Легенда о лойко и радде краткое содержание. Анализ рассказа «Макар Чудра» (Горький). Другие пересказы и отзывы для читательского дневника

Рассказ «Макар Чудра» - произведение Горького, опубликованное в 1892 году в газетном издательстве «Кавказ». Немного ниже будет представлено его краткое содержание. Макар Чудра - это герой произведения, который рассказывает одну роковую и очень романтичную историю о вольных цыганах. По мотиву этого рассказа в 1976 году была снята замечательная мелодрама режиссера Эмиля Лотяну под названием «Табор уходит в небо».

Горький, «Макар Чудра». Краткое содержание произведения

Итак, седой цыган Макар Чудра сидит поздним вечером возле костра, а рядом плещется море. Ему хочется рассказать одну удивительную историю своему собеседнику, который очень внимательно принялся его слушать. Макар Чудра краткое содержание своего рассказа начал с того, что от любви человеку нужно беречься, так как влюбленный человек теряет волю.

И в подтверждение этих слов он рассказывает о том, что жил когда-то молодой цыган, красивый, гордый и горячий, Лойко Зобар. Многие местные народы знали его как конокрада и желали убить его. Но он ценил совсем не деньги, которые раздавал всем, кто нуждался, а лошадей, которых любил больше жизни.

Радда

Вот так интригующе завернул сюжет писатель Горький. «Макар Чудра» (краткое содержание) продолжается тем, что как-то раз в Буковине расположился цыганский табор. У одного из цыган, Данилы-солдата, была очень красивая дочь по имени Радда. Она разбила не одно мужское сердце. Один богатый барин готов был бросить все к ее ногам. Он мечтал взять ее в жены. Но она отказала ему, ответив тем, что орлице нет места в вороньем гнезде.

Максим Горький, «Макар Чудра». Краткое содержание (продолжение)

Однажды к ним в табор приехал Зобар. Красив он был, усы его легли на плечи и переплелись с длинными кудрями, глаза горели как «ясные звезды», улыбка была как «целое солнце». Весь он и конь его как будто бы выкованы были из железа. Когда он брался играть на скрипке, то многих пробивала слеза. Радда похвалила Зобара, а тот ответил ей, что его скрипка сотворена из груди молодой девицы, а струны свиты из ее сердца. Радда ухмыльнулась, сказав, что люди врут, когда говорят, что Зобар умен. И тот удивился остроумию прекрасной девушки.

Роковая любовь

Дальше становится еще интереснее краткое содержание. Макар Чудра продолжал свой рассказ тем, что Зобар остался ночевать у Данилы, а утром все его увидели с перевязанной головой. Он сказал, что это его конь зашиб. Однако всем стало понятно, что это Радда. Лойко остался жить в таборе, он был умным и мудрым, и если бы захотел, то за него бы люди жизнь отдали. Вот только Радда над его любовью к ней все время издевалась. А он полюбил ее крепко и жизни без нее не представлял. Но окружающие понимали, что если два камня друг к другу катятся, то между ними становиться нельзя - искалечат.

Последняя песня Зобара

И вот в очередной раз затянул свою грустную песню Зобар. Об этом печально повествует краткое содержание "Макар Чудра". Все были в восторге, и только одна Радда опять посмеялась над ним. Отец Данило хотел ее отхлестать кнутом за такое поведение, но Зобар запретил и попросил руки его несносной дочери. Отец согласился и сказал: «Коли сможешь, бери!» Зобар сказал, что берет ее в жены и что она обязана будет подчиниться его воле, а она в ответ сбила его с ног кнутом. Зобар убежал в степь и просидел неподвижно долгое время. И тут сама Радда пришла к нему. Цыган хотел ударить ее ножом, но она успела приставить к его виску пистолет и стала обещать жаркие ласки, если он поклонится перед всеми ей в ноги и поцелует руку. Лойко громко вскрикнул на всю степь, но дал согласие на ее условия. Вот и подошло к концу краткое содержание. Макар Чудра уже завершал свой рассказ.

Смерть слаще неволи

Зобар вернулся в табор и сказал всем, что у него в душе нет больше той свободы, одна Радда там живет. Все и догадаться не успели, как он выхватил нож и вонзил в сердце Радды. Она же, вырвав нож из своей груди, прошептала, что знала, какая смерть ей уготована. Обезумевший отец девушки Данило подобрал нож и воткнул прямо в спину Зобара, и тот рухнул к ногам умирающей гордой цыганки.

На этом и закончил Макар Чудра краткое содержание своего рассказа. Его собеседник потом еще долго не спал, так поразила его эта история. Он смотрел на небо и на море и представлял себе, как за гордой красавицей Раддой плывет Зобар и все никак не может с ней поравняться.

