справедливо указала на то, что Дионисий Звенигородский, видимо, был автором частного родословца из своего сборника, где записаны его предки, братья и племянники без боковых ветвей семейства (Вол. №661, л. 364-365) 117 . Рассмотрим личность Дионисия в /С. 91/ более широком контексте. Его мировоззрение формировалось под влиянием социальной принадлежности и места обитания. Он не занимал высокого положения в монастыре, но даже от настоятеля Нифонта требовал уважительного отношения к себе, апеллируя к митрополиту Даниилу 118 . Видимо, несообразность монашеских лишений с княжеским происхождением подвигла Дионисия к позиционированию своей исключительности доступными средствами.

Звенигородские князья перешли на службу Москве в 1408 г. вместе с литовским князем Свидригайлом и большой группой феодалов. Рассказ об этом содержится в Московском своде конца XV в. и в Симеоновской летописи 119 , экземпляр которой еще на рубеже XV-XVI вв. хранился в Иосифо-Волоколамском монастыре, а далее использовался для составления Никоновской летописи 120 . Неизвестно, пользовался ли Дионисий самой Симеоновской летописью или специально заказанными выписками из нее, но упомянутый рассказ отражен в его сборнике (Вол. №661, л. 365-366), а также – в сборнике его ученика Онуфрия Исакова (Вол. №577, л. 24) 121 . Еще М. Е. Бычкова заметила, что летописный текст в редакции Дионисия претерпел изменения. Добавлен литовский пан Нарбут, поновлен состав бояр, изменена титулатура князей – родственников Дионисия. Исключено имя брянского владыки Исакия, действия которого способствовали церковному расколу 1415-1420 гг. и осуждались в Московской Руси 122 . Видимо, в глазах Дионисия он сделался неудобным попутчиком. К поновленному таким образом тексту был добавлен рассказ о торжественной встрече подъехавших к Москве. /С. 92/ Среди встречавших в великокняжеской делегации названы бояре Федор Свибло и Иван Родионович Квашня. Однако первый на рубеже XIV-XV вв. попал в опалу и, видимо, не мог находиться рядом с великим князем в 1408 г., а второй умер еще в 1390 г. 123 Заботясь о собственном престиже, Дионисий не только заимствовал сведения из летописей, но и редактировал их, не сверяясь с хронологией и историческими фактами.

После победы Московского государства над Ордой возросла популярность мучеников князя Михаила Черниговского и его боярина Федора, которые под страхом смерти не подчинились татарам. Именно в конце XV – начале XVI вв. их житие стало активно включаться в летописные своды, а посвященные им службы стали заноситься в церковные книги. Уже существовавшие и ранее молчавшие о них рукописи дополнялись новыми записями на полях. В Иосифо-Волоколамском монастыре были распространены рукописи конца XV – первой четверти XVI вв. с молебными пениями. В самом конце они были дополнены особым комплексом тропарей и кондаков, среди которых – песнопения святому князю Михаилу Черниговскому. Одна из таких рукописей принадлежала Дионисию Звенигородскому (Вол. №95) 124 . Пример христианского подвига был особо ценен для духовенства. Не случайно именно святой князь Михаил Черниговский, а не кто-либо из его предков был назван основателем рода Звенигородских. Видимо, чернец Дионисий ставил в пример своему ученику Онуфрию житие князя Михаила и продлевал его рассказом о своем собственном происхождении. Во всяком случае, именно в такой последовательности эти сочинения вписаны в сборник Онуфрия Исакова (Вол. №577, л. 272-295 об.) 125 . Также Дионисий оказал влияние на состав Никоновской летописи – чрезвычайно важного памятника митрополичьего летописания. Затем летопись могла быть использована уже в качестве документа, подтверждающего правильность легенды о его происхождении. Эти обстоятельства заставля-/С. 93/ ют видеть в его образе первого историка своей семьи, составившего первый частный родословец.

В родословце Уваровского летописца и в частном родословце из сборника Дионисия Звенигородского (Вол. №661, л. 364-365) имеется существенный изъян – это отсутствие в роду князя Михаила Всеволодича сына Ростислава. То же видим далее в Летописной и Патриаршей редакциях родословцев 126 . Это упущение восходит к наиболее архаичному протографу, и было исправлено позже. Видимо, на начальном этапе Дионисий не знал о существовании князя Ростислава Михайловича. Примечательно, что и Симеоновская летопись о нем ничего не сообщает. В ней упомянуты князья: Андрей Мстиславич Козельский († 1339 г.), Константин Юрьевич Оболенский († 1368 г.), Роман Семенович Новосильский (уп. 1375 г.) 127 . Они не были основателями своих родов, но у них читались отчества, которые называли имена князей – основателей родов по Дионисию: Мстислав, Юрий, Семен (без отчеств). Одной из центральных летописных фигур в росписи Дионисия стал другой князь черниговского дома. В Симеоновской летописи «князь Романъ Брянскыи» (без отчества) впервые упоминается под 1285/86 (6793) г. Затем под 1375 и 1401 гг. упомянут другой «князь Роман Михайловичь Бряньскыи» 128 . Вероятно, без должного внимания к хронологии исторических событий Дионисию было непросто прийти к мысли, что это разные князья. В родословцах же не указывались даты жизни князей, что являлось пособником анахронизма. Должно быть, именно отчество князя Романа Михайловича Брянского († 1401 г.) послужило «генеалогическим мостиком» к князю Михаилу Всеволодичу Черниговскому († 1245 г.) 129 . Пе-/С. 94/ ред нами пример составления родословной легенды с использованием летописи. Под влиянием составителя эта легенда приобрела не исторический, а сакральный, символический характер. Жизнь князей – основателей родов как у библейских персонажей растянулась не менее чем на полтора столетия.

Несмотря на подвижническую деятельность, над иноком Иосифо-Волоколамского монастыря Дионисием Звенигородским довлело собственное тщеславие и узкий частный интерес. Он был ограничен в источниках информации и не обладал таким административным ресурсом, который позволил бы ему раздобыть подробные росписи более влиятельных новосильских и тарусских князей, с целью поставить их в Объединенном родословце черниговских князей ниже Звенигородских. Для этого требовались усилия отнюдь не рядового монаха из провинциального монастыря, а высокопоставленного лица из столичного ведомства.

Составитель Объединенного родословца, несомненно, был близок к Дионисию, поэтому использовал его схему и сохранил первенство Звенигородских. Однако он стоял выше частных интересов черниговских князей, разобщающих родословцы, и сам не принадлежал к их числу. Этого составителя следует искать в скриптории митрополита Даниила, собиравшего сведения родословного характера для составления Никоновской летописи. На это определенно указывают следующие признаки. Еще в конце XIV в. в Верхнем Поочье использовались геральдические регалии основателей старшей ветви черниговских князей – Всеволода Ольговича († 1146 г.) и его сына князя Святослава Всеволодича († 1194 г.) 130 . То есть в среде князей Северо-Восточной Черниговщины XIV в. представления о собственных родоначальниках восходили к первой половине XII в. В Объединенном родословце черниговских князей истинные родоначальники были позабыты. Отец князя Ми-/С. 95/ хаила Всеволодича – князь Всеволод Святославич († 1210-1215 гг.) был перепутан со своим двоюродным дядей († 1196 г.). А потому сам князь Михаил ошибочно возведен к младшей ветви черниговских князей – его дедом назван князь Святослав Ольгович († 1164 г.) 131 . Та же ошибка содержится в особой редакции жития князя Михаила Черниговского в Никоновской летописи 132 , что позволяет надежно установить связь между памятниками. Составитель Объединенного родословца имел более обширные летописные источники, чем Дионисий. К потомству князя Михаила Черниговского было добавлено: «Ростислав <…>, от сего род не пошол» 133 . В действительности князь Ростислав Михайлович оставил после себя двух сыновей и двух дочерей. Их знатный род некоторое время продолжался в Западной Европе, но в русских летописях таких сведений не имелось 134 . Не исключено, что редактором Объединенного родословца черниговских князей являлся сам митрополит Даниил. Именно от него роспись могла попасть в сборник Дионисия Звенигородского (Вол. №661, л. 451-458) вместе со «Сказанием о Мамаевом побоище».

Работа над составлением родословной легенды князей Звенигородских так и осталась незавершенной – хронологическое несоответст-/С. 96/ вие сохранилось во всех родословных книгах. Оно состоит не только в том, что «новые сыновья» родились гораздо позже своего воображаемого отца. Князья Роман Михайлович, Семен, Юрий и Мстислав родились в столь разное время, что не могли быть друг другу родными братьями. Дальнейшие устремления представителей новосильского, оболенского (тарусского) и карачево-звенигородского (козельского) княжеских домов были направлены совсем в другое русло. Они стремились доказать старшинство своей ветви над сородичами. В сборнике Дионисия Звенигородского старшинство князей было следующим: Роман, Мстислав, Семен, Юрий. В Румянцевском родословце оно изменилось: Роман, Семен, Юрий, Мстислав. Иначе оно выглядит и в Бархатной книге: Роман, Семен, Мстислав, Юрий 135 . Поскольку отношения между родами не были закреплены издревле, то они изменялись в XVI-XVII вв. в зависимости от карьерных успехов их представителей на московской службе.