С моря дул влажный, холодный ветер, разнося по степи задумчивую мелодию плеска набегавшей на берег волны и шелеста прибрежных кустов. Изредка его порывы приносили с собой сморщенные, желтые листья и бросали их в костер, раздувая пламя; окружавшая нас мгла осенней ночи вздрагивала и, пугливо отодвигаясь, открывала на миг слева — безграничную степь, справа — бесконечное море и прямо против меня — фигуру Макара Чудры, старого цыгана,— он сторожил коней своего табора, раскинутого шагах в пятидесяти от нас. Не обращая внимания на то, что холодные волны ветра, распахнув чекмень, обнажили его волосатую грудь и безжалостно бьют ее, он полулежал в красивой, сильной позе, лицом ко мне, методически потягивал из своей громадной трубки, выпускал изо рта и носа густые клубы дыма и, неподвижно уставив глаза куда-то через мою голову в мертво́ молчавшую темноту степи, разговаривал со мной, не умолкая и не делая ни одного движения к защите от резких ударов ветра. — Так ты ходишь? Это хорошо! Ты славную долю выбрал себе, сокол. Так и надо: ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай — вот и все! — Жизнь? Иные люди? — продолжал он, скептически выслушав мое возражение на его «так и надо».— Эге! А тебе что до этого? Разве ты сам — не жизнь? Другие люди живут без тебя и проживут без тебя. Разве ты думаешь, что ты кому-то нужен? Ты не хлеб, не палка, и не нужно тебя никому. — Учиться и учить, говоришь ты? А ты можешь научиться сделать людей счастливыми? Нет, не можешь. Ты поседей сначала, да и говори, что надо учить. Чему учить? Всякий знает, что ему нужно. Которые умнее, те берут что есть, которые поглупее — те ничего не получают, и всякий сам учится... — Смешные они, те твои люди. Сбились в кучу и давят друг друга, а места на земле вон сколько,— он широко повел рукой на степь.— И всё работают. Зачем? Кому? Никто не знает. Видишь, как человек пашет, и думаешь: вот он по капле с потом силы свои источит на землю, а потом ляжет в нее и сгниет в ней. Ничего по нем не останется, ничего он не видит с своего поля и умирает, как родился,— дураком. — Что ж,— он родился затем, что ли, чтоб поковырять землю, да и умереть, не успев даже могилы самому себе выковырять? Ведома ему воля? Ширь степная понятна? Говор морской волны веселит ему сердце? Он раб — как только родился, всю жизнь раб, и все тут! Что он с собой может сделать? Только удавиться, коли поумнеет немного. — А я, вот смотри, в пятьдесят восемь лет столько видел, что коли написать все это на бумаге, так в тысячу таких торб, как у тебя, не положишь. А ну-ка, скажи, в каких краях я не был? И не скажешь. Ты и не знаешь таких краев, где я бывал. Так нужно жить: иди, иди — и все тут. Долго не стой на одном месте — чего в нем? Вон как день и ночь бегают, гоняясь друг за другом, вокруг земли, так и ты бегай от дум про жизнь, чтоб не разлюбить ее. А задумаешься — разлюбишь жизнь, это всегда так бывает. И со мной это было. Эге! Было, сокол. — В тюрьме я сидел, в Галичине. «Зачем живу на свете?» — помыслил я со скуки,— скучно в тюрьме, сокол, э, как скучно! — и взяла меня тоска за сердце, как посмотрел я из окна на поле, взяла и сжала его клещами. Кто скажет, зачем он живет? Никто не скажет, сокол! И спрашивать себя про это не надо. Живи, и все тут. И похаживай да посматривай кругом себя, вот и тоска не возьмет никогда. Я тогда чуть не удавился поясом, вот как! — Хе! Говорил я с одним человеком. Строгий человек, из ваших, русских. Нужно, говорит он, жить не так, как ты сам хочешь, а так, как сказано в божьем слове. Богу покоряйся, и он даст тебе все, что попросишь у него. А сам он весь в дырьях, рваный. Я и сказал ему, чтобы он себе новую одежду попросил у бога. Рассердился он и прогнал меня, ругаясь. А до того говорил, что надо прощать людей и любить их. Вот бы и простил мне, коли моя речь обидела его милость. Тоже — учитель! Учат они меньше есть, а сами едят по десять раз в сутки. Он плюнул в костер и замолчал, снова набивая трубку. Ветер выл жалобно и тихо, во тьме ржали кони, из табора плыла нежная и страстная песня-думка. Это пела красавица Нонка, дочь Макара. Я знал ее голос густого, грудного тембра, всегда как-то странно, недовольно и требовательно звучавший — пела ли она песню, говорила ли «здравствуй». На ее смуглом, матовом лице замерла надменность царицы, а в подернутых какой-то тенью темно-карих глазах сверкало сознание неотразимости ее красоты и презрение ко всему, что не она сама. Макар подал мне трубку. — Кури! Хорошо поет девка? То-то! Хотел бы, чтоб такая тебя полюбила? Нет? Хорошо! Так и надо — не верь девкам и держись от них дальше. Девке целоваться лучше и приятней, чем мне трубку курить, а поцеловал ее — и умерла воля в твоем сердце. Привяжет она тебя к себе чем-то, чего не видно, а порвать — нельзя, и отдашь ты ей всю душу. Верно! Берегись девок! Лгут всегда! Люблю, говорит, больше всего на свете, а ну-ка, уколи ее булавкой, она разорвет тебе сердце. Знаю я! Эге, сколько я знаю! Ну, сокол, хочешь, скажу одну быль? А ты ее запомни и, как запомнишь,— век свой будешь свободной птицей. «Был на свете Зобар, молодой цыган, Лойко Зобар. Вся Венгрия, и Чехия, и Славония, и все, что кругом моря, знало его,— удалый был малый! Не было по тем краям деревни, в которой бы пяток-другой жителей не давал богу клятвы убить Лойко, а он себе жил, и уж коли ему понравился конь, так хоть полк солдат поставь сторожить того коня — все равно Зобар на нем гарцевать станет! Эге! разве он кого боялся? Да приди к нему сатана со всей своей свитой, так он бы, коли б не пустил в него ножа, то наверно бы крепко поругался, а что чертям подарил бы по пинку в рыла́ — это уж как раз! И все таборы его знали или слыхали о нем. Он любил только коней и ничего больше, и то недолго — поездит, да и продаст, а деньги, кто хочет, тот и возьми. У него не было заветного — нужно тебе его сердце, он сам бы вырвал его из груди, да тебе и отдал, только бы тебе от того хорошо было. Вот он какой был, сокол! Наш табор кочевал в то время по Буковине,— это годов десять назад тому. Раз — ночью весенней — сидим мы: я, Данило солдат, что с Кошутом воевал вместе, и Нур старый, и все другие, и Радда, Данилова дочка. Ты Нонку мою знаешь? Царица-девка! Ну, а Радду с ней равнять нельзя — много чести Нонке! О ней, этой