В историографии представления о потомстве князя Михаила Черниговского начали формироваться еще до проведения критического анализа всех источников. Неосмотрительное проецирование уникальных сведений XVI-XVII вв. на несколько столетий назад существенно снижало достоверность полученных таким способом данных. При рассмотрении истории текста Объединенного родословца черниговских князей (хотя во многом еще не изученной) напрашивается параллель с восприятием в историографии другого памятника из того же сборника Дионисия Звенигородского – Основной редакции «Сказания о Мамаевом побоище». Его уникальные сведения вдохновляли многих историков и литераторов XVIII-XX вв. И лишь десятилетия научных исследований заставили увидеть в нем литературное произведение XVI в., которое не может быть безоговорочно положено в основу исторической реконструкции событий 1380 г.

Изучение проблемы «новых потомков» князя Михаила Черниговского в хронологическом порядке появления на свет исторических памятников и их протографов дало следующие результаты. Во-первых, по памятникам XIII-XV вв. у князя Михаила Всеволодича не обнаружено других детей, кроме сына Ростислава и дочери Марии. Во-вторых, выяснено, что легенда о происхождении князей черниговского дома от князя Михаила Черниговского оформилась к рубежу 1520-х – 1530-х гг. и далее закрепилась в памятниках XVI-XVII вв. Однако ее сведения не /С. 97/ являются установленным фактом. Напротив, взгляды феодалов XVI в. на историю своих родов существенно преломили действительность через призму новой эпохи. Как следствие, в-третьих, генеалогическая связь князей новосильского, тарусского и козельского родов с их предками – князьями черниговского дома домонгольского времени оказалась с большими пробелами, устранить которые пока не представляется возможным. То есть проблема, которую обозначил Н. А. Баумгартен, действительно существует.

Остается надеяться на открытие в будущем новых источников и появление новых исследований, которые могут расширить наши познания в области истории черниговских княжеских родов. В том числе необходимо продолжить изучение истории возникновения и бытования легенды об их происхождении по памятникам XVI-XVII вв.

{Примечания - в публикации размещены внизу страниц}

/С. 63/ 1 Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 3. М., 2000. С. 64, 67-71, 73-74; ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 741, 753, 766, 771-778, 782-795; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 448, 450, 455, 457, 471.

2 По устоявшемуся мнению, убиение князя Михаила в Орде произошло 20 сентября 1246 г. В Ипатьевской летописи и в ранних редакциях жития это событие читается под 20 сентября 6753 г.; в Лаврентьевской летописи – под 6754 г. (ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 795; Серебрянский Н. И. Древне-русския княжеския жития. М., 1915. Прил. С. 55-63; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 471). Н. Г. Бережков пришел к выводу, что группа статей Лаврентьевской летописи с 6714 по 6771 гг. – «это полоса мартовского обозначения годов», но в ней встречаются статьи, обозначенные ультрамартовскими годами. Ученый полагал, что убиение князя Михаила произошло в 1246 г., но исходя из мартовского летоисчисления (6754 г.) нельзя объяснить датировку ранних редакций жития (Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 25, 112). По сведениям Плано Карпини, вместе с князем Михаилом у Батыя был сын князя Ярослава. По Лаврентьевской летописи князь Константин Ярославич вернулся от Батыя на Русь уже в 6753 г. (Джиованни дель Плано Карпини. История монгалов, именуемых нами татарами. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. М., 1957. С. 77-78; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 470-471). Вопрос о датировке разрешается в том случае, если допустить, что фрагмент об убийстве князя Михаила в Лаврентьевской летописи имеет ультрамартовскую датировку. Так 20 сентября 6753 мартовского года соответствует 20 сентября 6754 ультрамартовского года и соответствует 20 сентября 1245 г. от Рождества Христова.

3 ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 450, 520, 525.

/С. 64/ 4 ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 777-778, 782-783, 789, 791-795, 800-805, 808; ПСРЛ. Т. 3. М., 2000. С. 68-70, 163, 274-278; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 457, 511, 512.

5 Редкие источники по истории России. Вып. 2: Новые родословные книги XVI в. / Подг. З. Н. Бочкарева, М. Е. Бычкова. М., 1977 (далее – РИИР. Вып. 2). С. 112.

6 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. Историко-генеалогическое исследование. М., 1986. С. 39-44, 74-77.

7 РИИР. Вып. 2. С. 41, 112.

8 Древняя российская вивлиофика, содержащая в себе собрание древностей российских, до истории, географии и генеалогии российския касающихся / Изд. Новиков Н. [И.] (далее – ДРВ). Ч. 9. М., 1789. С. 7.

/С. 65/ 9 Лихачев Н. П. Государев родословец и Бархатная книга. СПб., 1900; Родословная книга князей и дворян российских и выезжих (далее – Бархатная книга). Ч. 1. М., 1787. С. 179-180.

10 Бархатная книга. Ч. 1, 2. М., 1787; ДРВ. Ч. 9. М., 1789. С. 1-286.

11 См.: Спиридов М. Г. Сокращенное описание служб благородных российских дворян. Ч. 2. М., 1810. С. 197; Долгоруков П. [В.] Российская родословная книга. Ч. 1. СПб., 1854. С. 47-48; Головин Н. [Г.] Родословная роспись потомков великого князя Рюрика. М., 1851. С. 19, 23; И. Л. Церковно-историческое изследование о древней области вятичей. // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете (далее – ЧОИДР). 1862. Кн. 2. I. Изследования. С. 21-26; Родословная книга по трем спискам с предисловием и азбучным указателем // Временник Императорскаго общества истории и древностей российских. Кн. 10. М., 1851. С. 68, 155, 240, 244.

12 Квашнин-Самарин Н. [Д.] По поводу Любецкаго синодика // ЧОИДР. 1873. Кн. 4. V. Смесь. С. 221; Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и о Черниговском княжестве в татарское время. СПб., 1892. С. 105-111.

13 Филарет. Русские святые, чтимые всею церковью или местно. Опыт описания жизни их. Чернигов, 1863. С. 101.

/С. 66/ 14 О ближайшем потомстве князя Михаила Черниговского см., например: Волконская Е. Г. Род князей Волконских. СПб., 1900. С. 5-7; Власьев Г. А. Потомство Рюрика. Т. 1. Князья Черниговские. Ч. 1. СПб., 1906. С. 14-17; Wolff J. Kniaziowie litewsko-ruscy od końca czternastego wieku. Warszawa, 1895. S. 2, 17, 159, 278; Kuczyński S. M. Ziemie Czernihowsko-Siewerskie pod rządami Litwy. Warszawa, 1936. S. 98-99; Войтович Л. [В.] Князівські династії східної Європи (кінець IX – початок XVI ст.). Львiв, 2000. С. 184.

15 В 1906 г. с опорой на исследование П. В. Долгорукова Н. А. Баумгартен еще не сомневался в происхождении брянских, новосильских, тарусских и карачевских князей от князя Михаила Черниговского, но к 1927 г. изменил свое мнение (Баумгартен Н. А. Старшая ветвь черниговских Рюриковичей // Летопись историко-родословного общества. М., 1906. №4. С. 13-15; Baumgarten N. Généalogies et mariages occidentaux des Rurikides russes du X-e au XIII-e siècle // Orientalia Christiana Vol. IX-I. Roma. Maio, 1927. №35. P. 54-56, 86-94).

/С. 67/ 16 Пресняков А. Е. Княжое право древней Руси. Лекции по русской истории. М., 1993. С. 105-110.

17 ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 662, 673.

18 ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 427, 435, 438.

19 ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 438.

20 ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 741; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 505.

/С. 68/ 21 ПСРЛ. Т. 3. М-Л., 1950. С. 63; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 509.

22 ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 780-782.

23 Одна из опубликованных редакций помянника черниговских князей была исследована Р. В. Зотовым. Она сохранилась в составе Любецкого синодика в списке XVIII в. Другая, более ранняя по составу, исследовалась преосв. Филаретом (Гумилевским). В этих памятниках упомянуты князья, умершие до начала – середины XV в., что говорит о несомненной древности их протографа (Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 24-29; Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. Чернигов, 1874. С. 36-45).

24 Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. С. 39. №13.

25 В летописях говорится о гибели «Мьстислава Церниговьскаго съ сыномъ». Судя же по Любецкому синодику, с ним погиб князь Дмитрий Мстиславич (ПСРЛ. Т. 3. М.-Л., 1950. С. 63; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 509; Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 26; Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. С. 41. №26).

/С. 69/ 26 ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 31; Р. В. Зотов полагал, что речь идет о сыне князя Мстислава Рыльского (Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 26, 91-94; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 470). Однако князь Андрей Рыльский, упомянутый в Любецком синодике, не назван князем «черниговским» и «убитым от татар». Также Неизвестно, чтобы Мстислав Рыльский († 1241/42 г.) княжил в Чернигове.

27 В переводе А. И. Малеина младший брат князя Андрея Черниговского назван «отроком». Однако слово «puer» может означать вообще молодого человека, не состоящего в браке (Джиованни дель Плано Карпини. История монгалов… С. 29-30; Libellus historicus Ioannis de Plano Carpini // The Principall Navigations, Voyages, Traffiques and Discoveries of the English People. Collected by Richard Hakluyt. Vol. 2. London, 1965. P. 9-10).

28 Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 26; Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. С. 41. №26-28.