Радде, словами и не скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно бы на скрипке сыграть, да и то тому, кто эту скрипку, как свою душу, знает. Много посушила она сердец молодецких, ого, много! На Мораве один магнат, старый, чубатый, увидал ее и остолбенел. Сидит на коне и смотрит, дрожа, как в огневице. Красив он был, как черт в праздник, жупан шит золотом, на боку сабля, как молния сверкает, чуть конь ногой топнет, вся эта сабля в камнях драгоценных, и голубой бархат на шапке, точно неба кусок,— важный был господарь старый! Смотрел, смотрел, да и говорит Радде: «Гей! Поцелуй, кошель денег дам». А та отвернулась в сторону, да и только! «Прости, коли обидел, взгляни хоть поласковей»,— сразу сбавил спеси старый магнат и бросил к ее ногам кошель — большой кошель, брат! А она его будто невзначай пнула ногой в грязь, да и все тут. — Эх, девка! — охнул он, да и плетью по коню — только пыль взвилась тучей. А на другой день снова явился. «Кто ее отец?» — громом гремит по табору. Данило вышел. «Продай дочь, что хочешь возьми!» А Данило и скажи ему: «Это только паны продают все, от своих свиней до своей совести, а я с Кошутом воевал и ничем не торгую!» Взревел было тот, да и за саблю, но кто-то из нас сунул зажженный трут в ухо коню, он и унес молодца. А мы снялись, да и пошли. День идем и два, смотрим — догнал! «Гей вы, говорит, перед богом и вами совесть моя чиста, отдайте девку в жены мне: все поделю с вами, богат я сильно!» Горит весь и, как ковыль под ветром, качается в седле. Мы задумались. — А ну-ка, дочь, говори! — сказал себе в усы Данило. — Кабы орлица к ворону в гнездо по своей воле вошла, чем бы она стала? — спросила нас Радда. Засмеялся Данило, и все мы с ним. — Славно, дочка! Слышал, господарь? Не идет дело! Голубок ищи — те податливей.— И пошли мы вперед. А тот господарь схватил шапку, бросил ее оземь и поскакал так, что земля задрожала. Вот она какова была Радда, сокол! Да! Так вот раз ночью сидим мы и слышим — музыка плывет по степи. Хорошая музыка! Кровь загоралась в жилах от нее, и звала она куда-то. Всем нам, мы чуяли, от той музыки захотелось чего-то такого, после чего бы и жить уж не нужно было, или, коли жить, так — царями над всей землей, сокол! Вот из темноты вырезался конь, а на нем человек сидит и играет, подъезжая к нам. Остановился у костра, перестал играть, улыбаясь, смотрит на нас. — Эге, Зобар, да это ты! — крикнул ему Данило радостно. Так вот он, Лойко Зобар! Усы легли на плечи и смешались с кудрями, очи, как ясные звезды, горят, а улыбка — целое солнце, ей-богу! Точно его ковали из одного куска железа вместе с конем. Стоит весь, как в крови, в огне костра и сверкает зубами, смеясь! Будь я проклят, коли я его не любил уже, как себя, раньше, чем он мне слово сказал или просто заметил, что и я тоже живу на белом свете! Вот, сокол, какие люди бывают! Взглянет он тебе в очи и полонит твою душу, и ничуть тебе это не стыдно, а еще и гордо для тебя. С таким человеком ты и сам лучше становишься. Мало, друг, таких людей! Ну, так и ладно, коли мало. Много хорошего было бы на свете, так его и за хорошее не считали бы. Так-то! А слушай-ка дальше. Радда и говорит: «Хорошо ты, Лойко, играешь! Кто это сделал тебе скрипку такую звонкую и чуткую?» А тот смеется: «Я сам делал! И сделал ее не из дерева, а из груди молодой девушки, которую любил крепко, а струны из ее сердца мною свиты. Врет еще немного скрипка, ну, да я умею смычок в руках держать!» Известно, наш брат старается сразу затуманить девке очи, чтоб они не зажгли его сердце, а сами подернулись бы по тебе грустью, вот и Лойко тож. Но — не на ту напал. Радда отвернулась в сторону и, зевнув, сказала: «А еще говорили, что Зобар умен и ловок,— вот лгут люди!» — и пошла прочь. — Эге, красавица, у тебя остры зубы! — сверкнул очами Лойко, слезая с коня.— Здравствуйте, браты! Вот и я к вам! — Просим гостя! — сказал Данило в ответ ему. Поцеловались, поговорили и легли спать... Крепко спали. А наутро, глядим, у Зобара голова повязана тряпкой. Что это? А это конь зашиб его копытом сонного. Э, э, э! Поняли мы, кто этот конь, и улыбнулись в усы, и Данило улыбнулся. Что ж, разве Лойко не стоил Радды? Ну, уж нет! Девка как ни хороша, да у ней душа узка и мелка, и хоть ты пуд золота повесь ей на шею, все равно, лучше того, какова она есть, не быть ей. А, ну ладно! Живем мы да живем на том месте, дела у нас о ту пору хорошие были, и Зобар с нами. Это был товарищ! И мудр, как старик, и сведущ во всем, и грамоту русскую и мадьярскую понимал. Бывало, пойдет говорить — век бы не спал, слушал его! А играет — убей меня гром, коли на свете еще кто-нибудь так играл! Проведет, бывало, по струнам смычком — и вздрогнет у тебя сердце, проведет еще раз — и замрет оно, слушая, а он играет и улыбается. И плакать и смеяться хотелось в одно время, слушая его. Вот тебе сейчас кто-то стонет горько, просит помощи и режет тебе грудь, как ножом. А вот степь говорит небу сказки, печальные сказки. Плачет девушка, провожая добра молодца! Добрый молодец кличет девицу в степь. И вдруг — гей! Громом гремит вольная, живая песня, и само солнце, того и гляди, затанцует по небу под ту песню! Вот как, сокол! Каждая жила в твоем теле понимала ту песню, и весь ты становился рабом ее. И коли бы тогда крикнул Лойко: «В ножи, товарищи!» — то и пошли бы мы все в ножи, с кем указал бы он. Все он мог сделать с человеком, и все любили его, крепко любили, только Радда одна не смотрит на парня; и ладно, коли бы только это, а то еще и подсмеивается над ним. Крепко она задела за сердце Зобара, то-то крепко! Зубами скрипит, дергая себя за ус, Лойко, очи темнее бездны смотрят, а порой в них такое сверкает, что за душу страшно становится. Уйдет ночью далеко в степь Лойко, и плачет до утра его скрипка, плачет, хоронит Зобарову волю. А мы лежим да слушаем и думаем: как быть? И знаем, что, коли два камня друг на друга катятся, становиться между ними нельзя — изувечат. Так и шло дело. Вот сидели мы, все в сборе, и говорили о делах. Скучно стало. Данило и просит Лойко: «Спой, Зобар, песенку, повесели душу!» Тот повел оком на Радду, что неподалеку от него лежала кверху лицом, глядя в небо, и ударил по струнам. Так и заговорила скрипка, точно это и вправду девичье сердце было! И запел Лойко:

Гей-гей! В груди горит огонь,
А степь так широка!
Как ветер, быстр мой борзый конь,
Тверда моя рука!

Повернула голову Радда и, привстав, усмехнулась в очи певуну. Вспыхнул, как заря, он.

Гей, гоп-гей! Ну, товарищ мой!
Поскачем, что ль, вперед?!
Одета степь суровой мглой,
А там рассвет нас ждет!
Гей-гей! Летим и встретим день.
Взвивайся в вышину!
Да только гривой не задень
Красавицу луну!

Вот пел! Никто уж так не поет теперь! А Радда и говорит, точно воду цедит: — Ты бы не залетал так высоко, Лойко, неравно упадешь, да — в лужу носом, усы запачкаешь, смотри.— Зверем посмотрел на нее Лойко, а ничего не сказал — стерпел парень и поет себе:

Гей-гоп! Вдруг день придет сюда,
А мы с тобою спим.
Эй, гей! Ведь мы с тобой тогда
В огне стыда сгорим!

— Это песня! — сказал Данило.— Никогда не слыхал! такой песни; пусть из меня сатана себе трубку сделает, коли вру я! Старый Нур и усами поводил, и плечами пожимал, и всем нам по душе была удалая Зобарова песня! Только Радде не понравилась. — Вот так однажды комар гудел, орлиный клекот передразнивая,— сказала она, точно снегом в нас кинула. — Может быть, ты, Радда, кнута хочешь? — потянулся Данило к ней, а Зобар бросил наземь шапку, да и говорит, весь черный, как земля: — Стой, Данило! Горячему коню — стальные удила! Отдай мне дочку в жены! — Вот сказал речь! — усмехнулся Данило.— Да возьми, коли можешь! — Добро! — молвил Лойко и говорит Радде: — Ну, девушка, послушай меня немного, да не кичись! Много я вашей сестры видел, эге, много! А ни одна не тронула моего сердца так, как ты. Эх, Радда, полонила ты мою душу! Ну что ж? Чему быть, так то и будет, и... нет такого коня, на котором от самого себя ускакать можно б было!.. Беру тебя в жены перед богом, своей честью, твоим отцом и всеми этими людьми. Но смотри, воле моей не перечь — я свободный человек и буду жить так, как я хочу! — И подошел к ней, стиснув зубы, сверкая глазами. Смотрим мы, протянул он ей руку,— вот, думаем, и надела узду на степного коня Радда! Вдруг видим, взмахнул он руками и оземь затылком — грох!.. Что за диво? Точно пуля ударила в сердце малого. А это Радда захлестнула ему ременное кнутовище за ноги, да и дернула к себе,— вот отчего упал Лойко. И снова уж лежит девка не шевелясь, да усмехается молча. Мы смотрим, что будет, а Лойко сидит на земле и сжал руками голову, точно боится, что она у него лопнет. А потом встал тихо, да и пошел в степь, ни на кого не глядя. Нур шепнул мне: «Смотри за ним!» И пополз я за Зобаром по степи в темноте ночной. Так-то, сокол!» Макар выколотил пепел из трубки и снова стал набивать ее. Я закутался плотнее в шинель и, лежа, смотрел на его старое лицо, черное от загара и ветра. Он, сурово и строго качая головой, что-то шептал про себя; седые усы шевелились, и ветер трепал ему волосы на голове. Он был похож на старый дуб, обожженный молнией, но все еще мощный, крепкий и гордый своей силой. Море шепталось по-прежнему с берегом, и ветер все так же носил его шепот по степи. Нонка уже не пела, а собравшиеся на небе тучи сделали осеннюю ночь еще темней. «Шел Лойко нога за ногу, повеся голову и опустив руки, как плети, и, придя в балку к ручью, сел на камень и охнул. Так охнул, что у меня сердце кровью облилось от жалости, но все ж не подошел к нему. Словом горю не поможешь — верно?! То-то! Час он сидит, другой сидит и третий не шелохнется — сидит. И я лежу неподалеку. Ночь светлая, месяц серебром всю степь залил, и далеко все видно. Вдруг вижу: от табора спешно Радда идет. Весело мне стало! «Эх, важно! — думаю,— удалая девка Радда!» Вот она подошла к нему, он и не слышит. Положила ему руку на плечо; вздрогнул Лойко, разжал руки и поднял голову. И как вскочит, да за нож! Ух, порежет девку, вижу я, и уж хотел, крикнув до табора, побежать к ним, вдруг слышу: — Брось! Голову разобью! — Смотрю: у Радды в руке пистоль, и она в лоб Зобару целит. Вот сатана девка! А ну, думаю, они теперь равны по силе, что будет дальше! — Слушай! — Радда заткнула за пояс пистоль и говорит Зобару: — Я не убить тебя пришла, а мириться, бросай нож! — Тот бросил и хмуро смотрит ей в очи. Дивно это было, брат! Стоят два человека и зверями смотрят друг на друга, а оба такие хорошие, удалые люди. Смотрит на них ясный месяц да я — и все тут. — Ну, слушай меня, Лойко: я тебя люблю! — говорит Радда. Тот только плечами повел, точно связанный по рукам и ногам. — Видала я молодцов, а ты удалей и краше их душой и лицом. Каждый из них усы себе бы сбрил — моргни я ему глазом, все они пали бы мне в ноги, захоти я того. Но что толку? Они и так не больно-то удалы, а я бы их всех обабила. Мало осталось на свете удалых цыган, мало, Лойко. Никогда я никого не любила, Лойко, а тебя люблю. А еще я люблю волю! Волю-то, Лойко, я люблю больше, чем тебя. А без тебя мне не жить, как не жить и тебе без меня. Так вот я хочу, чтобы ты был моим и душой и телом, слышишь? — Тот усмехнулся. — Слышу! Весело сердцу слушать твою речь! Ну-ка, скажи еще! — А еще вот что, Лойко: все равно, как ты ни вертись, я тебя одолею, моим будешь. Так не теряй же даром времени — впереди тебя ждут мои поцелуи да ласки... крепко целовать я тебя буду, Лойко! Под поцелуй мой забудешь ты свою удалую жизнь... и живые песни твои, что так радуют молодцов-цыган, не зазвучат по степям больше — петь ты будешь любовные, нежные песни мне, Радде... Так не теряй даром времени,— сказала я это, значит, ты завтра покоришься