29 В середине XVI в. в Летописной редакции родословцев в четвертое колено потомков князя Михаила Черниговского был записан «князь Василей, убил его в Козельску Батый». Позже это отразилось на Патриаршем родословце и Редакции начала XVII в. В редакциях, близких к Государеву родословцу 1555 г. этой ошибки нет (РИИР. Вып. 2. С. 42; Врем. ОИДР. Кн. 10. С. 69, 156; РИИР. Вып. 2. С. 112; Бархатная книга. Ч. 1. С. 185, 193).

30 ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 781; Поздние белорусско-литовские летописи (Никифоровская и Супрасльская) указывают возраст князя Василия Козельского /С. 70/ – 12 лет, однако источник их сведений неизвестен (ПСРЛ. Т. 35. М., 1980. С. 25, 43).

/С. 71/ 31 ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 860-862, 871-874; ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 482; Упомянутые события 6771 (1263-?), 6772 (1264-?) и 6782 (1274-?) гг. содержатся в рассказе Галицко-Волынской летописи. Первоначально он не имел разбивки по годам, но затем получил ее в составе Ипатьевской летописи. В Лаврентьевской летописи 6793 (1285/86) г. имеет мартовскую датировку (Бережков Н. Г. Хронология русского летописания. М., 1963. С. 115).

32 Джиованни дель Плано Карпини. История монгалов… С. 82.

33 Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. 2. Т. IV. Прил. 67; Экземплярский А. В. Черниговские князья // Русский биографический словарь / Изд. под наблюдением А. А. Половцова. Т.: Чаадаев-Швитков. СПб., 1905. С. 253.

/С. 72/ 34 Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. С. 41. №23; Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 26, 84-86.

35 Сравнительный эпитет великого князя Романа Черниговского – «старый», видимо, был введен именно при составлении протографа Любецкого синодика в первой половине XV в. для отличия недавно погибшего князя Романа Михайловича Черниговского († 1401 г.) от прежнего князя Романа «старого» Черниговского († кон. XIII в.). Собственно «старый» обозначало – «прежний», тот, который был раньше (См.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным источникам. Кн. 3. М., 2003. Стб. 498-500).

36 ДРВ. Ч. 19. М., 1791. С. 284-293.

37 ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 861-862, 873.

/С. 73/ 38 Жена князя Михаила Черниговского приходилась родной сестрой галицко-волынским князьям Даниилу и Василку Романовичам и упоминается в 1238/39 (6746) г. В то же время князь Михаил упоминается со своим единственным сыном (ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 782-783). Если бы князь Михаил женился повторно, то к 1245 г. от новой жены не имел бы сыновей, родившихся не позднее 1215-1226 гг. и способных самостоятельно посещать Орду.

39 Ольга Романовна оставалась женой князя Владимира Василковича до его смерти (ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1908. Стб. 918-919).

40 Власьев Г. А. Потомство Рюрика. Т. 1. Ч. 1. С. 27-30; О брачном праве см: Павлов А. [С.] 50-я глава Кормчей книги, как исторический и практический источник русскаго брачнаго права. М., 1887. №26. С. 269; Другими словами, невероятно, чтобы Церковь с одной стороны признавала отца и сына князя Романа Брянского святыми и при этом допускала в его семействе нарушение брачного права.

/С. 74/ 41 См., например: Горский А. А. Брянское княжество в политической жизни Восточной Европы (конец XIII - начало XV в.) // Средневековая Русь. Вып. 1. М., 1996. С. 77-78; Войтович Л. [В.] Князівські династії східної Європи (кінець IX – початок XVI ст.). Львiв, 2000. С. 187.

42 По мнению А. Г. Кузьмина, этот синодик восходил к протографу середины XV в. (Кузьмин А. Г. Рязанское летописание. Сведения летописей о Рязани и Муроме до середины XVI века. М., 1965. С. 215).

43 Памятники древне-русскаго каноническаго права. Ч. 1. (Памятники XI –XV в.). // Русская историческая библиотека (далее – РИБ). Т. 6. СПб., 1880. Приложение. Стб. 435-436, 439-440, 443-446.

44 Горский А. А. Брянское княжество… С. 77-79.

45 ПСРЛ. Т. 35. М., 1980. С. 95-96, 152-153, 179-180, 200, 221.

46 Kronika polska, litewska, żmódzka i wszystkiéj Rusi. Macieja Stryjkowskiego. T. 1. Warszawa, 1846. S. 364-366.

47 ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 65.

/С. 75/ 48 Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 26-27; Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. С. 42. №31.

49 Горский А. А. Брянское княжество… С. 90.

50 ДДГ. 1950. №6. С. 22; Идентификация этого князя вызывает полемику, к которой в последнее время были привлечены сведения нумизматики (Беспалов Р. А. Черниговский трезубец на вислых печатях XII века и клеймение им монет в 1370-х годах / См.: в материалах международной научной конференции: «Куликовская битва в истории России» 13-15 октября 2010 г. (в печати).

51 Здесь и далее под сведениями Летописного свода 1408 г. будем понимать выписки Н. М. Карамзина из Троицкой летописи. В том случае, если соответствующие сведения Троицкой летописи не сохранились, будем пользоваться их реконструкцией по Рогожскому, Владимирскому летописцам и Симеоновской летописи.

52 Текст Троицкой летописи сохранился частично: Приселков М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. СПб., 2002. С. 454; См. также: ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 111, 176; ПСРЛ. Т. 15. М., 2000. Стб. 471; ПСРЛ. Т. 18. М., 2007. С. 116, 149; ПСРЛ. Т. 30. М., 1965. С. 120, 130; Также князь Роман Михайлович Брянский упомянут под 1380 г. в четвертой Новгородской летописи по списку П. П. Дубровского (рукопись рубежа XVI-XVII вв., восходящая к протографу 1540-х гг.; ПСРЛ. Т. 43. М., 2004. С. 134).

53 ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. 2000. Стб. 176; ПСРЛ. Т. 15. 2000. Стб. 471.

54 ДРВ. Ч. 6. М., 1788. С. 447.

/С. 76/ 55 Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 85-86.

56 Lietuvos Metrika. Knyga Nr. 4 (1479-1491): Užrašymų knyga 4 / Parengė Lina Anužytė. Vilnius, 2004. P. 31, 59, 76.

57 Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 27; Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. С. 43. №35, 36.

58 Текст Троицкой летописи сохранился: Приселков М. Д. Троицкая летопись. С. 358; См. также: ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 42; ПСРЛ. Т. 18. М., 2007. С. 90; Владимирский летописец представляет собой краткое извлечение из Троицкой летописи и вторичен по отношению к ней. В Синодальном списке Владимирского летописца содержится запись: «князя Александра Данильевичя убилъ Новосильскаго». Отчество ошибочно приписано из-за стоящего рядом «князя Юрья Данильевичя». В Чертковском списке Владимирского летописца этой ошибки нет: «князя убил Александра Новосильскаго» (ПСРЛ. Т. 30. М., 1965. С. 104).

59 Кузьмин А. Г. Рязанское летописание. С. 217.

/С. 77/ 60 ДДГ. 1950. №3. С. 14.

61 ДДГ. 1950. №2. С. 12; О датировке грамоты см.: Кучкин В. А. Договор Калитовичей. (К датировке древнейших документов московского великокняжеского архива) // Проблемы источниковедения истории СССР и специальных исторических дисциплин. М., 1984. С. 16-24.

62 С опорой на родословцы Р. В. Зотов считал, что отцом князя Семена Новосильского, жившего в середине XIV в. был князь Михаил Семенович Глуховский. Автор построил родословную схему, в которой отчество князя Михаила Глуховского, а также еще один князь Семен Михайлович – не упоминаются ни в одном из источников (Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 105-111).

63 Текст Троицкой летописи не сохранился, см.: ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 111; ПСРЛ. Т. 18. М., 2007. С. 116.

64 ДДГ. 1950. №19. С. 53, 55.

/С. 78/ 65 РИИР. Вып. 2. С. 41; Врем. ОИДР. Кн. 10. С. 68, 155, 244-245; Родословная келейная книга святейшаго государя Филарета Никитича патриарха всея России // Юбилейный сборник Императорскаго С. Петербургскаго архелогогическаго института. 1613-1913. СПб., 1913. С. 40.

66 Н. Г. Головин, а за ним и П. В. Долгоруков считали, что князь Юрий Тарусский указан в летописях под 6772 (1264/65) г. и выдал свою дочь за тверского князя Ярослава. Однако под летописным «Юрием Михайловичем» подразумевается новгородский боярин (Головин Н. [Г.] Родословная роспись потомков великого князя Рюрика. М., 1851. С. 27; Долгоруков П. [В.] Российская родословная книга. Ч. 1. СПб., 1854. С. 49; ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 33).

67 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 76.

68 РИИР. Вып. 2. С. 19.

69 РИИР. Вып. 2. С. 113; Бархатная книга. Ч. 1. С. 212; Родословная келейная книга… С. 15; ДРВ. Ч. 9. М., 1789. С. 7, 82.

70 Текст Троицкой летописи не сохранился, см.: ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 89; ПСРЛ. Т. 18. М., 2007. С. 108; ПСРЛ. Т. 30. М., 1965. С. 117.

/С. 79/ 71 Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 28; Филарет. Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 5. С. 43-44. №42, 43.