мне как старшему товарищу юнаку. Поклонишься мне в ноги перед всем табором и поцелуешь правую руку мою — и тогда я буду твоей женой. Вот чего захотела чертова девка! Этого и слыхом не слыхано было; только в старину у черногорцев так было, говорили старики, а у цыган — никогда! Ну-ка, сокол, выдумай что ни то посмешнее? Год поломаешь голову, не выдумаешь! Прянул в сторону Лойко и крикнул на всю степь, как раненный в грудь. Дрогнула Радда, но не выдала себя. — Ну, так прощай до завтра, а завтра ты сделаешь, что я велела тебе. Слышишь, Лойко! — Слышу! Сделаю,— застонал Зобар и протянул к ней руки. Она и не оглянулась на него, а он зашатался, как сломанное ветром дерево, и пал на землю, рыдая и смеясь. Вот как замаяла молодца проклятая Радда. Насилу я привел его в себя. Эхе! Какому дьяволу нужно, чтобы люди горе горевали? Кто это любит слушать, как стонет, разрываясь от горя, человеческое сердце? Вот и думай тут!.. Воротился я в табор и рассказал о всем старикам. Подумали и решили подождать да посмотреть — что будет из этого. А было вот что. Когда собрались все мы вечером вокруг костра, пришел и Лойко. Был он смутен и похудел за ночь страшно, глаза ввалились; он опустил их и, не подымая, сказал нам: — Вот какое дело, товарищи: смотрел в свое сердце этой ночью и не нашел места в нем старой вольной жизни моей. Радда там живет только — и все тут! Вот она, красавица Радда, улыбается, как царица! Она любит свою волю больше меня, а я ее люблю больше своей воли, и решил я Радде поклониться в ноги, так она велела, чтоб все видели, как ее красота покорила удалого Лойку Зобара, который до нее играл с девушками, как кречет с утками. А потом она станет моей женой и будет ласкать и целовать меня, так что уже мне и песен петь вам не захочется, и воли моей я не пожалею! Так ли, Радда? — Он поднял глаза и сумно посмотрел на нее. Она молча и строго кивнула головой и рукой указала себе на ноги. А мы смотрели и ничего не понимали. Даже уйти куда-то хотелось, лишь бы не видать, как Лойко Зобар упадет в ноги девке — пусть эта девка и Радда. Стыдно было чего-то, и жалко, и грустно. — Ну! — крикнула Радда Зобару. — Эге, не торопись, успеешь, надоест еще...— засмеялся он. Точно сталь зазвенела,— засмеялся. — Так вот и все дело, товарищи! Что остается? А остается попробовать, такое ли у Радды моей крепкое сердце, каким она мне его показывала. Попробую же,— простите меня, братцы! Мы и догадаться еще не успели, что хочет делать Зобар, а уж Радда лежала на земле, и в груди у нее по рукоять торчал кривой нож Зобара. Оцепенели мы. А Радда вырвала нож, бросила его в сторону и, зажав рану прядью своих черных волос, улыбаясь, сказала громко и внятно: — Прощай, Лойко! я знала, что ты так сделаешь!..— да и умерла... Понял ли девку, сокол?! Вот какая, будь я проклят на веки вечные, дьявольская девка была! — Эх! да и поклонюсь же я тебе в ноги, королева гордая! — на всю степь гаркнул Лойко да, бросившись наземь, прильнул устами к ногам мертвой Радды и замер. Мы сняли шапки и стояли молча. Что ты скажешь в таком деле, сокол? То-то! Нур сказал было: «Надо связать его!..» Не поднялись бы руки вязать Лойко Зобара, ни у кого не поднялись бы, и Hyp знал это. Махнул он рукой, да и отошел в сторону. А Данило поднял нож, брошенный в сторону Раддой, и долго смотрел на него, шевеля седыми усами, на том ноже еще не застыла кровь Радды, и был он такой кривой и острый. А потом подошел Данило к Зобару и сунул ему нож в спину как раз против сердца. Тоже отцом был Радде старый солдат Данило! — Вот так! — повернувшись к Даниле, ясно сказал Лойко и ушел догонять Радду. А мы смотрели. Лежала Радда, прижав к груди руку с прядью волос, и открытые глаза ее были в голубом небе, а у ног ее раскинулся удалой Лойко Зобар. На лицо его пали кудри, и не видно было его лица. Стояли мы и думали. Дрожали усы у старого Данилы, и насупились густые брови его. Он глядел в небо и молчал, а Нур, седой, как лунь, лег вниз лицом на землю и заплакал так, что ходуном заходили его стариковские плечи. Было тут над чем плакать, сокол! ...Идешь ты, ну и иди своим путем, не сворачивая в сторону. Прямо и иди. Может, и не загинешь даром. Вот и все, сокол!» Макар замолчал и, спрятав в кисет трубку, запахнул на груди чекмень. Накрапывал дождь, ветер стал сильнее, море рокотало глухо и сердито. Один за другим к угасающему костру подходили кони и, осмотрев нас большими, умными глазами, неподвижно останавливались, окружая нас плотным кольцом. — Гоп, гоп, эгой! — крикнул им ласково Макар и, похлопав ладонью шею своего любимого вороного коня, сказал, обращаясь ко мне: — Спать пора! — Потом завернулся с головой в чекмень и, могуче вытянувшись на земле, умолк. Мне не хотелось спать. Я смотрел во тьму степи, и в воздухе перед моими глазами плавала царственно красивая и гордая фигура Радды. Она прижала руку с прядью черных волос к ране на груди, и сквозь ее смуглые, тонкие пальцы сочилась капля по капле кровь, падая на землю огненно-красными звездочками. А за нею по пятам плыл удалой молодец Лойко Зобар; его лицо завесили пряди густых черных кудрей, и из-под них капали частые, холодные и крупные слезы... Усиливался дождь, и море распевало мрачный и торжественный гимн гордой паре красавцев цыган — Лойке Зобару и Радде, дочери старого солдата Данилы. А они оба кружились во тьме ночи плавно и безмолвно, и никак не мог красавец Лойко поравняться с гордой Раддой.