72 ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 111; ПСРЛ. Т. 18. М., 2007. С. 116; ПСРЛ. Т. 30. М., 1965. С. 120-121; ПСРЛ. Т. 43. М., 2004. С. 134.

73 Бархатная книга. Ч. 1. С. 201; РИИР. Вып. 2. С. 113; ДДГ. 1950. С. 461; Опись архива Посольского приказа 1626 года / Под ред. С. О. Шмидта. М., 1977. С. 37; Докончание могло быть составлено не ранее начала великого княжения Василия I (19 мая 1389 г.), но, видимо, и не позднее составления его планов о приобретении ярлыка на Тарусу (январь 1390 г.), которые осуществились в 1392 г. (ДДГ. 1950. №13. С. 38; ПСРЛ. Т. 25. М-Л., 1949. С. 219).

/С. 80/ 74 Слово «братанич» могло иметь династическое (родственное) или иерархическое (юридическое) значение, а также могло совмещать оба понятия. В новосильско-литовских грамотах оно означает – «племянника», в том числе сына родного, двоюродного или троюродного брата (См.: ДДГ. 1950. №60. С. 192; Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссиею (далее – АЗР). Т. 1. СПб., 1846. №80. С. 100; Казакоў А. У. Невядомае даканчанне караля польскага і вялікага князя літоўскага Казіміра і князя Навасільскага і Адоеўскага Міхаіла Іванавіча 1481 г. // Studia Historica Europae Orientalis = Исследования по истории Восточной Европы. Минск, 2010. С. 298). /С. 81/ ском летописце, по которым выделяется Летописный свод 1390 г.: ПСРЛ. Т. 18. М., 2007. С. 104; ПСРЛ. Т. 30. М., 1965. С. 114.

81 ПСРЛ. Т. 11. М., 2000. С. 26; Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 74, 75; Точной даты этого брака не известно, но следует иметь в виду, что Феодора была дочерью тверской княжны Ульяны, выданной за Ольгерда в 1349 г. (ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 59). Она могла достичь брачного возраста не ранее середины 1360-х гг.

82 РИБ. Т. 6. Приложение №24. Стб. 137-139; В письме Ольгерда 1371 г. говорится о «Иване Козельском», который бежал к Москве, оставив жену и детей. Это может быть князь Иван Титович Козельский либо князь Иван Федорович Шонур Козельский. Последний имел большое потомство, но старшие его сыновья впервые обнаруживаются на московской службе именно в 1371 г. (ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 98; Врем. ОИДР. Кн. 10. С. 124; Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. Опыт историческаго изследования. СПб., 1888. С. 433-437; Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 460-461).

83 Книга хожений. Записки русских путешественников XI-XV вв. М., 1984. С. 277.

84 ДДГ. 1950. №20. С. 57; О датировке грамоты см.: Зимин А. А. О хронологии духовных и договорных грамот великих и удельных князей XIV-XV вв. // Проблемы источниковедения. Вып. VI. М., 1958. С. 291-292.

85 Текст Троицкой летописи сохранился: Приселков М. Д. Троицкая летопись. С. 467.

/С. 82/ 86 ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. М., 2000. Стб. 52; ПСРЛ. Т. 18. М., 2007. С. 92, 104; ПСРЛ. Т. 30. М., 1965. С. 106, 114.

87 АЗР. Т. 1. №6. С. 22; Под 1309/10 (6818) г. в Никоновской летописи сохранилась уникальная запись о походе князя Василия с татарами к Карачеву, где он убил некоего «князя Святослава Мстиславичя Карачевскаго». В целом она схожа с записью о походе князя Василия на Брянск, и убийстве там «князя Святослава Глебовичя Брянскаго» (ПСРЛ. Т. 10. М., 2000. С. 177-178). В более ранних летописях, в том числе, в источниках Никоновской летописи, отчество и титул убитого князя Святослава не указаны. Они были «уточнены» только при составлении Никоновской летописи в конце 20-х – начале 30-х годов XVI в. Поэтому для выяснения судьбы Карачева в начале XIV в. Никоновская летопись является ненадежным источником.

/С. 83/ 88 ДДГ. №16. С. 43; Кучкин В. А. К характеристике второго договора Василия I с Владимиром Серпуховским // Великий Новгород и средневековая Русь. Сборник статей к 80-летию академика В. Л. Янина. М., 2009. С. 390-404; Беспалов Р. А. К вопросу о терминах «верховские князья» и «Верховские княжества» // Проблемы славяноведения. Сб. научных статей и материалов. Вып. 12. Брянск, 2010. С. 41-46.

89 ПСРЛ. Т. 25. С. 237; Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 74.

90 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 74-75.

91 РИИР. Вып. 2. С. 41, 112; Бархатная книга. Ч. 1. С. 180.

92 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 74-75; РИИР. Вып. 2. С. 41-42, 112; Врем. ОИДР. Кн. 10. С. 68-69, 155, 200, 244-245.

/С. 84/ 93 Житие пр. Евфросинии Суздальской, с миниатюрами, по списку XVII в. / С предисловием, примечаниями и описанием миниатюр, В. Т. Георгиевскаго // Труды Владимирской ученой архивной комиссии. Кн. 1. Владимир, 1899. – Сообщения. С. 82-94; Спасский И. Преподобная Евфросиния, княжна Суздальская (к 700-летию со дня кончины) // Журнал Московской патриархии. М., 1949, №1. С. 59-65; Клосс Б. М. Избранные труды. Т. II. Очерки по истории русской агиографии XIV-XVI веков. М., 2001. С. 374-408; Клосс Б. М., Маштафаров А. В. Евфросиния, прп., Суздальская. Источники. Биография. Почитание. // Православная энциклопедия. Т. 17. М., 2008. С. 517-520.

95 Зотов Р. В. О черниговских князьях по Любецкому синодику… С. 106.

96 См.: Бычкова М. Е. Русское государство и Великое княжество Литовское с конца XV в. до 1569 г. М., 1996. С. 64-90.

97 Мнение о «лествичной системе» в среде черниговских князей высказывал М. С. Грушевский. Однако, как показал А. Е. Пресняков, эти представления были основаны «на позднейшей мысли, воспитанной на практике местнических счетов» (Пресняков А. Е. Княжое право древней Руси… С. 105-110). В роду князей новосильского дома еще и в конце XV в. право престолонаследия передавалось «по роду, по старейшиньству». При этом на старший стол мог претендовать князь «сташий по возрасту», не зависимо от того, занимал ли прежде его отец старшее княжение (СИРИО. Т. 35. СПб., 1892. С. 59, 65).

/С. 86/ 98 Бычкова М. Е. Родословные книги XVI-XVII вв. как исторический источник. С. 145-158.

99 ПСРЛ. Т. 28. М.-Л., 1963. С. 4-9, 214-215.

100 В составе сборника Дионисия Звенигородского († 1538 г.) содержится рассказ о кончине старца Антония Галичанина в 1526 г. Филиграни бумаги сборника датируются концом 1520-х – серединой 1530-х гг.: 1527, 1527-1544, 1528-1530, 1530, 1531, 1533, 1536 гг. (Дмитриева Р. П. Волоколамские четьи сборники XVI в. // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 28. Л., 1974. С. 220; Иосиф, иеромонах. Опись рукописей, перенесенных из библиотеки Иосифова монастыря в библиотеку Московской духовной академии // ЧОИДР. 1881. Кн. 3. М., 1882. С. 314-315; Клосс Б. М. Избранные труды. Т. II. С. 334-335).

101 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 74; Клосс Б. М. Избранные труды. Т. II. С. 334-335.

102 Иосиф, иеромонах. Опись рукописей, перенесенных из библиотеки Иосифова монастыря… С. 234; Сборник Дионисия написан четырьмя почерками. Одним /С. 87/ из них написан сборник его ученика Онуфрия (Клосс Б. М. Избранные труды. Т. II. С. 347).

103 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 74-77.

104 Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII веков. М., 1980. С. 49-51.

105 В Никоновской летописи, как и в «Уваровском» родословце числительные записаны словами. Также выделен род звенигородских князей. Например, князь Андрей Мстиславич Козельский († 1339 г.) назван «Андреяном Звенигородским». Его титул явно «поновлен» по отношению к сведениям Летописного свода 1408 г. В Никоновской летописи есть детали не характерные для родословцев, но вполне объяснимые. В Уваровском летописце: «Мстислава Корачевьскаго сынове Тит вторы Ондреян Звенигородскои Титовы сынове Святослав Олгердов зять вторыи Иван Козелскои Ондреянов сын Звенигородскаго Федор» (ПСРЛ. Т. 28. М-Л, 1963. С. 215). Видимо, обычное отсутствие пунктуации и невнятное написание «Титове сынове» в источнике Никоновской летописи привело к тому, что ее составитель ошибочно поставил Андреяна Звенигородского вторым сыном Тита Мстиставича. В родословцах нет сведений о браке князя Ивана Титовича с дочерью князя Олега Рязанского. Вероятно, они содержались в рязанских источниках митрополита Даниила – рязанца по происхождению (См.: ПСРЛ. Т. 11. М., 2000. С. 26).

106 Жмакин В. [И.] Митрополит Даниил и его сочинения. М., 1881. С. 677-687; Дмитриева Р. П. Дионисий Звенигородский (Лупа) // Словарь книжников и книжности древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV – XVI в.). Ч. 1. А-К. / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1988. С. 191-192.