Небольшой рассказ Максима Горького «Макар Чудра» – это большое произведение о любви и безволии.

Макар Чудра – старый цыган. Он сидит на берегу уже холодного осеннего моря у костра и рассказывает свою историю о том, что любить опасно, любовь – это безволие и оковы, уничтожающие свободу. Один писатель слушает этот долгий и интересный рассказ. Его история о некогда известном в Восточной Европе ловком конокраде Лойко Зобаре. Зобар был красив, молод, горяч и свободен. Его ничто не могло свести с ума, ни девушки, ни деньги, ну разве что лошади.

Он любил лошадей, обожал их свободу и страсть.

В тот год табор стоял в Буковине. Жили цыгане хорошо, рядом бескрайние поля, красоты, тепло и радостно на душе. Там жила Радда, девушка неземной красоты. Ее отцом был солдат Данила. Не счесть мужчин, что покорила Радда, не счесть их израненных сердец. Ее звали в жены, предлагали озолотить, но красавица была непреклонна. Всем она отвечала отказом. Она часто проводила время с людьми. Вот и в тот день, когда в табор заехал Лойко Зобар, Радда была там.

Молодой цыган был красив и телом, и лицом, приехал он на прекрасном коне, улыбаясь во весь рот так, что и другие, глядя на

Него, невольно начинали улыбаться. Зобар достал скрипку и заиграл на ней. Игра его была такой проникновенной, что многие заплакали. И тут Радда похвалила игру цыгана. Он ответил ей, что струны скрипки сделаны из сердца молоденькой девушки, на что Радда сказала, что цыган глуп. Их короткая перепалка дала свои плоды – Лойко обратил внимание на девушку, остановил на ней свой взгляд.

Гостил цыган в доме Радды у ее отца Данилы, и вот вдруг утром появился он перед всеми с перевязанной головой. Сказал, что конь его нечаянно, но народ сразу понял: Радда зашибла парня, чтоб не лез. Пошли разговоры, пересуды. Все говорили только об одном: хорош Лойко для девки, а она слишком уж узколоба.

Зобар был любимцем цыган, умен, красив, а как пел! Однажды спел он песню, всем она пришлась по душе, и только Радда засмеялась, не найдя в ней ничего особенного. Попросил тогда цыган отца девушки отдать ее ему в жены. Данило согласился, если девушка скажет «да», и сможет цыган ее приручить. Открылся тогда Зобар Радде, рассказал ей о своих чувствах, а вместо ответа был повален на землю кнутом за ноги у всех на глазах. Все ахнули. Радда будто смеялась над ним и над его чувствами, потом отошла спокойно и легла в траву. Улыбка красила ее губы. Ей было все нипочем, а Лойко побагровел от злости.

Парень вскочил и со всех ног бросился в степь, там несколько часов просидел неподвижно, пока не подошла к нему Радда. Наставил на нее молодой влюбленный нож, но она достала пистолет, направила на него и сообщила, что не хочет ругаться и пришла поговорить, помириться. Пообещала девушка любить его, но при одном условии. Оно, это условие, было для цыгана унижением, пыткой, но он принял его. Завоевала она его душу своей неприступностью, гордостью и красотой, перестал Лойко быть самим собой. В сердце его больше не было ни вольных просторов степей, ни величавых коней, а только одна чернявая девушка, сводившая с ума мужчин вокруг.

Решился Лойко Зобар исполнить волю Радды, а просьба ее заключалась вот в чем: нужно было ему встать перед ней, как перед старшей, на колени и поцеловать ее правую руку. Сделать это нужно было при всех. Для свободолюбивых цыган на колени можно было встать только как в унизительное положение. Раз в жизни, например, на свадьбе, они становились на колени перед старшими, но в ином случае – это был позор.

Перед всеми Лойко вышел к Радде и сказал, что выполнит сейчас ее просьбу ради любви к ней, а заодно проверит, так ли крепко ее сердце, как она говорит. На этих словах цыган вынул свой острый нож и всадил его в сердце красавицы Радды. Все произошло так быстро, что никто и подумать не успел о том, что может произойти трагедия. После встал Зобар на колени перед своей возлюбленной и поцеловал ее правую руку, исполнив указ.

Увидев, что его дочь убита, Данило бросился к Лойко и также всадил ему нож в грудь. Так трагично закончилась история двух влюбленных, принимающих высокое чувство за стальные оковы или цепи. Гордость – это опасное чувство, которое в крови у цыган.

Закончил свой рассказ старик Макар. Холодно было уже в степи, рядом бродил уставший табун лошадей, тлел костер. Писатель, что слушал рассказ, был под впечатлением. Он все никак не мог заснуть, смотрел на море, а перед глазами у него были Радда и Лойко. Вот он Лойко плывет в морской пучине, а впереди него тело Радды. Оба они молоды и красивы, и все никак не может цыган нагнать свою возлюбленную.

«Макар Чудра» – тот самый рассказ, что прославил Алексея Пешкова под псевдонимом Максим Горький. Он впервые попал на страницы газеты «Кавказ» в 1892 году. История эта была написана по мотивом рассказанной ему в Тифлисе истории неким Александром Калюжным. Горький говорил, что Калюжный сам предложил ему эти сказания записывать и публиковать. С этой истории и началась творческая деятельность великого писателя.

Что нужно сделать, чтобы по-новому взглянуть на мир? Пережить важное событие, побывать в неизвестном месте. Но как познакомиться с другим отношением к жизни? Рассказ Горького «Макар Чудра» решает все поставленные вопросы. Это раннее произведение писателя выходит за рамки романтической зарисовки, каким традиционно принято его считать. Данное творение имеет философский подтекст и остаётся актуальным по сей день.

«Макар Чудра» — первый рассказ молодого писателя Алексея Пешкова, который он опубликовал под псевдонимом М. Горький. Этот яркий дебют состоялся в 1892 году в газете «Кавказ». Автор работал тогда в провинциальной газете Тифлиса, а стимулом для написания стали беседы с А. Калюжным, революционером и скитальцем. Именно этот человек первым увидел в молодом сочинителе талантливого прозаика и внушал Алексею уверенность в собственных силах. Он же и помог Горькому совершить первый шаг в мир большой литературы — опубликовать произведение. Писатель был признателен Калюжному и считал его своим учителем.

Называется рассказ, как и многие другие ранние произведения Горького, по имени главного героя – старого цыгана. И оно не случайно: с греческого Макар переводится – «счастливый», а Чудра – окказионализм создателя текста, этимология которого, вероятно, восходит к слову «чудо».

Жанр и направление

Раннее творчество Горького пронизано духом романтизма: автор задаётся вопросами об идеале, о свободе, смысле жизни. Как правило, эти темы звучат в повествовании умудрённого опытом героя, а излагаются эти воспоминания ещё молодому собеседнику с несформированным мировоззрением. Так, например, в рассматриваемом произведении цыган Макар Чудра рассказывает юноше о своей судьбе, о том, что он ценит, что, по его мнению, стоит ценить.

Здесь представлен взгляд, во многом экзотичный среднестатистическому читателю: есть ли счастье в оседлой жизни? Что такое настоящая воля? В героях нет борьбы между разумом и чувством: безоговорочно предпочтение отдаётся страсти и воле. Для них стоит жить, ради них можно и умереть. Для того чтобы сформировать наиболее полное представление о направлении раннего творчества Горького, обратите внимание на .

Композиция

Главной особенностью композиции является то, что Горький в своём произведении использует приём рассказ в рассказе: молодой герой слышит из уст Чудры легенду об удалом цыгане по имени Лойко Зобар. Обрамляют эту красивую историю философские рассуждения Макара, изложенные в виде реплик. Такой способ изложения напоминает по своему характеру исповедь.

Повествование о Лойке имеет классическую трёхчастную композицию: представление героя, его характера и окружения, кульминация – главный конфликт персонажа и его романтическое разрешение в финале рассказа.

Закольцовывает произведение описание моря – невозмутимой стихии, которая символизирует свободу и вечность.

Конфликт

Главный конфликт произведения – свобода и рабство. Рассказ пронизан столкновением двух принципиально разных мировоззрений: людей кочевого образа жизни и оседлого. Именно этот конфликт становится стимулом к воспоминанию легенды о Лойке Зобаре. Одни ценят свободу, и внутреннюю, и внешнюю, что выражается в отказе от владения материальными богатствами и независимости от кого-либо. Невозможность подчиниться объясняется гордостью и чувством собственного достоинства. Любое преклонение такому человеку видится рабством, с которым вольная душа никогда не согласится.

Такое отношение к жизни привело к гибели двух молодых людей, продолжающих вызывает восхищение и после смерти. Радда призналась, что любит Лойку, но всё же свободу – больше него. Страстно любящий цыган не мог примириться с таким откровением: он не мог лишиться воли ради того, кто не может пойти на ту же жертву.

О чём?

Старый цыган Макар Чудра размышляет о бытие, свободе и предназначении человека. Он вспоминает историю об удалом Лойке Зобаре. Он был красив, силён и невероятно талантлив. Удалец позволял себе играть с женскими сердцами, потому что не находил себе ровни, той достойной девушки. Встреча с красавицей перевернула его жизнь: он понял, что счастлив может быть только обладая ею, либо – смерть. Строптивая цыганка ставит волю выше любви и предлагает своему рыцарю перед всем табором поклониться ей в ноги – покориться ей. Молодой цыган не может пойти на такое унижение перед женщиной: он решает проверить её каменное сердце на прочность своим ножом. Отец Радды платит ему тем же – так эти влюблённые соединяются на небесах.

Главные герои и их характеристика

Первым в этом рассказе перед нами предстаёт образ Макара Чудры. Чувствуется авторское восхищение этим мужчиной: писатель неоднократно апеллирует к тому, что герою уже 58 лет, но он по-прежнему сохраняет своё могучее телосложение. Его беседа с молодым человеком напоминает философский диалог самодовольного мудреца с учеником. Главный тезис Макара Чудры – ты сам себе жизнь. Лучше быть свободным от предубеждений, а не прислушиваться к мнимым наставлениям. Эталоном такой вольной и независимой личности для него является Лойко Зобар.

Этот молодой цыган был невероятно добрым и талантливым, его гордость не перерастала в гордыню: это была искренняя радость свободе, возможности наслаждаться просторами этого мира. Его преступление не было вызвано опасением, что скажут другие цыгане. Нет, это не такой персонаж. Любовь вытеснила страсть к воле, но Радда не испытывала того же чувства к Лойке, чтобы заполнить собою место былой жизни в его сердце. Молодой человек не смог пережить это горе, другого исхода быть не могло: путь унижений – не для гордого цыгана, тоска по возлюбленной – не для горячего сердца.

Темы

• Свобода. Кочевники ценят независимость от всего материального и не понимают, как можно потратить все свои годы на бесконечную работу в поле и обустройство своего жилища. Так за весь срок, что отпущен свыше, можно и не увидеть ничего в мире, и не постичь мудрость.
• Любовь. Для главных персонажей любовь имеет особую ценность: за неё можно убить, отдать жизнь. Всё радикально и ясно: это чувство либо на первом месте, либо его следует вырвать из сердца.
• Природа. Она выступает как хранительница тайн познания. Лишь ей известны воля, своенравие, независимость. Пейзаж в рассказе богат символами: степь и море – свобода, обработанное поле – рабство.
• Смысл жизни. Текст пронизывают философские размышления о поиске цели бытия: странничество или возделывание, поиск прекрасного или обыденность? Старый цыган предлагает свою точку зрения русскому юноше, и, кажется, ему удается очаровать ею молодого собеседника.