107 Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. Т. 1. СПб., 1841. №293. С. 534-537.

/С. 88/ 108 Книжные центры древней Руси. Иосифо-Волоколамский монастырь как центр книжности. / Отв. ред. Д. С. Лихачев. Л., 1991. С. 82, 400-401.

109 В 1817 г. этот список «Сказания о Мамаевом побоище» был изъят из сборника Дионисия Звенигородского П. М. Строевым и помещен в сборник, известный ныне РНБ Q.IV.22 (Клосс Б. М. Избранные труды. Т. II. С. 334-335). По классификации Л. А. Дмитриева этот список относится к Основной редакции, которая наиболее близка к первоначальному виду «Сказания» и была использована митрополитом Даниилом при создании Киприановской редакции (Дмитриев Л. А. Сказание о Мамаевом побоище // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV — XVI в.). Ч. 2: Л-Я. Л., 1989. С. 372-374).

110 ПСРЛ. Т. 24. М., 2000. С. V-VI, 234.

111 Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII веков. С. 177-181; Насонов А. Н. История русского летописания XI – начала XVIII века. Очерки и исследования. М., 1969. С. 381-388.

/С. 89/ 112 В сборнике рукой переписчика сделана запись об окончании рукописи 6 октября 1519 г. Но эта дата может относиться не к данному списку, а к оригиналу, с которого бездумно могла быть сделана копия. О таких случаях упоминает Д. С. Лихачев (Лихачев Д. С. Текстология (на материале русской литературы X-XVII вв.). СПб., 2001. С. 281). Два признака сходятся на другой датировке. Филиграни бумаги датируются 1532, 1534 гг. (ПСРЛ. Т. 35. М., 1980. С. 5-6). В рукописи оставались чистые листы, на которых позже другой рукой делались приписки. Из них родословие князей Мазовецких было датировано А. А. Шахматовым 1530-1534 гг.; С. Ю. Темчин уточнил, что эта приписка могла быть составлена не позднее 1532 г., предположительно около 1530 г. По мнению последнего «практически одновременно с этим» в рукопись было вписано родословие князей Одинцевичей (Шахматов А. А. О Супрасльском списке западно-русской летописи // Летопись занятий Археографической комиссии за 1900 год. Вып. 13. СПб. 1901. С. 1-16; Темчин С. [Ю.] О времени появления Супрасльской летописи (списка 1519 г.) в Супрасльском монастыре // Ruthenica. Альманах середньовічної історії та археології Східної Європи / НАН України. Інститут історії України. Т. 5. К., 2005. С. 151-161).

119 ПСРЛ. Т. 25. М-Л., 1949. С. 237; ПСРЛ. Т. 18. М., 2007. С. 154-155.

120 См.: Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи… С. 25-29.

121 Иосиф, иеромонах. Опись рукописей, перенесенных из библиотеки Иосифова монастыря… С. 231.

122 Беспалов Р. А. Опыт исследования «Сказания о крещении мценян в 1415 году» в контексте церковной и политической истории Верхнего Поочья // Вопросы истории, культуры и природы Верхнего Поочья: Материалы XIII Всероссийской научной конференции. Калуга, 2009. С. 29-30.

/С. 92/ 123 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 39-41, 74; Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 55, 266.

129 Прием «генеалогического мостика» при составлении родословных книг давно известен (См.: Лихачев Н. П. Государев родословец и Бархатная книга. СПб., 1900. С. 10-12). Он может быть проиллюстрирован на аналогичном и близком примере. В конце XV в. представитель рода тверских бояр Шетневых – Василий Зюзин из-за местнического спора подал Ивану III челобитную со своей родословной, которая начиналась так: «Приехал из Чернигова в Тверь Борис Федорович, прозвище ему было Половой, а был во Твери боярин…» (Борзаков-/С. 94/ ский В. С. История Тверского княжества. М., 2006. С. 236, 431). Гораздо позже, в XVI в. Шетневы отыскали в своем роду знаменитого предка: «Борисъ Федоровичъ Половой пришолъ изъ Чернигова во Тверь, сынъ боярина Федора, что убитъ отъ царя Батыя въ Орде съ великимъ княземъ Михаиломъ Всеволодичемъ Черниговскимъ…» (Врем. ОИДР. Кн. 10. С. 117). В конце XV в. о своем происхождении от святого боярина Федора Шетневы, видимо, еще не знали, хотя при местническом споре это могло бы сыграть решающую роль. Поэтому можно думать, что для их родословной легенды было использовано простое совпадение имен.

130 Беспалов Р. А. Черниговский трезубец на вислых печатях XII века и клеймение им монет в 1370-х годах…

/С. 95/ 131 См.: Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 75.

132 ПСРЛ. Т. 10. М., 2000. С. 130; Также см. другие статьи Никоновской летописи (ПСРЛ. Т. 11. М., 2000. С. 11, 22-23, 26).

133 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 75; Затем то же отразилось в росписях близких к Государеву родословцу 1555 г. (РИИР. Вып. 2. С. 112; Бархатная книга. Ч. 1. С. 179-180).

134 Палацкий Ф. О руском князе, Ростиславе, отце чешской королевы Кунгуты, и роде его // ЧОИДР. 1846. Кн. 1. III. Материялы иностранные. С. 2-16; В Западной Европе некоторое время еще помнили род князя Михаила Черниговского. Из сочинения Иоанна де Плано Карпини там имелись представления о его святости. Так в списке «Истории монгалов» XVI в. из собрания Ричарда Хаклюйта напротив рассказа о князе Михаиле на полях было подписано: «Martyrium Michaelis ducis Russia» (лат.) – «Мученичество Михаила, правителя Руси» (Libellus historicus Ioannis de Plano Carpini. P. 9). Несомненно, почитание святого князя Михаила поднимало престиж его знатных отпрысков. Среди них были потомки его внучки Кунгуты Ростиславовны: короли Чехии (Богемии), Венгрии, Польши, Франции, Англии, Германии; императоры Священной Римской империи Карл IV (1355-1378 гг.), Сигизмунд (1433-1437 гг.). Не исключено, что составленный архиепископом Иоанном де Плано Карпини «Martyrium Michaelis ducis Russia», впоследствии оказал влияние на текст русского аналога – «жития князя Михаила Черниговского и его боярина Федора».

/С. 96/ 135 Бычкова М. Е. Состав класса феодалов России в XVI в. С. 74-75; РИИР. Вып. 2. С. 112; Бархатная книга. Ч. 1. С. 179-180.

_______________________________________________________________________

Жития мучеников Михаила, князя Черниговского, и боярина его Феодора

Око-ло се-ре-ди-ны XIII ве-ка (1237-1240 гг.) Рос-сию по-стиг-ло на-ше-ствие мон-го-лов. Сна-ча-ла опу-сто-ше-ны бы-ли Ря-зан-ское и Вла-ди-мир-ское кня-же-ства, по-том в юж-ной Рос-сии бы-ли раз-ру-ше-ны го-ро-да Пе-ре-я-с-лавль, Чер-ни-гов, Ки-ев и дру-гие. На-ро-до-на-се-ле-ние этих кня-жеств и го-ро-дов боль-шей ча-стью по-гиб-ло в кро-ва-вых се-чах; церк-ви бы-ли ограб-ле-ны и по-ру-га-ны, зна-ме-ни-тая Ки-ев-ская Лав-ра бы-ла раз-ру-ше-на, а ино-ки рас-се-я-лись по ле-сам.

Впро-чем, все эти страш-ные бед-ствия бы-ли как бы неиз-беж-ным след-стви-ем втор-же-ния ди-ких на-ро-дов, для ко-то-рых вой-на бы-ла по-во-дом к гра-бе-жу. Мон-го-лы обыч-но от-но-си-лись без-раз-лич-но ко всем ве-рам. Ос-нов-ным пра-ви-лом их жиз-ни слу-жи-ла Яса (кни-га за-пре-тов), со-дер-жа-щая в се-бе за-ко-ны ве-ли-ко-го Чин-гис-ха-на. Один из за-ко-нов Ясы ве-лел ува-жать и бо-ять-ся всех бо-гов, чьи бы они не бы-ли. По-это-му в Зо-ло-той Ор-де сво-бод-но слу-жи-лись бо-го-слу-же-ния раз-ных ве-ро-ис-по-ве-да-ний и са-ми ха-ны неред-ко при-сут-ство-ва-ли при со-вер-ше-нии и хри-сти-ан-ских, и му-суль-ман-ских, и буд-дий-ских, и дру-гих об-ря-дов.

Но, от-но-сясь без-раз-лич-но и да-же с ува-же-ни-ем к хри-сти-ан-ству, ха-ны тре-бо-ва-ли и от на-ших кня-зей ис-пол-не-ния неко-то-рых сво-их су-ро-вых об-ря-дов, на-при-мер: про-хож-де-ния через очи-сти-тель-ный огонь, преж-де чем явить-ся пе-ред ха-ном, по-кло-не-ния изо-бра-же-ни-ям умер-ших ха-нов, солн-цу и ку-сту. По хри-сти-ан-ским по-ня-ти-ям это яв-ля-ет-ся из-ме-ной свя-той ве-ре и неко-то-рые из на-ших кня-зей пред-по-чли пре-тер-петь смерть, чем вы-пол-нить эти язы-че-ские об-ря-ды. Сре-ди них сле-ду-ет вспом-нить Чер-ни-гов-ско-го кня-зя Ми-ха-и-ла и его бо-яри-на Фе-о-до-ра, по-стра-дав-ше-го в Ор-де в 1246 го-ду.

Ко-гда хан Ба-тый по-тре-бо-вал к се-бе Чер-ни-гов-ско-го кня-зя Ми-ха-и-ла, то он, при-няв бла-го-сло-ве-ние от сво-е-го ду-хов-но-го от-ца епи-ско-па Иоан-на, обе-щал ему, что он ско-рее умрет за Хри-ста и свя-тую ве-ру, чем по-кло-нит-ся идо-лам. То же обе-щал и бо-ярин его Фе-о-дор. Епи-скоп укре-пил их в этой свя-той ре-ши-мо-сти и дал им Свя-тые Да-ры в на-пут-ствие веч-ной жиз-ни. Пе-ред вхо-дом в став-ку ха-на мон-голь-ские жре-цы по-тре-бо-ва-ли с кня-зя и бо-яри-на, чтобы они по-кло-ни-лись на юг мо-ги-ле Чин-гис-ха-на, за-тем ог-ню и вой-лоч-ным идо-лам. Ми-ха-ил от-ве-тил: «Хри-сти-а-нин дол-жен по-кло-нять-ся Твор-цу, а не тва-ри».

Узнав об этом, Ба-тый озло-бил-ся и ве-лел Ми-ха-и-лу вы-би-рать од-но из двух: или ис-пол-нить тре-бо-ва-ние жре-цов, или смерть. Ми-ха-ил от-ве-тил, что он го-тов по-кло-нить-ся ха-ну, ко-то-ро-му Сам Бог пре-дал его во власть, но не мо-жет ис-пол-нить то-го, че-го тре-бу-ют жре-цы. Внук Ми-ха-и-ла, князь Бо-рис, и ро-стов-ские бо-яре умо-ля-ли его по-бе-речь свою жизнь и пред-ла-га-ли при-нять на се-бя и на свой на-род епи-ти-мью за его грех. Ми-ха-ил не хо-тел слу-шать ни-ко-го. Он сбро-сил с плеч кня-же-скую шу-бу и ска-зал: «Не по-губ-лю ду-ши мо-ей, прочь сла-ва тлен-но-го ми-ра!» По-ка но-си-ли от-вет его ха-ну, князь Ми-ха-ил и бо-ярин его пе-ли псал-мы и при-об-щи-лись Свя-тых Да-ров, дан-ных им епи-ско-пом. Ско-ро яви-лись убий-цы. Они схва-ти-ли Ми-ха-и-ла, на-ча-ли бить ку-ла-ка-ми и пал-ка-ми по гру-ди, по-том по-вер-ну-ли ли-цом к зем-ле и топ-та-ли но-га-ми, на-ко-нец от-сек-ли ему го-ло-ву. По-след-нее сло-во его бы-ло: «Я хри-сти-а-нин!» По-сле него та-ким же об-ра-зом был за-му-чен его доб-лест-ный бо-ярин. Свя-тые мо-щи их по-чи-ва-ли в Мос-ков-ском Ар-хан-гель-ском со-бо-ре.

Каноны и Акафисты

Канон великомученикам Михаилу и Феодору Черниговским

Песнь 1

Ирмос: Моря чермную пучину невлажными стопами древний пешешествовав, Израиль крестообразныма Моисеовыма рукама Амаликову силу в пустыни победил есть.

Припев:

Твоими молитвами страстотерпче Михаиле, благодать мне и просвещение с небесе даруй, яко да возмогу похвалити доблести и страдания твоя.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Божественным желанием разжигаемь, Михаиле святе, с Феодором болярином, паки к вашему отечеству возвращаетеся, идеже мучения венцы от десницы Вышняго приясте, изрядно поминайте вас почитающих.

Слава: Царствия вечнующаго, и никакоже мимотекущаго воспоминая наслаждение, святе, царство земное преобидев, и вместо скиптра крест взял еси, и самозван к подвигом устремился еси, купно со страдавшим с тобою Феодором болярином.

И ныне: Святых Святейшая была еси, Дево Чистая, святых Святаго на руку Христа носивши, Божественною силою тварь содержащаго.

Песнь 3

Ирмос: Веселится о Тебе Церковь Твоя, Христе, зовущи: Ты моя крепость, Господи, и прибежище, и утверждение.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Яряся зверь нечестивый, убити вас повелевает, сего скверным повелением повинутися не хотящих, и твари паче Творца не послужисте, но Христу вопиясте: Свят еси, Господи.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Любовию твоего Владыки снедаемь быв Михаиле, купно с Феодором болярином, ничтоже земнаго вменисте, и Того желанием мучения чашу исписте усердно, Христу вопиюще: Свят еси, Господи.

Слава: Самозван от дальных стран отечество твое пришед посетити, и злоименитаго царя богоборную прелесть обличити, от негоже пострадав, жертва Богу принеслся еси.

И ныне: Возставила еси, Чистая, паки падший мой образ, рождшая Виновнаго паче естественнаго воскресения.

Господи, помилуй (трижды).

Седален, глас 1-й

Камение твердо явистеся, и непреборими бысте мучителей прещением, Михаиле славне и Феодоре премудре. Сего ради Российстии собори вопиют радостно: слава Укрепльшему вы, слава Венчавшему вы, слава Просвещшему вами весь мир.

Слава, и ныне: Проображаше таинственно древле Иисус Навин Креста образ, егда руце простре крестовидно, Спасе мой, и ста солнце, дондеже враги низложи противостоящия Тебе Богу; ныне бо зайде на Кресте Тя зря, и державу смертную разрушив, весь мир совоздвигл еси.

Песнь 4

Ирмос: Вознесена Тя видевши Церковь на Кресте, Солнце Праведное, ста в чине своем, достойно взывающи: слава силе Твоей, Господи.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Богомерзскаго и злочестиваго царя неправедна и лукавнейша паче всея земли, безбожную веру укористе, и лютаго беса обличивше прелесть, яко агнцы за Христа заклани бысте, и яко солнце по кончине просияли есте.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Усты светлыми витийствуя, исповедал еси благочестно Единаго Бога, Михаиле, с пострадавшим с тобою Феодором: и сего ради злочестивый царь не терпя, повелевает убити вас на самей кончине Христа исповедающия.

Слава: О, ярости царя злочестиваго и неправеднаго убиения! О, терпения непобедимых страдалец! Иже по вере добре подвигшеся, Христу вопияху: слава силе Твоей, Господи.

И ныне: Неискусобрачно родила еси, о, Дево! и по Рождестве явилася еси девствующи паки. Тем немолчными гласы, радуйся, Тебе, Владычице, верою несомненною вопием.

Песнь 5

Ирмос: Ты, Господи, мой Свет, в мир пришел еси, Свет Святый, обращаяй из мрачна неведения верою воспевающия Тя.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Дивлюся, о, царю! твоему безумию, и суетному глаголу, исповедниче Михаиле рекл еси, и с благородным Феодором: твари паче Творца никакоже да будет нам покланятися, она бо человека ради сотворена есть.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Злочестивый он законопреступный Доман, иже первее веры христианския отвергся, не терпя твоего исповедания, зле огорчися, ножем отрезует главу твою честную, исповедниче Христов Михаиле.

Слава: Аще честная святая телеса ваша и небрегома пребыша от кровоядец онех, повержена псом на снедение, но Бог соблюдаше оная, и столпом огненным осияваше, пресветлыми зарями.

И ныне: Бог в Тя, Богомати, вселися, человека назидая во тлю падшаго прелестию змия.

Песнь 6

Ирмос: Пожру Ти со гласом хваления, Господи, Церковь вопиет Ти, от бесовския крове очищшися ради милости от ребр Твоих истекшею Кровию.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Недоволен злочестивый быв мучитель, о убиении благочестиваго Михаила, покушашеся и страдальца Феодора лестию увещати: аще бо, рече, богом моим поклонишися, со мною во славе будеши, и имению господина твоего наследник будеши.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Мне да не будет, о, царю пребеззаконне! Христе отврещися, и ложным твоим богом поклонитися. Мне бо еже жити Христос, и еже умрети за Него, приобретение.

Слава: От юности житие твое чисто явися, Пресвятаго Духа дарованием Феодоре, посреде бо злочестивых мучителей, твоему господину поборник был еси, и с ним на небесех присно веселишися.

И ныне: Излияв первее яд во уши Евины змий вселукавый, ты же сего Едина оттрясла еси, Богомати, Истребителя сему рождши.

Господи, помилуй (трижды). Слава, и ныне:

Кондак, глас 8-й

Царство земное в ничтоже вменив, славу яко преходящую оставил еси, самозван пришед к подвигом, Троицу проповедал еси пред нечестивым мучителем, страстотерпче Михаиле, с доблим Феодором, Царю Сил предстояще, молите без вреда сохранити отечество ваше, град же и люди, да вас непрестанно почитаем.