Проблематика

• Свобода и рабство. Такая антитеза касается абсолютно всех тем: от любви до образа существования. На что действительно стоит потратить свою жизнь: «ходи и смотри» или останься и обустраивайся? Возможно, мировоззрение кочевника и крестьянина чужды друг другу, но всё же каждому есть, что перенять для себя.
• Невозможность любви. Своенравная красавица не отвечает тем же чувством Лойке, но предлагает покориться. В глубине души чаровница знает, как поступит этот цыган. Можно ли говорить, что она сознательно обрекла себя на гибель, что желала умереть ради его страстной любви? Вероятно, да, ведь внутри Радды боролись две любви: к молодому человеку и к свободе, и эту битву она проиграла в пользу воли. Но была ли девушка рада такому исходу внутреннего конфликта? Едва ли. Потому она и сделала такое предложение. Лойко же не мог примириться с таким решением Радды, что подвигло его поступить именно так. Эти герои стоили друг друга: молодой цыган тоже понимал, что отец отомстит за неё – только смерть соединит горделивые сердца.

Смысл рассказа

Показывая экзотичное для большинства читательской аудитории мировоззрение, Горький напоминает публике о природном, первозданном начале человека, когда он не был привязан к своему месту, дому, вещам. Позиция автора выражается в неприятии рабского отношения к жизни. Стоит помнить, что этот писатель позднее скажет: «Человек – это звучит гордо». Горького возмущает малодушие людей, их внимание к общественному мнению, бездумное следование принятым порядкам. Стоит отметить, что он не идет по пути высмеивания сложившейся ситуации. Здесь предлагается иной метод: он показывает иноверцев с абсолютно другими ценностями и предпочтениями.

Идея «Макара…» — помнить о своей индивидуальности, не сливаться с массой. Может быть, Горький надеется, что его творение произведёт такое же завораживающее впечатление на читателя, как на молодого слушателя Макара Чудры. Тем самым в людях пробудится желание открыть для себя новую жизнь.

Интересно? Сохрани у себя на стенке!

Романтическая ночь у моря, горит костер, старый цыган Макар Чудра рассказывает писателю историю про вольных цыган. Своему молодому собеседнику Макар говорит: «Ты славную долю выбрал себе, сокол… ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай - вот и все!»

Макар советует беречься любви, ибо полюбив, человек теряет волю. Подтверждением этого является быль, рассказанная Чудрой.

«Был на свете Зобар, молодой цыган, Лойко Зобар. Венгрия, Чехия и Словения знали его». Ловкий был конокрад, многие хотели убить его. Любил он только коней, деньги не ценил, мог отдать любому нуждающемуся. В Буковине стоял цыганский табор. У Данилы-солдата, воевавшего с Кошу-том, была дочь Радда - красавица, словами не сказать, только на скрипке сыграть о той красоте можно.

Много сердец разбила Радда. Один магнат любые деньги кидал к её ногам, просил её выйти за него замуж, но Радда ответила, что орлице не место в вороньем гнезде.

Однажды в табор приехал Зобар. Красивый он: «Усы легли на плечи и смешались с кудрями, очи, как ясные звезды, горят, а улыбка - целое солнце. Точно его ковали из одного куска железа с конем. Стоит весь, как в крови, в огне костра и сверкает зубами, смеясь! С таким человеком ты и сам лучше становишься. Мало, друг, таких людей!»

Заиграл Лойко на скрипке, и многие заплакали. Радда похвалила скрипку Лойко, хорошо он играет. А тот ответил, что скрипка его сделана из груди молодой девушки, а струны из её сердца свиты. Радда отвернулась, сказав, что врут люди, утверждая, что Зобар умен.

Лойко подивился острому языку девушки. Зобар загостил у Данилы, легли спать, а наутро он вышел с тряпкой, повязанной на голове, говорил, что конь его зашиб. Но все поняли, что это Радда, подумали, что разве не стоит Лойко Радды? «Девка как ни хороша, да у ней душа узка и мелка, и хоть ты пуд золота повесь ей на шею, все равно, лучше того, какова она есть, не быть ей!»

Жил в то время табор хорошо. И Лойко с ними. Мудр был, как старик, а на скрипке играл так, что сердце замирало. Если бы Лойко захотел, то люди бы жизни за него отдавали, так его любили, то-

лько Радда не любила. А он полюбил её крепко. Окружающие смотрели только, знали, «коли два камня друг на друга катятся, становиться между ними нельзя - изувечат». Однажды спел Зобар песню, всем понравилась. Только Радда посмеялась. Данило хотел проучить её кнутом. Но Лойко не позволил, просил отдать ему в жены. Данило согласился. «Да возьми, коли можешь!» Лойко подошел к Радде и сказал, что полонила она его сердце, что берет он её в жены, но она должна не перечить его воле. «Я свободный человек и буду жить так, как хочу». Все подумали, что смирилась Радда. Она обвила кнутом ноги Лойко, дернула, и упал Зобар как подкошенный. А она отошла и легла на траву, улыбаясь. Убежал в степь Зобар, а Макар за ним следил, как бы парень над собой что не сделал вгорячах. Но Лойко лишь сидел неподвижно три часа, а потом к нему пришла Радда. Лойко хотел ударить её ножом, но она приставила к его лбу пистолет и сказала, что мириться пришла, любит его. Радда еще сказала, что волю любит больше, чем Зобара. Она обещала Лойко жаркие ласки, если он согласится перед всем табором поклониться ей в ноги и поцеловать правую руку, как у старшей. «Вот что захотела чертова девка!» Крикнул Зобар на всю степь, но согласился на условия Радды. «Слышу… сделаю!» Вернулся в табор Лойко и сказал старикам, что заглянул в свое сердце и не увидел там прежней вольной жизни. «Одна Радда там живет». И он решил исполнить её волю, поклониться ей в ноги, поцеловать правую её руку, а потом сказал, что проверит, верно ли у Радды такое крепкое сердце, как она утверждает. Все и догадаться не успели, а он воткнул в её сердце нож по самую рукоятку. Радда вырвала нож и заткнула рану своими волосами, потом сказала, что предполагала такую смерть. Данило поднял нож, отброшенный Раддой в сторону, рассмотрел его да и воткнул в спину против сердца Лойко. Все смотрят, что лежит Радда, зажимая рукой рану, а у ног её Лойко. Рассказчику показалось, что видит он царственную Радду, а за ней по пятам плывет Лойко Зобар. «Они оба кружились во тьме ночи плавно и безмолвно, и никак не мог красавец Лойко поравняться с гордой Раддой».