Икос

Кто подвиги ваша и болезни возможет извещати, страстотерпцы, яже мужески претерпесте за веру Господню? и дарований, ихже сподобистеся, не довлеют уста человеческая исповедати. Премудростию бо украшени и мужеством, богатство и славу привременную возненавидесте, Михаиле славный, и с пострадавшим с тобою дивным Феодором, с ним не разлучастеся на земли и на небеси. Тем молите без вреда сохранити отечество ваше, град же и люди, да вас непрестанно почитаем.

Песнь 7

Ирмос: В пещи авраамстии отроцы персидстей, любовию благочестия паче, нежели пламенем, опаляеми, взываху: благословен еси в храме славы Твоея, Господи.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Ни любви сопружницы, ни чад разлучению внимал еси, но сия вся в руки предав Божия, яко Творца и Промысленника всех, вопиял еси: благословен Бог отцев наших (дважды).

Слава: Поревновав мужеству прежде бывших мучеников, тех блаженство и славу получил еси, достохвальне Михаиле, купно с Феодором, вопиюще: благословен Бог отцев наших.

И ныне: Вышняго Освященное Божественное Селение, радуйся, Тобою бо дадеся радость, Богородице, зовущим: благословена Ты в женах еси, Всенепорочная Владычице.

Песнь 8

Ирмос: Руце распростер, Даниил львов зияния в рове затче; огненную же силу угасиша, добродетелию препоясавшеся, благочестия рачители, отроцы, взывающе: благословите, вся дела Господня, Господа.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Взирая на воздаяния, сущая на небесех всечестне, яже любящим Христос предуготова, и вопиющим Ему от души: благословите, вся дела Господня, Господа.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Божественная мученик страдания воистинну превзыдоша похваления, паче слова и помышления, яко тленным телом безплотныя враги победиша, вопиюще: благословите, вся дела Господня, Господа.

Слава: Непоколебимь в подвизех пребыл еси, паче же нечестивых сердца поколебал еси, видевших тя непреклонна, святе Михаиле, купно с Феодором вопиюща: благословите, вся дела Господня, Господа.

И ныне: Таинство странно, истинно, под солнцем Едина показала еси, Бога бо родила еси, Чистая, Невидимаго и Безначальнаго, Невместимаго, всем Непостижимаго, Емуже вопием: благословите, вся дела Господня, Господа.

Песнь 9

Ирмос: Камень нерукосечный от несекомыя горы, Тебе, Дево, краеугольный отсечеся, Христос, совокупивый разстоящаяся естества. Тем, веселящеся, Тя, Богородице, величаем.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Приидите чистым сердцем и трезвою совестию, великомученика Михаила, с советником крепким Феодором, паче злата светящася зряще величаем.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Светлая ваша, пребогатии, победная храборствия на врага, видев Всевидящее Око подвиги ваша, венцы одоления венчает Спас душ наших.

Святии великомученицы Михаиле и Феодоре, молите Бога о нас.

Воинства Ангелов удивишася, мучеников же лики и праведных собори согласно похвалиша Христа, таковое терпение вам даровавшаго.

Слава: Непобедимая честная мученик двоица, на небесех живущи, певцы своя поминай, совершающих во хвалении священная ваша страдания, вас непрестанно величающих.

И ныне: Земля избавися от клятвы древния Рождеством Твоим. Темже Тя, Богородительнице, величаем.

Книги, статьи, стихи, кроссворды, тесты

Князь Михаил Черниговский: первый святой, пострадавший в Орде.

Монголы не всегда карали за отказ пройти через священный огонь, но в этот раз Батый устроил русскому князю жесткую проверку на лояльность… Что стояло за убийством святого, воля хана или интриги русских завистников? В 1246 году в Золотой Орде был убит Михаил Черниговский. Это был первый русский правитель - мученик, погибший от рук монголо-татар. О причинах этого трагического события до сих пор спорят историки, а древнерусские и средневековые европейские тексты дают разные трактовки драмы, разыгравшейся в ставке Батыя...

1179 год — 1246 год

Князь Михаил Всеволодович Черниговский - первый из русских правителей, отказавшихся ради сохранения жизни и власти предать православную веру. Убит в Золотой Орде по приказу Батыя. Канонизирован Русской православной церковью.

Детство

Михаил Всеволодович Черниговский родился в 1179 году. Его отец - Всеволод Святославович по прозвищу Рыжий или Черемной - был активным участником княжеских усобиц и в разное время занимал стародубский, черниговский и киевский престолы. В 1178 году он женился на дочери польского короля Казимира II Справедливого Марии. Через год после свадьбы у них родился первый сын - Михаил.

О детстве княжича сохранилось мало сведений. Следующее, после даты рождения, упоминание о молодом князе в источниках относится к 1186 году. В возрасте 7 лет Михаил тяжело заболел, но был исцелен переяславским столпником Никитой и 16 мая того же года на месте исцеления был возведен каменный крест.

В княжеских усобицах

Следующий раз мы встречаем Михаила уже взрослым, 27-летним человеком, активно участвующим в междоусобной борьбе и далее его биография - это череда временных политических союзов, заключенных и нарушенных договоров, войн и походов. Она мало чем отличается от биографий остальных представителей рода Рюриковичей того неспокойного времени феодальной раздробленности и перманентной внешней опасности.

Достигнув солидного по средневековым понятиям возраста, Михаил еще не был правителем какого-либо княжества, играл малозаметную роль в сложных княжеских отношениях. Первую «отчину» обеспечил Михаилу его отец Всеволод Черемной. В августе-сентябре 1206 года он изгнал из Переславля Южного князя Ярослава Всеволодовича и посадил там сына. Правда владетельным князем Михаил оставался недолго и через несколько месяцев был вынужден оставить Переславль.

В 1211 году, довольно поздно по меркам средневековья, Михаил женился на Елене - дочери влиятельного галицкого князя Романа Мстиславовича. В этом браке родилось трое детей: две дочери Мария и Феодулия (будущая святая Евфросиния Суздальская) и сын Ростислав.

1223 год имеет особое значение в отечественной истории. К этому времени на горизонте уже появился один из самых серьезных противников Древней Руси - монголо-татары во главе с Чингисханом. Они покорили Среднюю Азию, Закавказье и вышли в причерноморские и придонские степи, заселенные половцами и приграничные по отношению к русским княжествам. Отношения русских и половцев - это история не только соперничества, вражды, но и союзничества. Русские князья, и в их числе отец Михаила Всеволод Черемной, нередко использовали половецкую военную силу в своей борьбе с другими Рюриковичами. Теперь же, когда настало время общей опасности, половцы обратились к русским князьям за помощью. В 1223 году Михаил как младший князь заседал на созванном по этому поводу княжеском съезде, а 31 мая в составе объединенного русско-половецкого войска участвовал в битве на реке Калке. Ему повезло, он остался в живых и в том же году получил черниговский стол, поскольку в битве погиб его дядя - черниговский князь. Владение богатым, обширным, расположенным в центре русских земель Черниговским княжеством, мгновенно выдвинуло Михаила Всеволодовича в первый ряд политиков своего времени.

В 1224 году Михаил совместно с великим владимирским князем Юрием Всеволодовичем пошел походом на и на короткое время получил там княжение. В 1225 году он добровольно уехал из Киева в свою отчину - Чернигов. Причина этого поступка князя осталась неизвестной. В 1226 году Чернигов занял Олег Курский и перед Михаилом встала задача вернуть себе родовое княжество. Это ему удалось при помощи влиятельных сил: дружин двух великих князей Юрия Всеволодовича Владимирского и Владимира Рюриковича Киевского, а также поддержки митрополита Кирилла. В 1228 году в союзе с Владимиром Киевским Михаил пошел походом на своего ближайшего родственника галицко-волынского князя Даниила Романовича. Поход был успешным и привел к освобождению чарторыйских князей Владимира и Михаила. В 1229 году Михаил получил предложение новгородцев вновь занять княжеский престол. Скорее всего, этому поспособствовал князь Юрий Всеволодович, соперничавший со своим младшим братом Ярославом, уже дважды занимавшим новгородское княжение и продолжавшим претендовать на него. Став новгородским князем, Михаил предпочел вернуться в Чернигов, оставив в Новгороде под присмотром владыки Спиридона сына Ростислава, которому к этому моменту исполнилось 3 или 4 года (точная дата его рождения не установлена). Подобная практика «выкармливания» молодых князей широко применялась новгородцами. Однако Ростиславу задержаться в Новгороде не удалось, настроения местных жителей переменились и они в третий раз позвали на княжение Ярослава Всеволодовича Переяславского, который привез и оставил здесь своих сыновей Федора и , будущего Невского.

В 1231 году Михаил Черниговский по неизвестной причине порвал отношения со своими бывшими союзниками - князьями Юрием Всеволодовичем и Владимиром Рюриковичем, умножив, таким образом, количество своих врагов, к которым уже принадлежали Даниил Романович Галицкий и Ярослав Всеволодович Переяславский.

Начиная с 1234 года, Михаил Черниговский вел борьбу со своим юго-западным соседом Даниилом Галицким. В 1238 году Михаилу ненадолго удалось достичь важного успеха - он занял великокняжеский престол в Киеве. Однако этот успех был недолгим, поскольку в стране уже вовсю хозяйничали монголо-татары, разорившие Северо-Восток. Теперь их путь лежал на запад, в Европу, а значит через земли Киева, Чернигова и Галича.

Во время нашествия

Во время монгольского нашествия Михаил Черниговский не поддержал тех князей, которые вышли защищать свою страну с оружием в руках. В 1238 году к Михаилу прибыли татарские послы для переговоров, возможно, предложившие войти в соглашение с Ордой. Как пишет А. Н. Насонов, Михаил их «не послушал», но войти в открытое военное противостояние побоялся. Чернигов пал под монголо-татарским военным натиском. Но князь в это время был уже далеко. В 1239 году он бежал в Венгрию, а оттуда в Польшу. Киев был занят сначала Ростиславом Мстиславовичем Смоленским, а потом Даниилом Галицким. Ставленник последнего - Дмитрий и встретил монголов под стенами «матери городов русских».

Михаил, потерявший Киев и Чернигов, из Польши направился к своему давнему противнику Даниилу Галицкому. Обстоятельства вынуждали этих соперников помириться и Даниил даже обещал Михаилу вернуть Киев, но тот, опасаясь татар, остался при Галицком, где ему было назначено «кормление» - маленький городок Луцк. Только после того, как захватчики «сошли суть изъ землъ Руское» он вернулся в разрушенный и разграбленный Киев и поселился под городом «на островъ». Когда в 1242-1243 годах монгольское войско возвращалось обратно из своего западного похода, Михаил снова уехал сначала в Чернигов, а оттуда в Венгрию.

Однако, несмотря на очень сложную внутриполитическую ситуацию в стране, княжеские распри не прекратились. К этому моменту на Руси из общей массы Рюриковичей выделилась тройка князей-лидеров: Ярослав Владимирский, Даниил Галицкий и Михаил Черниговский. Каждый из них был полон амбиций и вряд ли расценивал свое положение как достойное. Ярослав и Даниил находились в сложных отношениях с боярской аристократией своих княжеств и испытывали серьезное давление со стороны внешних конкурентов; Михаил, утратив Киев и Новгород, фактически превратился в слабого конкурента для своих более удачливых родственников. Поэтому получение ярлыка в Орде даже с учетом неизбежной утраты суверенитета они, возможно, расценивали как шанс занять первенствующую позицию среди русских князей.

Теперь много зависело от милости правителя Золотой Орды. Позиция Батыя по отношению к новым вассалам была неоднозначной. С одной стороны, Орда стремилась сделать их максимально смиренными и жестоко подавляла малейшие признаки непослушания. Проявленная непокорность мгновенно каралась смертью. По свидетельству монаха Юлиана, в 1237-1238 годах посетившего покоренные татарами земли, «во всех завоеванных царствах они без промедления убивают князей и вельмож, которые внушают опасение, что когда-нибудь могут оказать какое-либо сопротивление» . Поэтому в первые 100 лет после нашествия в Орде было убито более 10 русских князей.

С другой стороны, Орда в определенной степени была готова интегрировать русских князей в состав своей элиты, понимая, что кнут должен всегда дополняться пряником. Конечно, русские не могли рассчитывать на равное положение с татарами и об этом свидетельствует итальянский путешественник Плано Карпини. «Именно мы видели при дворе императора, как знатный муж Ярослав, великий князъ Русии, а также сын царя и царицы Грузинской... не получали среди них никакого должного почета, но приставленные к ним Татары, какого бы низкого звания они не были, шли впереди их и занимали всегда первое и главное место» .

Три князя были вызваны в Орду, но их поездки завершились принципиально разным исходом.

В 1245 году Батый, по-видимому, решил распространить дань на Галичскую землю и отправил к Даниилу своего посла. Одновременно на него было усилено военное давление. Даниила фактически принудили ехать к Батыю: «и думавъ с братомъ своимъ, и поеъха к Батыеви, река: «не дамъ полуотчины своей, но ъду к Батыеви самъ» . Даниил сумел избежать языческого обряда поклонения идолу Чингисхана, получил ярлык и тем самым стал «служебником» хана, одновременно намереваясь продолжать собственную, неподконтрольную Орде, политическую линию, нацеленную на обретение былого государственного суверенитета. Вернувшись от Батыя, Даниил Галицкий вступил в переговоры с папой Иннокентием IV, намереваясь получить от него военную помощь.

Иную позицию занял владимиро-суздальский князь Ярослав, который в 1243 году, т.е. сразу же после возвращения татарского войска из похода на запад, поехал к нему с выражением покорности и желания служить. Батый поставил Ярослава Всеволодовича в положение старейшего «всемъ княземъ в Русскомъ языцъ» и передал ему Киев. Ярослав, таким образом, проявил максимальную покорность и даже, возможно, вписался в ряды ордынской знати, но был отправлен Батыем в Карокорум и эта поездка стала для него фатальной.

Смерть и канонизация

Михаил Черниговский поехал к Батыю «прося волости своей от него» только в 1246 году и стал его первой жертвой. Описание обстоятельств смерти содержится в сочинении Карпини и в «Сказании об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Федора» . Источники повествуют, что когда Михаил прибыл в Орду, то Батый послал к нему своих волхвов, которые обратились к князю: «Батый зоветь тя» . Им было дано поручение: «Еже есть по обычаю вашему створите Михаилу князю, потомь приведъте его предъ мя» . Обычай предписывал пройти между огней, поклониться солнцу и идолу Чингисхана. Однако Михаил и его боярин Федор отказались выполнить этот обряд, справедливо сочтя его языческим и «глаголаста имъ: «Недостоить христьяном ходити сквозъ огнь, ни покланятися, емуже ся сии кланяють. Тако есть въра христьянская, не покланятися твари, но покланятися Отцю и Сыну и Святому Духу» . О непослушании тут же доложили Батыю. Тот впал в гнев и поставил Михаила перед выбором: «отселе едино от двою избери собъ: или богомь моимъ поклонишися и живъ будеши и княжение приимеши, аще ли не поклонишися богомь, то злою смертью умреши» . Михаил попытался смягчить ситуацию и найти компромисс: «Тебе, царь, кланяюсь, потому что Бог поручил тебе царствовать на этом свете. А тому, чему велишь поклониться, - не поклонюсь». Однако это не помогло и Батый не смягчил своего решения. Несмотря на уговоры своего внука князя Бориса Ростовского и бояр не переменился и Михаил. «Тогда убийци приъхаша, скочиша с конь и, яша Михаила и растягоша за руцъ, почаша бити руками по сердцю. По семь повергоша его ниць на землю и бияхуть и пятами. Сему же надолзъ бывшю. Нъкто, бывъ преже христьянъ и послъди же отвержеся въры христьянския и бысть поганъ законопреступник, именемъ Доманъ, сий, отръза главу святому мученику Михаилу и отверже ю проч. Потомъ глаголаша Феодорови: «Ты поклонися богомь нашимъ и приимеши все княжение князя своего» . И глагола имъ Феодоръ: «Княжения не хочю, а богомь вашимъ не кланяюся, но хощю пострадати за Христа, яко же и князь мой!» .

Карпини, сходно описывая обстоятельства смерти князя, делает очень важное замечание для понимания сути происшедшего: «для некоторых так же они находят случай, чтобы их убить, как было сделано с Михаилом и другими» . Поэтому логично можно предположить, что отказ пройти через огонь стал лишь поводом для казни, а истинные ее причины лежали в политической сфере. А. Н. Насонов пишет, что, во-первых, существуют конкретные данные, указывающие на участие в этой кровавой драме владимиро-суздальского князя Ярослава Всеволодовича. Именно он получил наибольшую выгоду от устранения своего главного соперника и политического ослабления Черниговского княжества. Во-вторых, Батый мог испытывать острое недоверие к черниговским князьям из-за их западной ориентации, контактов Михаила Черниговского с Даниилом Галицким.

Гибель Михаила Черниговского в Орде, его стойкость в вере, сделали из этого князя героя. Так князь, который мог бы так и остаться незаметным среди аналогичных, ничем особо непримечательных рядовых исторических персонажей, вдруг в конце жизни превратился не просто в героя, а в символ сопротивления, человеческого достоинства и неуклонной веры. Духовный авторитет Михаила Черниговского в той ситуации унижения, ига, бесправия давал почву под ногами тем, кто не разуверился в будущем своей страны. Поэтому по повелению его дочери княгини Марьи в была возведена церковь, что положило начало церковному почитанию Михаила и Федора. После ее смерти в 1271 году было составлено первое сказание об их христианском подвиге. На его основе в конце XIII века отцом Андреем было написано «Слово новосвятою мученику, Михаила князя русскаго и Феодора воеводы перваго въ княжении его» , а на церковном соборе 1572 года Михаил Черниговский был канонизирован. Впоследствии его останки были захоронены в родовой усыпальнице Рюриковичей - .

М. П. Дудкина, канд. ист. наук
специально для портала

Литература:

• Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Федора. // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5. - СПб., 1997.
• Горский А. А. Гибель Михаила Черниговского в контексте первых контактов русских князей с Ордой. // Средневековая Русь. Вып. 6. - М., 2006.
• Насонов А. Н. Монголы и Русь (История татарской политики на Руси). - М., 1940.
• Селезнев Ю. В. Русские князья в политической системе Джучиева улуса (Орды) // Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. - Воронеж, 2014.
• Полубояринова М. Д. Русские люди в Золотой Орде. - М., 1978.